Я всегда любила утро. Особенно то утро, когда первый, еще робкий луч солнца пробирается сквозь стекло теплицы и касается лепестков роз. Он будто зажигает в них крошечные лампочки: алые, кремовые, персиковые. Воздух пахнет влажной землей, свежесрезанными стеблями и обещанием нового дня. Наш семейный цветочный бизнес — «Эдемский сад» — был не просто работой. Это была моя душа, воплощенная в цветах.
Когда я вышла замуж за Диму, его семейное дело представляло собой пару стареньких теплиц и маленький магазинчик у рынка, где его мама, Тамара Павловна, по привычке продавала астры и гладиолусы «с огорода». Она женщина старой закалки, крепкая, как корень дуба, и такая же несгибаемая. Я же принесла в этот сонный мирок новые идеи: редкие сорта роз, голландские тюльпаны, дизайнерские букеты. Я заключила договоры с ресторанами, со свадебными агентствами. Дима, мягкий и добрый, сначала сомневался, но потом, увидев первые результаты, загорелся моей энергией. За пять лет мы превратили «Эдемский сад» в процветающее предприятие.
Именно поэтому первый тревожный звонок прозвучал так оглушительно на фоне нашего благополучия.
Это случилось в среду. Я разбирала накладные, когда в мой маленький кабинет заглянул Дима. Лицо у него было серое, как ноябрьское небо.
- Оля, тут… «Версаль» отказался от заказа.
- Как отказался? – я оторвалась от бумаг. – У нас же с ними договор на год! Свадьба у дочери мэра в субботу, они заказали триста белых роз!
- Говорят, мы сорвали им два последних банкета. Цветы якобы привезли несвежие. И вообще, у них теперь новый поставщик, дешевле.
Я похолодела. Несвежие цветы? У нас? Я лично контролировала каждый цветок, каждый букет, отправленный в «Версаль». Это было невозможно. Абсолютно.
- Дима, это какая-то ошибка. Или клевета. Я сама собирала те заказы. Розы были одна к одной, свежайшие!
Он провел рукой по волосам, знакомый жест растерянности.
- Я не знаю, Оля. Но они и слышать ничего не хотят. Убытки представляешь?
Представляла. И дело было не только в деньгах. Репутация — вот что было нашим главным капиталом.
А вечером, на обязательном семейном ужине, Тамара Павловна добавила в эту трещину яда. Она резала свой фирменный мясной пирог, и нож в ее руках двигался так же уверенно и безжалостно, как ее слова.
- Слышала я про «Версаль», – начала она, не глядя на меня, обращаясь исключительно к сыну. – Я ведь говорила тебе, Димочка, все эти заморские выдумки до добра не доведут. Розы у них, видите ли, голландские… А свои, подмосковные, чем плохи? Проверенные, крепкие. Но нет, Оленьке же нужно все модное. Вот и домодничались. Люди простоты хотят, надежности, а не этой… мишуры.
Она произнесла мое имя с такой ледяной вежливостью, что оно прозвучало как оскорбление. Я сидела, вцепившись в вилку, и чувствовала, как щеки заливает краска стыда и гнева.
- Тамара Павловна, дело не в сортах роз, – попыталась возразить я. – Проблема в том, что…
- Проблема в том, милочка, – перебила она, наконец удостоив меня взглядом своих выцветших, колючих глаз, – что за всем нужен хозяйский глаз. А когда гонятся за двумя зайцами – и за прибылью, и за модой, – то и своего не уберегут. Раньше, когда мы с твоим покойным свекром дело вели, такого позора не было.
Дима ерзал на стуле.
- Мам, ну перестань. Оля старается…
- Вот именно, старается. А нужен результат, – отрезала она и положила сыну на тарелку самый большой кусок пирога.
В тот вечер я впервые уснула, отвернувшись от мужа. В воздухе пахло не розами, а бедой. И я еще не знала, что это были лишь первые, легкие заморозки перед настоящей бурей, которая грозила уничтожить не только мой сад, но и всю мою жизнь.
