Иногда мне кажется, что вся моя жизнь умещается в этой цифре. Тридцать пять лет брака с Николаем. Это больше, чем я прожила до него. Целая вечность, сотканная из общих завтраков, скрипа кровати, запаха его одеколона на подушке, детского смеха, который давно стих в этих стенах, и тишины, которая сменила его, став такой привычной… такой оглушительной.
Сегодняшнее утро ничем не отличалось от тысяч других. Солнечный луч пробивался сквозь щель в шторах, упрямо целясь мне прямо в глаза. Рядом сонно сопел Коля. Мой Коля. Седина в волосах, сеточка морщин у глаз, чуть отяжелевшая фигура – всё родное, до боли знакомое. Он всегда был центром моей вселенной. Крепкий, надёжный, умный. Моя стена. Я всегда так думала.
- Ириша, ты не спишь? – пробормотал он, не открывая глаз.
- Не сплю, родной. Завтрак готовить пора.
- Ты моё золото, – он похлопал меня по руке и отвернулся к стене.
А я встала, накинула халат и пошла на кухню. Золото… В последнее время он стал говорить так чаще. Стал каким-то подчёркнуто ласковым, сентиментальным. Я списывала это на возраст. Шестьдесят пять как-никак. Время подводить итоги, ценить то, что имеешь. Мы вырастили сына, построили дом, посадили сад, который теперь шумел за окном. Жизнь удалась. Разве нет?
Но где-то в глубине души уже несколько месяцев скреблась крошечная, противная заноза беспокойства. Он стал прятать телефон. У него появились какие-то «срочные дела», «встречи со старыми друзьями», о которых я никогда не слышала. Он стал дольше задерживаться, возвращаясь с рыбалки, отговариваясь то «не клевало», то «с мужиками засиделись». Я гнала от себя дурные мысли. Глупости. Ревновать в шестьдесят два года? Смешно. Мы же немолодые люди, мы – единое целоe.
После завтрака, когда Николай, насвистывая, уехал по своим «делам», я занялась обычными хлопотами. Нужно было разобрать его вещи для химчистки. Вот его любимый твидовый пиджак. Пахнет дорогим табаком и чем-то неуловимо чужим… сладковатыми духами. Я поморщилась. Наверное, в кафе кто-то рядом сидел.
Я по привычке проверила карманы. Ключи, носовой платок, какая-то визитка… Я уже собиралась вытащить руку, как пальцы наткнулись на сложенный вчетверо лист бумаги. Развернула.
Это была ксерокопия. Сухой, казённый текст, от которого по венам побежал ледяной ручеёк. «ЗАВЕЩАНИЕ». Я пробежала глазами по строчкам, и воздух застрял в горле. «Всё моё имущество, движимое и недвижимое, включая дом по адресу…, автомобиль марки… и все денежные средства на счетах, я, Петров Николай Андреевич, завещаю гражданке Романовой Веронике Павловне…»
Вероника… Какое красивое имя. И совершенно мне незнакомое.
Руки задрожали. Это ошибка. Какая-то злая шутка. Может, черновик для какого-то фильма? Коля в молодости баловался сценариями. Но внизу стояла свежая дата и размашистая, такая знакомая подпись. Его подпись. И печать нотариуса.
Я опустилась на стул, чувствуя, как пол уходит из-под ног. В голове не было мыслей, только оглушительный, белый шум. Машинально я снова сунула руку в тот же карман. Пальцы нащупали что-то ещё. Маленький плотный прямоугольник. Авиабилет.
На имя Игоря Воронова. В один конец. Пункт назначения – солнечная Испания. А на маленькой фотографии, приклеенной к билету, улыбался мой муж. Мой Коля.
И тут я увидела её. Записку. На клочке дорогой бумаги, с выведенными изящным женским почерком словами: «Всё готово, любимый. Скоро встретимся там, где нас никто не найдет. Твоя Вероника».
Три клочка бумаги.
Завещание. Билет. Записка.
Три ножа, которые вонзились мне прямо в сердце.
Он не просто уходил. Он собирался меня уничтожить. Стереть из своей жизни, как досадную ошибку. Оставить ни с чем в пустом доме, полном воспоминаний. А чтобы провернуть это, он собирался… умереть. Для меня. Для всех. Инсценировать собственную смерть. Именно поэтому новое имя. Именно поэтому завещание. Он всё продумал. Холодный, расчётливый, жестокий план.
