После окончания карьеры Быков общался с Тихоновым и учился у него.
В июле 2025 года бывший российский хоккеист и тренер Вячеслав Быков дал большое интервью обозревателю «СЭ» Игорю Рабинеру. В отрывке ниже — рассказ Быкова о рождении сына и Тихонове после тренерской карьеры.
Чуть-чуть выпив, поднялся на сцену и попросил Брайана Адамса спеть в честь моего новорожденного сына
— Есть одна загадочная история в вашей биографии — то, что после золота ЧМ-83 вас не взяли на Олимпиаду-84 в Сараево. Ходили разные слухи...
— Произошла не очень приятная ситуация. С моей стороны произошло недопонимание, и меня обвинили в том, что я в магазине взял не свою вещь.
— Борис Шагас и говорил в интервью, что вас поймали втроем с Андреем Коваленко и вратарем из Горького.
— Оплата в разных магазинах бывает или при выходе из отдела, или из всего магазина. С этим и возникла неразбериха. Думали — в конце, а оказалось, что касса была где-то рядом. Потом разобрались, я заплатил деньги. В любом случае получилось так, что вызвали полицию и донесли эту ситуацию до нашей команды. А там уже включились компетентные органы. Спустя время во всем разобрались, но, как говорится, осадок остался. А я остался без Олимпиады.
— Как складывались в игровые годы ваши отношения со спортивным режимом? Могли себе позволить?
— Лгать не буду — срывы бывают практически у любого спортсмена. Хоккей — стрессовый вид спорта, поэтому иногда с ребятами всякое бывало. Все мы не без греха. Но меру нужно знать и правильно к этому относиться. И, если хочешь, чтобы карьера была долгой, с возрастом закручивать винтики.
— У кого-то вроде Белошейкина или Вязьмикина совсем не получалось.
— К сожалению, да. А ведь это были талантливейшие ребята! Но так важно, чтобы по жизни нашелся кто-то рядом, кто бы тебе вовремя по голове чуть-чуть постучал, сказал: стоп, подумай. Ну а если тебя уже совсем не слышат, то с этим уже сложно что-то поделать. Каждый выбирает свою судьбу.
— Вы рассказывали, что после окончания Олимпиады в Калгари был концерт Брайана Адамса. И вы, немножко выпив, подошли к нему и попросили спеть по случаю рождения вашего первенца.
— Было такое! Когда олимпийским чемпионом становишься, уже в раздевалке поднимаешь бокалы за победу, а потом следует продолжение. Тут уж сам Бог велел! А затем был концерт для всех олимпийцев на большом стадионе. И действительно там выступал Брайан Адамс, я чуть-чуть принял, залез на сцену и попросил его. Как центральный нападающий взял инициативу в свои руки. И он спел!
— Ларионов рассказывал, что в Калгари был единственный случай, когда игроки выпивали с Тихоновым: главный тренер зашел в номер к нему и Крутову, собрали первую пятерку и вас с Хомутовым, доктор нарезал бутербродиков с черной икоркой.
— Это тоже было без фанатизма и пафоса, чисто символически. Мне кажется, это был для него способ показать уважение к тому, что мы сделали. Тихонову как человеку тоже было тяжело. Он редко когда и кому открывал душу.
— Вы когда-нибудь вообще с Тихоновым говорили по душам? Может, когда он уже на пенсии был?
— Он приходил в раздевалку, и я, молодой тренер, советовался с ним. И ходил к нему, когда только начинал в ЦСКА. Зачем стесняться? Но в первый раз он отреагировал так: «Какой ты хитрый — сразу тебе все выдавай! Поработай, сам опыт обрети, своих шишек набей». Но потом все равно приходил и подсказывал. Потому что это родной клуб, и когда-то он меня туда из Челябинска вытащил. Куда деваться?
— Для меня самое поразительное его достижение — это Альбервиль-92, где вы были капитаном. Одно дело — выигрывать с великой, опытной командой и другое — с молодняком, собранным из разных клубов в последний момент. И с командой без флага и гимна из только что развалившейся страны, где есть было нечего.
— Там тоже психологический фактор влиял. Как раз то, что без гимна и флага, а ведь все знали, кто мы (пауза). Опять что-то накатило — вспомнил, как в честь нашей победы поднимали олимпийский флаг, а мы пели советский гимн, и болельщики на трибунах махали флагами уже не существовавшей страны.