Глава 2. Ледяной шторм
Следующие два месяца превратились в один сплошной кошмар. Проблемы посыпались, как гнилые яблоки с ветки. То крупный заказ на оформление корпоратива сорвется, потому что наши машины якобы опоздали на три часа. То оптовый покупатель расторгнет контракт из-за «пересортицы» в поставке луковиц тюльпанов. Мы тонули. Медленно, но неотвратимо. Денег едва хватало на зарплаты сотрудникам и оплату счетов.
Я не спала ночами, снова и снова перепроверяя каждую накладную, каждый чек, каждый маршрутный лист. Все было чисто. Безупречно. Бумаги кричали, что все в порядке, но банковский счет вопил об обратном. Это было похоже на безумие. Я чувствовала себя капитаном тонущего корабля, который своими руками затыкает одну пробоину, а вода хлещет из десятка других, невидимых.
И на фоне всего этого голос Тамары Павловны звучал все громче и увереннее. Она больше не ограничивалась намеками. Теперь это были открытые, безжалостные обвинения. Она приходила в наш офис без предупреждения, с лицом инспектора, и придирчиво осматривала все вокруг.
- Опять пионы закупила? – цедила она сквозь зубы, указывая на ведро с нежно-розовыми шапками цветов. – По пятьсот рублей за ветку, небось? А кто их купит? Люди картошку сажают, а у тебя – пионы. Расточительство.
Она говорила это так, чтобы слышали и наши флористы, и грузчики. Она сеяла сомнения. И семена падали в благодатную почву. Некоторые сотрудники, работавшие еще с ее времен, начали смотреть на меня с недоверием, перешептываться за спиной.
Самым страшным было то, что яд свекрови начал отравлять и Диму. Он стал молчаливым, дерганым. Наши разговоры все чаще превращались в ссоры.
- Оля, может, мама права? – сказал он однажды вечером, когда я в очередной раз сидела над бухгалтерскими книгами с красными от усталости глазами. – Может, ты и правда взяла слишком высокий темп? Может, стоит… упростить все? Вернуться к тому, как было?
- Как было, Дима? – я вскинула на него голову, и в голосе моем зазвенели слезы. – Как было – это убыточный ларек у рынка! Мы пять лет строили этот бизнес! Ты не веришь мне? Ты думаешь, это я во всем виновата?
Он не ответил. Просто отвел взгляд. И это молчание было страшнее любого обвинения. В его глазах я увидела то, чего боялась больше всего: сомнение. Он, мой Дима, мой муж и партнер, был готов поверить своей матери, а не мне.
Брак трещал по швам. Мы жили в одном доме, но между нами выросла ледяная стена. Я чувствовала себя униженной, оклеветанной и, что хуже всего, абсолютно одинокой.
Точка кипения была достигнута, когда нам пришло уведомление из банка о возможной блокировке счетов из-за просроченного кредита. Того самого кредита, который мы брали на постройку новой большой теплицы. Нашей мечты.
Я сидела, глядя на эту бумагу, и чувствовала, как внутри меня что-то обрывается. Отчаяние сменилось холодной, звенящей яростью. Хватит. С меня хватит. Я больше не буду жертвой.
Вечером я дождалась Диму. Он вошел усталый, осунувшийся. Я молча положила перед ним уведомление из банка.
- Вот, – сказала я ровным, чужим голосом. – Это конец, Дима. Если ты считаешь, что это моих рук дело, что я, вложившая сюда всю свою душу, сама же все и разрушила, то давай так и решим. Но прежде чем ты вынесешь мне окончательный приговор, я требую одного. Полного аудита.
- Аудита? Оля, это же безумные деньги! У нас их нет!
- Найдем! – отрезала я. – Я хочу, чтобы независимый человек проверил каждый рубль, каждую бумажку за последние полгода. И я хочу, чтобы это сделал Сергей Иванович.
Сергей Иванович был бухгалтером старой школы. Он много лет вел дела отца Димы, но ушел на пенсию, когда я начала активно развивать бизнес. Он был педантичен до занудства, честен до кристальной чистоты и не терпел никаких «современных штучек» вроде двойной бухгалтерии. Тамара Павловна его уважала и побаивалась.