Первой реакцией был животный, душащий вопль, который застрял где-то в горле. Хотелось разбить посуду, рвать на себе волосы, позвонить ему и закричать в трубку всё, что я о нём думаю. Хотелось умереть самой, прямо здесь, на кухне, чтобы не чувствовать этой чудовищной, разрывающей на части боли.
Тридцать пять лет. Коту под хвост. Вся моя жизнь, вся моя любовь, вся моя преданность – это была ложь. Иллюзия, которую я сама себе придумала. А он… он просто играл свою роль.
Я сидела так, наверное, час. Может, два. Слёзы высохли, оставив на щеках солёные дорожки. Белый шум в голове сменился звенящей, ледяной тишиной. И в этой тишине родилась мысль. Простая, ясная и страшная.
Он считает меня старой дурой.
Он уверен, что я ничего не замечу. Что я буду послушно лить слёзы по его «безвременно ушедшей» жизни, а потом, раздавленная горем и безденежьем, тихо угасну. Он списал меня со счетов. Унизил. Растоптал.
Нет.
Я медленно встала. Подошла к зеркалу в прихожей. На меня смотрела заплаканная, постаревшая за один час женщина с потухшими глазами. Я смотрела на неё долго, вглядываясь в каждую морщинку, в дрожащие губы. А потом я увидела, как в глубине зрачков загорается крошечный, злой огонёк. Огонёк холодной, яростной решимости.
- Нет, Коля, – прошептала я своему отражению. – Ты не победишь. Эту игру мы доиграем по моим правилам.
Я аккуратно сложила бумаги, вернула их в карман пиджака. Отнесла его в машину. Я съезжу в химчистку, как и собиралась. Я буду вести себя как обычно. Я буду его любящей, ничего не подозревающей женой. До самого конца. Его конца.
Началась самая странная и страшная неделя в моей жизни. Я превратилась в актрису. Великую актрису, играющую главную роль в театре одного зрителя. Моим зрителем был мой муж-предатель.
Каждое утро я встречала его улыбкой. Готовила его любимые сырники. Спрашивала, как дела на «работе». И каждый раз, глядя в его глаза, я видела там не отражение своей любви, а лишь холодный расчёт. Он тоже играл. Играл заботливого мужа, который вот-вот покинет этот мир. Какая ирония. Мы оба были актёрами на одной сцене, вот только сценарий у каждого был свой.
- Ириш, я тут подумал… – сказал он однажды за ужином, задумчиво ковыряя вилкой в тарелке. – Что-то здоровье пошаливает. Давление скачет. Вдруг со мной что случится… Ты уж не пропадай.
- Коля, что ты такое говоришь! – всплеснула я руками, изображая испуг. А внутри всё сжалось в ледяной комок. Началось.
- Да нет, жизнь такая штука… Непредсказуемая.
Он стал демонстративно принимать таблетки, хвататься за сердце, тяжело вздыхать. Готовил почву. А я поддакивала, сочувствовала, бегала за водой. И с каждым днём моя ненависть становилась всё твёрже, всё чище, как алмаз. Она вытеснила боль и жалость к себе. Осталось только одно желание – справедливость.
Первым делом я позвонила Анатолию Павловичу. Старый друг нашей семьи, блестящий юрист на пенсии. Я не стала вдаваться в подробности по телефону. Просто попросила о встрече. Сказала, что нужен совет по «имущественным вопросам».
Мы встретились в маленьком городском кафе. Он постарел, но взгляд остался таким же острым и проницательным.
- Что стряслось, Ирина Сергеевна? На вас лица нет. Николай обижает?
Я молча положила на стол диктофон. Маленькое, незаметное устройство, которое я купила в шпионском магазине и подложила ему в машину под сиденье. - Просто послушайте, Анатолий Павлович.
Он надел очки и нажал на кнопку. И мы оба погрузились в грязь. В чужую, липкую жизнь моего мужа.
«…да не волнуйся ты, котик, всё будет чисто. Лодка перевернётся, меня не найдут. Пару дней отсижусь на даче у приятеля, а потом – к тебе, моя королева!» – это был голос Коли. Угодливый, приторный, незнакомый.
«А она? Твоя старуха?» – спросил тонкий, капризный женский голосок. Голос Вероники.
«Старуха? А что старуха… Поблазнит и успокоится. Она без меня и шагу ступить не может, привыкла, что я всё решаю. Погорюет, а потом сын заберёт. Она даже не поймёт, что без копейки осталась. Главное, чтобы завещание не всплыло раньше времени».
Анатолий Павлович выключил диктофон. Снял очки. Посмотрел на меня. В его глазах не было жалости. Было уважение.
