В школе «верю», в храме «вѣрую». В обычной книжке «история», в церковной «і҆сто́ріѧ». Кажется, будто кто-то забыл включить орфографический режим 1918 года. Но это не ошибка. Это другая ипостась.
Светская орфография, как кухня после ремонта: удобно, функционально, без завитушек. А церковные тексты как старая усадьба с канделябрами, скульптурой и запахом сирени. Здесь до сих пор живы буквы: Ѣ, І, Ѳ, Ѵ и даже крепкий старичок Ъ, которого выгоняли последним.
Почему так?
Потому что в православной традиции с древности сохраняется особый язык - церковнославянский. Это не «старорусский» и не «русский до реформы». Он появился в IX веке, когда Кирилл и Мефодий перевели на славянский язык Библию и богослужебные тексты на основе южнославянских диалектов. Этот язык с самого начала был книжным и богослужебным, а не разговорным. Он действительно повлиял на древнерусский, но никогда не был с ним тождественен: церковнославянский жил по своим правилам не менялся под влиянием живой речи, не упрощался со временем и не следовал языковой моде.
Церковнославянский не язык повседневности, а язык молитвы. Его никогда не реформируют: его передают.
Так что, если вам встретится в храме «Бг҃ъ», не спешите искать ошибку. Это не анахронизм. Это продолжение древней традиции, которая не поддалась на реформу. Потому что это о другом.
Как менялся алфавит
Пётр I ещё в 1708 году, в ходе гражданской типографской реформы, официально исключил из гражданского употребления несколько букв, включая Ѯ (кси), Ѱ (пси), Ѡ (омегу), юсы и другие малоупотребимые знаки, заменив их более "европейским" алфавитом. Они не были запрещены законодательно, но исключались из гражданской печати, а значит де-факто выведены из обихода.
— В богослужебных текстах они сохранялись.Реформа 1918 года, инициированная Наркомпросом, документально исключила Ѣ, І, Ѳ и твёрдый знак на конце слов. Год 1918‑й в истории языка как революция в гардеробе: отрезали все кружева, выбросили сюртук, оставили майку и штаны. Простенько, но удобно.
Все эти знаки были не только архаичны, но и не озвучивались: «вѣра» давно звучала как «вера», а Ѣ и Е слились в один звук ещё в царствование Николая II. Реформа лишь законодательно догнала устную речь и упростила школу, набор и печать.
Но вот незадача. Церковь сказала: «А нам не надо проще, нам живая речь не указ. Мы не публицисты. Мы литургия»
Пока газеты осваивали новенький алфавит, церковные книги остались как были с Ѣ, І, Ѳ, Ъ и всей их святой риторикой. Почему? Потому что церковнославянский язык это не язык говорения. Это язык богослужения. Он не должен быть «понятным» и «современным». Он должен быть неприкосновенным как храм, как икона, как чин.
Почему церковь сохранила дореволюционные буквы
Вопрос, который неизбежно возникает у всякого, впервые открывшего Требник или Часослов: «Зачем это всё? Почему так сложно? Неужели нельзя написать по-новому?» Нет, нельзя. Потому что это не просто текст. Это канон.
Текст как икона, не как статья
В светской культуре книгу можно переписать, упростить, адаптировать для читателя.
В церковной традиции так не делают. Слово не редактируют. Его бережно передают. Каждая буква это часть формы, как в иконе:
попробуйте у святого убрать нимб и станет ясно, что такое «неприкасаемость формы».
Так и с орфографией. Это не просто “как писать”, а “как молиться”.
Зачем буквы, которых никто не слышит?
Потому что в богослужебном языке не звук важен, а образ.
- Ѣ — знак высшей истины, исконного значения.
- І — символическое напоминание о греческом и латинском корне.
- Ѳ — отсылка к Феосу (Богу), не к “физике”.
- Ъ в конце — не техническая надбавка, а ритуальное завершение слова
Это своего рода византийская графика внутри текста: узор, который нельзя распутывать.
Каждая буква - кирпич в храме
Изменить орфографию в молитве это не «улучшить», а сломать арку. Поэтому церковные службы продолжаются на том же языке, в той же графике, что и сто, и двести, и тысячу лет назад.
Это и есть традиция: не ностальгия, а преемственность.
Как это выглядит на практике
Церковнославянский язык живёт в богослужении как действующий инструмент. И его буквы не просто декорации, а часть смысловой системы.