- Зачем Сергей Иванович? – напрягся Дима. – У нас есть свой бухгалтер…
- Твой бухгалтер – племянница подруги твоей мамы! – выкрикнула я. – Я хочу человека, который не будет никому подпевать. Если Сергей Иванович скажет, что виновата я, – я соберу вещи и уйду. Но если нет…
В его глазах промелькнуло что-то новое. Может быть, моя отчаянная решимость подействовала на него. А может, он и сам устал от этого бесконечного кошмара.
- Хорошо, – выдохнул он. – Хорошо, Оля. Пускай будет аудит.
Когда на следующий день он сообщил об этом матери, она устроила грандиозный скандал. Я слышала ее крик даже через закрытую дверь кабинета Димы.
- Аудит?! Вы что, с ума сошли?! Вышвыривать последние деньги на ветер! Это все она, эта вертихвостка тебя научила! Она хочет опозорить нашу семью! Обвинить меня, старую больную женщину, в своих же ошибках! НЕ ПОЗВОЛЮ!
Ее яростное сопротивление было настолько иррациональным, что даже в смятенной душе Димы, кажется, впервые зародилось крошечное семя подозрения. Он вышел из кабинета бледный, но твердо сказал:
- Аудиту быть.
Я смотрела на него и понимала: это наш последний шанс. Либо мы узнаем правду и спасем все, либо наш брак и наш бизнес будут похоронены под толстым слоем лжи.
Глава 3. Час истины
Сергей Иванович появился в нашем офисе через два дня. Сухопарый, в старомодном, идеально отглаженном костюме, с потертым кожаным портфелем в руках. Он не поздоровался, а кивнул, словно продолжая какой-то давно начатый разговор. От него пахло нафталином и абсолютной неподкупностью.
Он заперся в моем кабинете, который я на время уступила ему, и попросил принести все документы за последний год: договоры, счета, чеки, банковские выписки, кассовые книги. Горы бумаг. Целый лес. Я думала, он утонет в них на месяц.
Но ему хватило трех дней.
На третий день, ближе к вечеру, он позвонил мне и попросил приехать. Меня и Дмитрия. Его голос в трубке был необычно тихим и глухим.
Мы приехали вместе, молча, как чужие люди, едущие в одном лифте. Дверь кабинета была приоткрыта. Сергей Иванович сидел за столом, и свет настольной лампы выхватывал из полумрака его осунувшееся, постаревшее за эти дни лицо. Перед ним лежала тонкая папка. Не горы бумаг, а всего одна папка.
- Проходите. Садитесь, – сказал он, не поднимая глаз.
Мы сели. Тишина в кабинете была такой плотной, что, казалось, ее можно потрогать.
- Я все проверил, – наконец произнес он. – Ольга, к вашей работе у меня нет ни единой претензии. Более того, ваша система учета и контроля – образец порядка.
Я выдохнула. С моих плеч будто упала гора. Но это было только начало.
Сергей Иванович медленно открыл папку.
- Проблемы есть. И очень серьезные. Я долго не мог понять, в чем дело. Все сходилось до копейки. А потом… потом я обратил внимание на мелочи. На одну компанию-поставщика, «Флора-Люкс». Она появилась около полугода назад. По документам, поставляла нам удобрения и грунт. Цены чуть выше рыночных, но не критично. Оплата всегда проходила вовремя. Все чисто.
Он сделал паузу, поднял на нас тяжелый взгляд.
- Только вот этой компании, «Флора-Люкс», не существует. Это фирма-однодневка, зарегистрированная на подставное лицо. Деньги, которые переводились на ее счета, тут же обналичивались и исчезали.
Дима побледнел.
- Но… кто это делал? Как?
- Платежные поручения готовила ваш бухгалтер, Антонина. Но подписывались они электронной подписью. Доступ к ней был только у вас двоих, – он кивнул на меня и Диму, – и… в сейфе. Который стоит в этом кабинете.
Сергей Иванович достал из папки несколько бумаг.