- Вот же мразь, – тихо сказал он. – Простите мой французский. Что вы хотите делать, Ирина?
- Я хочу, чтобы он получил по заслугам. По закону. Чтобы его афера провалилась с оглушительным треском. Чтобы он увидел меня в тот момент, когда поймёт, что проиграл.
- Хороший план, – кивнул юрист. – Жёсткий. Мне нравится. Значит так, слушайте меня внимательно…
С этого дня у меня появился союзник. Мы разработали план. Я продолжала собирать доказательства. GPS-трекер, который я прикрепила под бампером его машины, рисовал на карте в моём телефоне чёткие маршруты: вот он едет не на «рыбалку», а в загородный посёлок, где, как выяснил Анатолий, недавно сняла коттедж некая Вероника Романова. Вот он встречается с мутным типом у нотариальной конторы. Каждая его ложь теперь была задокументирована.
Я жила в постоянном напряжении. Днём я была заботливой женой, а ночами сидела с ноутбуком, прослушивая записи, отслеживая его передвижения и чувствуя себя героиней дешёвого детектива. Иногда мне становилось так страшно, что хотелось всё бросить. Но потом я вспоминала его слова – «старуха… поблазнит и успокоится» – и злость придавала мне сил.
Он назначил день своей «смерти». Ближайшая суббота. Он собирался поехать на наше любимое озеро, якобы на одиночную рыбалку. То самое озеро, где он когда-то делал мне предложение. Символично. Даже в своей подлости он был сентиментален.
- Ириш, я, наверное, на всё выходные поеду, – сказал он в пятницу вечером. – Что-то устал от города. Побуду один, с мыслями соберусь.
- Конечно, Коля, отдохни, – сказала я, а сама думала: «Это будет твой последний отдых на свободе, дорогой».
Он подошёл ко мне, обнял. Неуклюже, как будто в первый раз.
- Ты береги себя, – сказал он мне в макушку.
- И ты, Коленька. Будь осторожен на воде.
Я смотрела, как он уходит. Высокий, уверенный в себе мужчина, идущий навстречу своему триумфу. Он даже не обернулся.
А я осталась одна в нашем большом, пустом доме. И впервые за много лет я не чувствовала себя одинокой. Я чувствовала себя готовой к бою.
Я набрала номер Анатолия Павловича.
- Он уехал.
- Отлично, – бодро ответил его голос. – Команда наготове. Как по сценарию, Ирина. Главное – держитесь. Изображайте вдову. У вас получится.
Я усмехнулась. О, в этом можно было не сомневаться. Роль убитой горем вдовы я сыграю блестяще.
Субботний вечер тянулся, как резина. Я сидела у окна и смотрела в тёмный сад. В десять часов вечера, как и было предсказано Анатолием, раздался звонок. Незнакомый номер.
- Алло, это Ирина Сергеевна Петрова?
- Да, – ответила я дрогнувшим, заранее отрепетированным голосом.
- Вас беспокоят из службы спасения. На озере найдена перевёрнутая лодка вашего мужа… Вещи на берегу… Самого его пока не нашли. Мы начали поисковую операцию.
Я зарыдала в трубку. Громко, надрывно, как и положено женщине, у которой только что рухнул мир. Я рыдала так убедительно, что на секунду сама себе поверила.
Следующие два дня были адом, который я сама себе устроила. Приехал сын, бледный, испуганный. Приходили соседи, друзья. Несли соболезнования. Я принимала их с благодарным, заплаканным лицом. Пила валерьянку, которую мне заботливо наливали. Слушала слова утешения. И всё это время мой телефон лежал в кармане халата, вибрируя короткими сообщениями от Анатолия: «Объект на даче у сообщника. Сидит тихо», «Вероника закупает продукты. Готовится к встрече», «Объект выехал в её сторону. Скоро финал».
Поиски на озере, естественно, ничего не дали. «Тело унесло течением», – сочувственно разводили руками спасатели. Николай Петров был официально признан пропавшим без вести, что было равносильно смерти.
А я, «убитая горем вдова», тихо сидела в своей комнате. Моя часть спектакля была окончена. Теперь начиналась его.
В понедельник вечером, когда сочувствующие разошлись, я надела не чёрное траурное платье, а элегантный брючный костюм. Вызвала такси.
- Загородный посёлок «Сосновый бор», – сказала я водителю.
Сердце колотилось в груди, как бешеная птица. Сейчас. Всё решится сейчас.
