Средневековому мировоззрению была свойственна идея иерархичного устройства бытия, которая пришла в средневековую философию из работ великих философов Античности, в первую очередь, конечно, Платона и Аристотеля. Благодаря трудам схоластов получив дальнейшее развитие в рамках христианского мировоззрения, идея приобрела свою итоговую форму: мир, согласно ей, представляет из себя «великую цепь бытия», простирающуюся от Бога до небытия через ангелов, людей, животных, растений и минералов, соответственно.
Статус животных в этой цепи был весьма неоднозначный. Люди, находившиеся в иерархии между ангелами и животными, в определённых обстоятельствах могли быть приравнены к последним. Так, утрата или затуманивание разума «опускает» человека на ступень вниз, — этим, вероятно, объясняется и периодические встречающееся сравнение с животными психически больных людей. С другой стороны, сами животные порой «поднимались» до статуса если не человека, то ценного (а порой и равноценного) участника жизни социума, подчиняющегося тем же законам, что и люди. Иллюстрацией этой тенденции является череда странных судебных процессов над животными, нанёсшими тот или иной ущерб жителям. Один из самых известных случаев произошел в Фалезе в 1386 году, когда свинья была признана виновной в убийстве, после чего публично казнена. Впрочем, Европа в этом аспекте не было однородным образованием, так, в средневековой Англии статус животных был ближе к статусу имущества конкретного жителя: ставшие причиной смерти человека животные рассматривались как deodand наравне с предметами или постройками вроде колодца, в котором кто-то утонул.
Судов над животными уже не происходит (хотя, строго говоря, даже в наше время они редко, но случаются), а вот дискуссии на тему их правового статуса происходят регулярно. В этом смысле, современные дискуссии о необходимости присвоения животным базовых прав в чем-то отражают средневековые дебаты о наличии души у животных. Средневековые мотивы отражает и концептуальная основа многих эко-инициатив нашего времени.
В России назревает один проект по спасению тюленей. Как известно, самки тюленей порой бросают своих детёнышей на берегу водоёмов: они пугаются деятельности человека и самих людей, проходящих рядом. В год заявляется о нескольких десятках брошенных особей, и проект подразумевает их спасение и последующую реабилитацию с целью дальнейшего выпуска животных в естественные условия. Одним из руководителей этого проекта является моя хорошая знакомая. Эта весьма обаятельная дама-биолог сидит напротив меня и говорит о том, что подобные инициативы совершенно бессмысленны и весьма затратны. Сизифов труд. «Люди не должны лезть в естественный отбор, — говорит она. — Многие виды исчезнут, и потом появятся другие, приспособленные к новым условиям среды, в том числе — к созданным человеком. Глобально процесс не остановить, его и не нужно останавливать». «Хорошо, мы не можем спасти вид, но ведь мы можем спасти ту пару десятков особей?» — улыбаясь, говорю я, вспоминая набившее оскомину «нельзя спасти человечество, но человека — можно».
Идея антропоморфизации представителей животного мира принимает различные формы. Некоторые из этих форм сейчас кажутся карикатурными, как те самые суды над свиньями, а некоторые укорены в культуре так сильно, что становятся менее очевидными. Отношение к животному как к человеку, проявляющееся в уравнивании их перед законом или сугубо в психологическом поле, очевидно связано с процессами антропоморфизации, но концепт спасения видов также во многом упирается в эту идею. В идею стоящего над этими видами Человека, по-хозяйски заботящегося о «братьях наших меньших». Распоряжающегося вверенными ему территориями и живущими на них существами с позиции наделённого разумом «венца природы», способного руководить глобальными процессами, в этой природе происходящими. С этого ракурса, весь мир — это человеческий мир, а вне его — упоминаемое Юджином Такером столкновение с ничто как с пределом разума. С миром вне возможностей человеческого разума.
В Средние века было распространено представление о том, что всё сущее было сотворено Богом именно для человека, что ничто из сотворённого не имеет другой цели кроме как служить целям и потребностям человека. В таком случае, видимо, одна из этих потребностей — потребность в очеловечивании. Такер пишет, что одна из главных задач, перед которыми сейчас стоит философия — это постижение мира как одновременно человеческого и не-человеческого: «подлинный вызов состоит в осмыслении этого загадочного понятия мира-без-нас», полное погружение в которое по очевидным причинам невозможно.
Осмысляя мир-без-нас, выходят из парадигмы человека как венца творения и меры всех вещей, прекращают приравнивать к человеческому то, что человеческим не является. Интересно, будет ли платой за этот шаг отказ от того вида эмпатии, который побуждает заниматься бессмысленным с глобальной и практической точек зрения спасением тюленей, или всё-таки возможна эмпатия, не построенная на очеловечивании?
Татьяна Наволоцкая (т.н.)