И тому же Тихонову перед турниром нужно было донести до команды, для кого мы играем, кого представляем. А там уже мы с Андреем (Хомутовым) изнутри тоже поработали. Мы с самого начала с Виктором Васильевичем переговорили, когда он пригласил нас в команду. Встретились — и он объяснил, как видит нашу роль. Мы прекрасно ее поняли и согласились, потому что это следующее поколение, которому нужно было какие-то вещи подсказать.
А кто это еще мог, кроме нас, если все остальные играли в НХЛ? Поколение-то росло уникальное, все потом сделали великолепные карьеры. Но тогда все они были юны, широкая публика их еще не знала. И важно было до них донести, как и в какие моменты нужно себя вести на льду и за его пределами. Они видели, как мы играли, уважали нас, знали нашу историю.
Можно слушать — и не услышать. А они услышали. Нам важно было, чтобы они раскрылись, а не закрепостились. И вот здесь мы нашли очень хороший контакт и диалог с Виктором Васильевичем, который дал нам возможность свободно говорить с молодыми, объяснять. И все получилось. Мы уже на первой тренировке почувствовали их силу и талант. Поэтому для нас не было никакого сюрприза, что они могут покорить любые вершины.
— И Тихонов уже был другим?
— Он понимал, что это один из последних его крупных турниров, что приходит следующая волна тренеров. Он прекрасно нас знал, мы очень хорошо поговорили и сразу согласились приехать. Созванивались с ним из Швейцарии, и за тот турнир у меня возникло к нему большое уважение.
— Вы забили третий гол канадцам в финале на предпоследней минуте могучим щелчком Шону Бурку — шайбы не было видно! Евгений Майоров в трансляции сказал, что какой-то спонсор пообещал по пять тысяч долларов каждому из авторов наших голов в решающем матче. Дали, не обманули?
— Честно говоря, уже не помню. Но в любом случае все деньги, включая премии, шли в общий котел, а потом делились между всеми поровну. Таким образом была возможность хорошо вознаграждать персонал команды.
— Дарюс Каспарайтис рассказывал, что прилетели в Москву — десять человек в аэропорту встречало. Людям было вообще не до хоккея.
— Нас-то президент клуба сразу забрал, и мы чуть ли не на следующий день играли. А то, что особого ажиотажа можно не ждать, понятно было. Время такое. Что сделаешь?
— Еще Каспарайтис рассказал, что мощно отметили золото — до такой степени, что, когда на автобусе ехали в аэропорт, он попросил остановиться, потому что ему плохо стало. Тихонов на него посмотрел и вздохнул: «Ты-то куда лезешь, воробушек?»
— Ну заодно и все в туалет сходили, ха-ха! Ребята молодые. У нас был принцип: «Сделал дело — гуляй смело!» Повесил на шею золотую медаль — и гулять имеешь право по-чемпионски!
— Какое самое яркое воспоминание осталось о победном чемпионате мира-93 с Борисом Михайловым?
— Он был там для нас как отец. И к нам с Хомутовым отнесся по-отечески, с пониманием и уважением. Борис Петрович дал нам с Андреем много инициативы, сделал так, чтобы мы, поддерживая его генеральную линию, выстраивали всю внутреннюю кухню среди игроков, у многих из которых не было опыта игры на таком уровне, и ему не нужно было туда лезть. Мы все трое — армейцы, и поняли друг друга. Результат вы знаете.
— А как получилось, что в Альбервиль вас из Швейцарии отпустили, на ЧМ-93 в Германию — тоже, а на Олимпиаду-94 в Лиллехаммер — нет?
— Тогда не было договора между ИИХФ и МОК, что даже в Европе все обязаны отпускать игроков на Олимпиаду. А у «Фрибур-Готтерона» была такая команда, что рассчитывала на чемпионство. И руководство, тренерский состав, для которых сезон был архиважным, побоялись нас отпускать — подумали, что мы приедем истощенные, измученные, физически не готовые и все проиграем. Мы по-всякому пробовали, говорили, что им позвонят из российского правительства. И действительно просили, чтобы кто-то позвонил — но это, по-моему, так и не произошло. Так и остались в клубе, хотя были очень этим расстроены.
— Игра-то стоила свеч? Чем все закончилось в чемпионате?
— Регулярку уверенно, с большим отрывом выиграли. А в плей-офф проиграли в финале.