Такси остановилось у высокого забора, за которым виднелся уютный двухэтажный коттедж. В окнах горел тёплый, манящий свет. Я видела силуэты. Две фигуры. Мужчина и женщина. Они обнимались.
Я вышла из машины. Неподалёку, в тени деревьев, стояла неприметная тёмная машина. Я знала, что там сидит Анатолий Павлович и двое крепких мужчин из частного охранного агентства, которых он нанял. Рядом – наряд полиции, вызванный по заявлению о «подготовке к мошенничеству в особо крупном размере». Все ждали моего сигнала.
Я глубоко вздохнула и пошла к калитке. Она была не заперта. Я вошла во двор, вымощенный плиткой, прошла мимо ухоженных клумб. На веранде стоял накрытый стол: вино, фрукты, свечи. Праздник. Они праздновали его смерть. И начало своей новой, счастливой жизни.
Я подошла к стеклянной двери, ведущей в гостиную, и заглянула внутрь.
Вот он. Мой Коля. Живой и невредимый. В шёлковом халате, с бокалом вина в руке. Он смеялся. Рядом с ним, прижавшись к плечу, стояла она. Вероника. Красивая, холёная женщина лет сорока. Она что-то шептала ему на ухо, и он кивал, улыбаясь. Улыбкой победителя.
В этот момент я не чувствовала ничего. Ни боли, ни злости, ни ненависти. Только холодное, кристально чистое презрение.
Я достала телефон и набрала короткое сообщение Анатолию: «Пора».
А потом я постучала в стеклянную дверь.
Они обернулись. Николай замер с бокалом на полпути ко рту. Его лицо… Я запомню это лицо на всю оставшуюся жизнь. Это был не страх. Не удивление. Это было абсолютное, тотальное, животное неверие. Как будто он увидел призрака. Призрака из прошлого, которого он только что собственноручно похоронил.
Он смотрел на меня, и его улыбка медленно сползала с лица, сменяясь маской ужаса. Он понял всё. В одну секунду. Он понял, что его умный, его гениальный план провалился. Что его переиграли. И переиграла его она. Его «старуха». Его «глупая, ничего не понимающая Ириша».
Я смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. И я улыбнулась. Спокойно. Немного устало.
- Здравствуй, Коля, – тихо сказала я.
И в этот момент за моей спиной раздался громкий топот, и в дом ворвались люди в форме.
Развязка была быстрой и унизительной. Для него.
Николай, пойманный с поличным, в шёлковом халате, рядом с любовницей и накрытым столом, не смог выдавить из себя ни слова. Вероника визжала, что ничего не знала, что он её обманул. Возможно, это даже было правдой. Но это уже не имело значения.
Все мои доказательства – записи, распечатки передвижений, копии документов – легли на стол следователя. Афера была очевидна. Мошенничество, подделка документов, инсценировка смерти ради завладения имуществом… Ему светил реальный срок. Его репутация, которой он так дорожил, была уничтожена в один вечер.
Суд был недолгим. Николай получил свои заслуженные несколько лет. Вероника проходила как свидетельница и, оставшись ни с чем, быстро исчезла с горизонта.
Я подала на развод. Наш огромный дом, который вдруг стал казаться мне чужим и холодным, я продала. Продала без капли сожаления, как будто сбрасывала с плеч тяжёлый, ненужный груз. Купила себе небольшую, уютную квартиру с огромным балконом, выходящим на город.
Первое время было пусто. Привычка жить для кого-то, заботиться о ком-то, оказалась очень сильной. Но постепенно эта пустота стала заполняться. Собой.
Я записалась на курсы испанского, о которых мечтала всю жизнь. Начала ходить в бассейн. Встречалась с подругами, с которыми не виделась годами, потому что «у Коли были другие планы». Я научилась засыпать одна, раскинув руки по всей кровати. Научилась пить кофе по утрам в тишине, и эта тишина больше не была оглушительной. Она была мирной.
Однажды вечером я сидела на своём новом балконе, укутавшись в плед, и смотрела на закат. Город внизу зажигал свои огни. Где-то там, в казённом доме, сидел человек, который был всей моей жизнью. Человек, который предал меня так страшно, как только можно. Но я не чувствовала к нему ненависти. Я не чувствовала вообще ничего. Он просто перестал для меня существовать.
Его последняя игра закончилась полным провалом.
А моя… Моя новая жизнь только начиналась.
И, глядя на алую полосу заката, я впервые за много лет улыбнулась. Не вымученно, не для кого-то. А просто так. Себе. Потому что в шестьдесят два года я наконец-то обрела то, чего у меня никогда не было.
Свободу.