Семейный совет, как назвала его дочь Света, собрался на кухне. Моей кухне. В моей старенькой «двушке», где еще пахло молодостью и пирогами, которые я пекла им в детстве. Мои дети, сорокапятилетняя Света и сорокалетний Павел, сидели напротив меня. Взрослые, серьезные, с ипотеками, кредитами и уставшими глазами.
Я разлила по чашкам чай, подвинула вазочку с сушками. У самой сердце было не на месте. С чего вдруг такой срочный сбор? После того, как я упала и сломала шейку бедра полгода назад, моя жизнь сильно изменилась. Я, Анна Петровна, бывшая учительница, всю жизнь порхавшая, как стрекоза, теперь была привязана к квартире и четырем стенам.
– Мам, мы должны обсудить один финансовый вопрос, – начала Света своим деловым тоном менеджера по продажам. Павел рядом согласно кивнул, старательно разглядывая узор на скатерти.
Я напряглась. Финансовые вопросы с детьми всегда заканчивались тем, что я отдавала им свои скромные сбережения «на первый взнос» или «до зарплаты».
Света сделала глубокий вдох, как перед прыжком в холодную воду, и посмотрела мне прямо в глаза.
– В общем, мы тут посовещались и решили. Будет справедливо, если ты будешь отдавать нам половину своей пенсии.
Сердце ухнуло. Остановилось. И медленно, тяжело пошло вновь, гоняя по венам не кровь, а жидкий лед. Я не ослышалась?
– Половину… пенсии? – прошептала я.
– Ну да, – подхватил Павел, наконец-то оторвавшись от скатерти. – Мам, ты пойми, мы же за тобой ухаживаем. Продукты привозим, полы моем, в поликлинику возим. Это же все время, силы, бензин. А время – деньги, сама знаешь. Мы не чужие люди, но и у нас свои семьи, свои расходы.
Света достала из сумочки блокнот и ручку. Настоящий счетовод и коммерсант.
– Смотри, мама. Твоя пенсия – двадцать две тысячи. Плюс доплата как ветерану труда. Итого, двадцать пять. Половина – это двенадцать с половиной тысяч. По шесть двести пятьдесят на каждого. Это даже не покроет наших затрат, но будет хоть какой-то справедливостью. Мы же тебя не бросили в доме престарелых.
Она произнесла это с такой будничной уверенностью, словно обсуждала покупку нового чайника. Словно передо мной сидели не сын и дочь, которых я выносила, вырастила, не спала ночами у их кроваток, а менеджеры клининговой компании, выставляющие счет за услуги.
«Ухаживаем». Это слово засело в голове, как гвоздь. Что они вкладывали в него? То, что Света раз в неделю привозила мне пакет самых дешевых макарон и крупы из «Ашана»? А Павел звонил раз в два дня и бодрым голосом спрашивал: «Мам, ты как? Жива? Ну, пока!». Уход. Это они называли уходом.
Я молчала. Во рту пересохло. Я смотрела на их лица и не узнавала. Где мой добрый, застенчивый Павлик? Где моя веселая, ласковая Светланка? Перед мной сидели чужие, расчетливые люди с калькуляторами вместо сердец. Они подсчитали стоимость своей любви. Шесть тысяч двести пятьдесят рублей в месяц. На каждого.
– Я… я же коммуналку плачу. За лекарства сама плачу, – выдавила я. – Если я отдам вам половину, мне на еду не останется.
– А зачем тебе на еду? – искренне изумилась Света. – Мы же тебе привозим! И вообще, мам, ты почти не ходишь. Зачем тебе деньги? Наряды покупать? В театр ходить? Твои главные расходы – это квартплата. А на остальное мы скинемся. Продуктами.
Скинутся. Продуктами. Словно я собака, которой можно кинуть в миску немного корма. Я почувствовала, как щеки заливает горячая краска унижения. Они отбирали у меня не деньги. Они отбирали у меня последнее – достоинство. Право самой решить, купить себе сегодня кефир или кусок сыра. Право купить внучке на день рождения не только шоколадку, но и маленькую игрушку. Они сажали меня на паек. В моей же собственной квартире.
– Мама, не молчи, – поторопил Павел. – Мы же не со зла. Это жизнь. Прагматичный подход. Чтобы все было честно, без обид.