Посмотрите на любую литургическую книгу. Перед вами — не только другая орфография, но и другая оптика:
— не «верю», а «вѣрую»
— «Ѡ҆тѣ́цъ нашъ», а не просто «Отец наш»
— «Бг҃ъ» вместо «Бог»
Эти формы не случайны. Они идут из рукописной традиции, где экономили место и оформляли текст как визуальное пространство молитвы. Сокращения не упрощение, а иконографическая норма. Титла - надстрочные волны над священными словами означают, что речь идёт о Боге, Иисусе, Святом Духе.
И даже буква Ъ в конце слова не забытый хлам, а пауза, конец, замыкание, почти как точка с благоговением. Попробуйте убрать его и слово покажется «оголённым».
Для тех, кто вырос на «вертолётах» и «инфраструктуре», встреча с текстом вроде «вѣрую во единого Бг҃а Ѡ҆тца Вседержителя» звучит как вторжение из другого времени. И так оно и есть.
Церковнославянская орфография сознательно не модернизируется. Она как икона или фреска: не для удобства, а для молитвы. Не для глаз, а для сердца.
И это ощущается телом, особенно когда текст не просто читается, а поётся. Пение церковнославянских слов с титлами, древними окончаниями и старыми буквами звучит не как речь, а как ритуал обращения вне времени.
Что значит жить с двумя системами письма
В большинстве стран язык это единая система: пишут так, как говорят, и читают всё по одним и тем же правилам.
В России иначе. У нас параллельно существуют два алфавита. В школе «верю», «молоко», «любовь». В храме «вѣрую», «млѢко», «любѣ́вь».
И то, и другое по-русски. Но словно из разных времён.
Это не ошибка и не недоработка. Это наследие особого устройства культуры, в которой язык повседневной жизни и язык молитвы не обязаны совпадать. Потому что они выполняют разные задачи:
- один помогает общаться с людьми
- другой - обращаться к Богу
Современный русский язык после реформы 1918 года стал проще и ближе к устной речи. Это язык письма, разговоров, литературы, переписки. Церковнославянский язык иного порядка. Он не должен быть удобным. Он должен быть узнаваемым, устойчивым, передаваемым — словно рукопожатие сквозь века. Он не описывает, он совершает.
Это похоже на ситуацию, в которой один и тот же человек:
— пишет СМС по-новому
— читает молитву по-старому
Так и есть. Пушкин писал бы в Телеграме современно, но “Отче наш” произнёс бы по-церковнославянски.
Наличие двух систем письма знак уважения к многоуровневой культуре. Как если бы один язык был для кухни, а другой для алтаря. Оба настоящие. Просто один для времени, здесь и сейчас, другой для вечности.
Зачем всё это знать сегодня
Казалось бы, зачем современному человеку вникать в церковнославянскую орфографию? Мы ведь не служим, не переводим Евангелия, не пишем Ѣ в тетрадях. Разве это не всё давно ушло?
Нет, не ушло. Оно просто ушло в глубину, - туда, где слова становятся молитвой. Именно поэтому стоит хотя бы раз в жизни разобраться, почему “вѣрую” не ошибка, а норма, почему в храме всё «как раньше», и зачем до сих пор печатают книги с буквами, которых нет в школьной азбуке.
Это знание не для проверки грамотности, а для понимания контекста. Чтобы, например:
не удивляться старым формам в церковных книгах
не обвинять священников в «необновлённости»
и не путать традицию с архаикой, а канон с ретроградством
Кроме того, за этими буквами особое чувство времени.
Чтение текста с Ѣ, І, Ъ, с титлами и вензелями — это как прогулка по древнему городу: не для скорости, а для памяти.
Наконец, церковнославянская орфография напоминает о том, что язык - это не только средство передачи смысла. Это ещё и пространство сакрального. То, как мы пишем, может быть выражением не только мысли, но и веры. Не только логики, но и тишины.
Можно не быть воцерковлённым человеком и всё равно чувствовать:за этими странными буквами стоит что-то большее. Не просто правило, а связь.
С предками. С Богом. С тысячелетним словом, которое звучит и не устаревает.
Это девятнадцатая статья из цикла «Азбука исчезнувших букв».
Рассказываю не только о том, что ушло, но и о том, что продолжает жить вопреки реформам, моде и времени. Если вам интересны буквы с характером,
слова с судьбой
и язык, в котором слышится дыхание веков
оставайтесь с нами.
В следующих историях мы заглянем и в буквицы, и в забытую пунктуацию, и даже в алфавитные капризы поэтов Серебряного века.
Потому что язык это не только средство общения. Это наша родословная.