- А это еще интереснее. Помните сорванный контракт с «Версалем»? Я созвонился с их администратором. Он сказал, что за день до их звонка вам, ему позвонила женщина. Представилась вашей помощницей. И в очень грубой форме сообщила, что вы разрываете с ними отношения, потому что нашли более выгодных клиентов. А потом были жалобы на несвежие цветы… Помните партию роз, которую вы вернули поставщику из-за брака? Так вот, по документам, она не была утилизирована. Ее в тот же день забрали со склада. И я почти уверен, что именно эти увядшие цветы и были доставлены вашим ключевым клиентам от вашего имени. Это был саботаж. Продуманный, хладнокровный и очень жестокий.
У меня перехватило дыхание. Я смотрела на Диму. Он сидел, как каменный, глядя в одну точку. Он уже все понял. Он просто боялся произнести это вслух.
- Кто, Сергей Иванович? – прошептала я.
Бухгалтер снова опустил глаза в папку.
- Я поднял старые записи. Учредитель «Флора-Люкс»… фамилия его вам ничего не скажет. Но вот его отец двадцать лет назад работал водителем у вашего свекра. А еще… он троюродный брат…
Он не договорил. Это было и не нужно.
- Мама… – выдохнул Дима. Это прозвучало не как вопрос, а как приговор.
Сергей Иванович молча кивнул.
- Я не знаю ее мотивов. Зависть, ревность к вашим успехам, желание вернуть контроль… Это уже не мое дело. Мое дело – цифры. А цифры говорят, что за последние шесть месяцев из вашего бизнеса было выведено почти три миллиона рублей. И каждый крупный контракт был сорван в результате намеренных действий.
Тишина. Густая, вязкая, оглушающая.
А потом Дима поднялся. В его глазах больше не было ни сомнений, ни растерянности. Только холодная, выжигающая все дотла боль и ярость.
- Поехали, – сказал он мне.
- Куда?
- К ней.
Мы ехали к дому Тамары Павловны сквозь вечерний город. Дима вел машину, и я видела, как побелели костяшки его пальцев, вцепившихся в руль. Он не проронил ни слова. Он взрослел на моих глазах. Тот мальчик, который всю жизнь разрывался между матерью и остальным миром, умирал в эту самую минуту, уступая место мужчине, который ехал судить собственную мать.
Она открыла нам дверь сама. В домашнем халате, с улыбкой на губах.
- Димочка! Оленька! А я как раз пирожки поставила, с капустой, твои любимые…
Улыбка сползла с ее лица, когда она увидела наши лица. И папку в руках Димы.
- Что-то случилось? – спросила она уже другим, настороженным тоном.
- Произошло, мама, – глухо ответил Дима, проходя в гостиную. – Мы приехали поговорить. Про «Флора-Люкс».
Ее лицо на мгновение стало как будто бумажным. Но она тут же взяла себя в руки. Лучшая защита – это нападение.
- Что еще за «Флора-Люкс»? Опять эта твоя… – она метнула в меня полный ненависти взгляд, – наговорила тебе гадостей про меня? Сынок, открой глаза! Она разрушает нашу семью! Она тебя против родной матери настраивает!
- Хватит! – голос Димы сорвался на крик. Он швырнул папку на стол, и листы разлетелись веером. – Вот! Смотри! Вот поддельные счета! Вот выписки! Вот показания людей! Ты! Ты воровала у собственного сына! Ты уничтожала то, что строил отец! За что, мама?! ЗА ЧТО?!
Она смотрела на разбросанные бумаги, и ее лицо исказилось. Это была уже не маска праведного гнева. Это была гримаса загнанного в угол зверя.
- Я… я делала это для тебя! – закричала она, переходя на визг. – Она бы все равно все развалила, эта выскочка! Я хотела спасти наше дело! Вернуть все, как было! Это наше, наше с отцом, а не ее! Я бы вернула деньги, потом, когда бы она ушла!
Дима смотрел на нее долго-долго. В его взгляде смешались горечь, разочарование и… прощание. Он смотрел на женщину, которую любил всю жизнь, и видел перед собой чужого, лживого, изломанного ненавистью человека.
- Ты не дело спасала, мама, – сказал он тихо, и эта тишина была страшнее крика. – Ты убивала его. И чуть не убила меня. И нас с Олей.
Он повернулся, взял меня за руку и повел к выходу.