Без обид. Господи, да я вся была одна сплошная, кровоточащая обида.
– Я подумаю, – тихо сказала я.
Они ушли, довольные собой. Они провели переговоры. Решили «вопрос». А я осталась сидеть на своей кухне, в звенящей тишине. И впервые за семьдесят лет своей жизни я почувствовала себя абсолютно одинокой. Не просто одной, а именно одинокой. Брошенной теми, кто был мне дороже всего на свете.
На следующий день я позвонила своей старой подруге, Клавдии. Рассказала все, давясь слезами. Клава, баба боевая, прошедшая огонь, воду и девяностые, выслушала и рявкнула в трубку:
– Аня, ты в своем уме? Какая половина пенсии? Да ты их гони в шею! Они что, совсем стыд потеряли? Они тебе жизнь дали или ты им? Уход! Два пакета гречки – это у них уход называется! Я бы на твоем месте в опеку позвонила!
– Клава, ну что ты, это же дети…
– Это не дети, Аня, это стервятники! Они ждут, когда ты ласты склеишь, чтобы квартирку твою поделить! А пока решили с живой паршивой овцы хоть шерсти клок поиметь! Не будь дурой! Ты им ничего не должна! Это их долг перед тобой!
Слова Клавдии были жестокими, но отрезвляющими. Я положила трубку и долго сидела, глядя в одну точку. Долг. Всю жизнь я считала, что должна. Должна быть хорошей матерью. Должна помогать. Должна не быть в тягость. И эта невидимая пуповина долга так крепко привязала меня к ним, что я позволяла им вытирать о себя ноги.
В день пенсии я сняла с карточки все деньги. Отложила сумму на коммуналку и лекарства. А на оставшиеся сделала то, чего не делала много лет. Я вызвала на дом парикмахера. И мастера по маникюру. А потом позвонила в службу социальной помощи.
Через день ко мне пришла милая женщина, Леночка. Соцработник. Мы заключили с ней официальный договор. Два раза в неделю она будет приходить ко мне, убираться в квартире, ходить в магазин за продуктами по моему списку и в аптеку. И раз в неделю – сопровождать меня на прогулку во двор. За ее услуги я буду платить пять тысяч рублей в месяц. Из своей пенсии.
В воскресенье, как по расписанию, приехали дети. За своей долей. Они вошли в квартиру и замерли. Я сидела в своем старом кресле. С аккуратной стрижкой. Со свежим, бледно-розовым маникюром. А рядом Леночка протирала пыль.
– Мама, это кто? – первой дар речи обрела Света.
– Это Елена, – спокойно ответила я. – Моя помощница.
– Какая еще помощница? – нахмурился Павел. – Зачем она тебе? У тебя же мы есть!
– А вот для этого она и здесь, детки, что у меня есть вы, – я посмотрела им прямо в глаза. Впервые за долгие годы – не с любовью и мольбой, а с холодным, спокойным превосходством. – Видите ли, ваш «уход» оказался мне не по карману. Поэтому я решила нанять профессионала.
Я протянула Свете квитанцию об оплате услуг социального работника.
– Вот. Пять тысяч в месяц. Официально. Так что, извините, но половины пенсии для вас у меня больше нет. Едва хватит на оплату настоящего, а не мнимого ухода. Можете забирать свои макароны. Теперь я буду питаться тем, что захочу сама.
Я никогда не видела на их лицах такого выражения. Смесь шока, растерянности и… злости. Они не могли поверить, что их тихая, покорная мама, их бесплатное приложение к квартире, посмела поднять бунт.
Они ушли, не сказав ни слова. Просто молча развернулись и вышли. Хлопнули дверью так, что чашки в серванте звякнули.
Я знаю, что они не простят мне этого. Знаю, что теперь я для них – неблагодарная, сумасшедшая старуха, которая тратит «их» деньги на маникюр и чужую тетку. Может быть, они даже перестанут звонить. Но знаете, что?
Я сидела в идеально чистой квартире, смотрела на свои ухоженные руки, и впервые за полгода чувствовала не унижение, а покой. Я вернула себе себя. И оказалось, что это стоит гораздо дороже, чем двенадцать с половиной тысяч рублей.
🎀Подписывайтесь на канал. Ставьте лайки😊. Делитесь своим мнением в комментариях💕