У самой двери я обернулась. Тамара Павловна стояла посреди комнаты, среди разбросанных бумаг-улик, и смотрела нам вслед. Она не плакала. Ее лицо было перекошено от бессильной злобы. В тот момент она потеряла все: сына, уважение, власть. Она осталась одна со своим ядом, который отравил ее саму.
Мы вышли на улицу. Шел мелкий холодный дождь. Дима остановился, притянул меня к себе и крепко-крепко обнял. Он уткнулся лицом в мои волосы, и я почувствовала, как его плечи задрожали от беззвучных, запоздалых рыданий. Он плакал по своему рухнувшему детству, по своей убитой вере, по своей матери, которой у него больше не было.
А я обнимала его и смотрела на мокрый асфальт, в котором тускло отражались фонари. Наш сад был почти уничтожен. Впереди нас ждали долги, суды с поставщиками и долгие месяцы восстановления. Но я знала одно. Самое главное мы спасли. Мы спасли друг друга. И теперь, когда горький урожай правды был собран, мы могли начать сажать новые семена. Вместе.
Глава 4. Новые ростки
Прошло полгода. Полгода тяжелой, изнурительной, но честной работы. Мы не стали подавать на Тамару Павловну в суд. Дима не смог. «Пусть ее судит Бог и ее собственная совесть», – сказал он, и я не стала спорить. Но мы продали ее квартиру, чтобы покрыть большую часть долга, и сняли ей маленькую однокомнатную на окраине города. Она не сопротивлялась. Кажется, в ней что-то сломалось окончательно. Дима раз в месяц отвозил ей продукты и деньги. Возвращался всегда молчаливый и серый. Она так и не попросила прощения.
Нам пришлось затянуть пояса до предела. Мы продали мою машину, отказались от отпуска. Первые месяцы мы работали вдвоем с Димой и двумя самыми преданными флористами, которые остались с нами. Дима, который раньше занимался в основном «бумажной» работой, теперь научился сам развозить заказы, разгружать ящики с цветами, стоять за прилавком. И в этой общей беде, в этой совместной борьбе за выживание, он раскрылся для меня по-новому. Ушла его мягкотелость, его вечная оглядка на чужое мнение. Рядом со мной теперь стоял не маменькин сынок, а мой мужчина. Мой партнер. Моя стена.
Наши отношения, прошедшие через огонь предательства и лжи, очистились и закалились, как сталь. Вечерами мы сидели на кухне, уставшие до предела, пили чай и просто молчали, держась за руки. И в этом молчании было больше любви, доверия и понимания, чем во всех словах, сказанных за годы нашего брака.
Постепенно, шаг за шагом, «Эдемский сад» начал оживать. Сарафанное радио – лучшая реклама. Люди видели, как мы стараемся, ценили нашу честность. Старые клиенты, узнав правду о том, что произошло, начали возвращаться. Сначала один, потом другой. Ресторан «Версаль» сам позвонил нам и предложил возобновить контракт. Это была маленькая, но такая важная победа.
Сегодня я, как и прежде, пришла в теплицу рано утром. Солнце точно так же пробивалось сквозь стекло, зажигая искры на лепестках. Пахло землей и новой жизнью. В углу теплицы, на отдельном стеллаже, стояли саженцы нового сорта роз, который я выписала из Германии. Сорт назывался «Возрождение». Кремовые бутоны с нежно-розовой каймой.
Дверь скрипнула, и вошел Дима с двумя чашками дымящегося кофе в руках. Он подошел, обнял меня за плечи, и мы вместе стали смотреть на наши цветы.
- Красивые, – сказал он тихо.
- Очень. Должны хорошо прижиться. Корневая система у них мощная.
Он помолчал, а потом сказал то, что окончательно залечило последнюю рану в моей душе:
- Прости меня, Оля. Что я был слеп. Что сомневался в тебе.
- Все прошло, Дима, – ответила я, прижимаясь к его плечу. – Мы справились.
Да, мы справились. Ураган пронесся над нашим садом, ломая ветви и срывая лепестки. Но он не смог вырвать корни. Корни, которые мы сплели вместе. И я знала, что на этих корнях вырастет новый, еще более прекрасный сад. Потому что он будет полит не только водой, но и нашей любовью, нашей верой друг в друга. И никакой мороз ему больше не будет страшен.