Часть 4 — «Выше пепла»
Предыдущие части:
Но жизнь не щадила. На следующий день, всё ещё слабо держась на ногах, Лена осталась в домике при булочной. Галина разрешила ей остаться на постой, но к вечеру напомнила — не грубо, а как бы между делом:
— Корзина для Сергея Аркадьевича ещё не готова. А он человек деловой, ждать не любит.
Лена вздохнула. Срок аренды поджимал, и, несмотря на усталость после родов, без дела сидеть было нельзя.
— Я что-нибудь придумаю. Можно воспользоваться плитой?
— Можно. Но аккуратно, ты же только родила.
Матвей спал в углу, укутанный в одеяло. Когда он просыпался, то Лена держала его одной рукой, другой мешала сладкую массу в кастрюле. Голова кружилась, тело ломило, но она стояла. И закончила. Сделала корзину для оплаты аренды и ещё немного — на продажу.
Валентина Ивановна отвезла сладости на ферму. Лена осталась с малышом, пересчитала деньги, каждая купюра — как шаг к спокойствию.:
— Осталось немного…
В конце недели вернулась домой. Домик был мокрым, пол — в грязи, стены покрыты плесенью, но она вошла в него с гордо поднятой головой. На груди спал Матвей.
Затопила печь. Снова приготовила пряники, почти засыпая на ногах.
В субботу она пошла на рынок, малыша привязала к груди платком — теперь он был с ней во всём: и в дороге, и в деле. Продала всё подчистую. Заплатила аренду.
— Опоздала. Но заплачено, — буркнул Сергей Аркадьевич, принимая деньги и корзину. — Больше не задерживай.
На обратном пути, у ворот фермы, Лена остановилась перевести дух. И увидела старую «Ниву». Капот был открыт. Виктор, весь в масле, ругался, а Наташа визжала из салона:
— Почини уже, балда! Я опоздаю!
Он ничего не отвечал, только скрипел зубами. Грязный, растерянный.
Лена смотрела издалека. Матвей спал у неё на груди, тихо посапывая.
— Они падают, — подумала она. — А я — расту.
Виктор взглянул на неё. Их глаза встретились. Он опустил взгляд. Ни слов, ни жестов. Но этого было достаточно.
Ночью, лёжа на топчане в своей избушке, Лена смотрела на огонь в печи. Матвей сопел рядом.
— Мы выиграли ещё одну битву, малыш. Он катится вниз, а мы — поднимаемся.
Пахло дымом, сладостью и надеждой. Сон пришёл лёгкий, с улыбкой — и с мечтой. Фабрика сладостей. Своя, настоящая. Когда-нибудь.
Сквозь утреннюю дымку солнце пробивалось неуверенно. Матвей, которому исполнилась неделя, заплакал. Лена села медленно, всё ещё чувствуя боль в теле, и взяла его на руки.
— Доброе утро, мой сильный мальчик, — сказала, прикладывая к груди.
В доме пахло дымом, сыростью и новым началом. Она встала, развела огонь, в одной руке — ложка, в другой — сын.
— Мы не остановимся, Матвей, — улыбнулась. — Никогда.
Сделала новую порцию сладостей, завернула их и вышла. Путь был тот же, но теперь каждая кочка под ногами казалась шагом в светлое, заслуженное будущее.
Матвей спал, свернувшись клубочком в деревянной коробке, которую для него смастерил Чижик. На кухне пахло жареной рыбой. Рабочие стали буквально зависимыми от сладостей Лены — каждый день кто-нибудь окликал:
— Лена, принеси-ка ещё тех коврижек! — крикнул Витька, протягивая ей двести рублей.
Лена бережно убрала деньги, каждая купюра — как кирпичик в наш дом, сынок.
В обед, прямо на кухню фермы, ворвалась Галина из булочной, в том же пёстром фартуке, вся в муке.
— Лена! Я за своей партией. А ещё — вот.
Она вытащила из сумки крошечные шерстяные пинетки, тёмно-синего цвета, связанные вручную. Лена ахнула.
— Галя… не стоило…
— Стоило. Ты у меня прямо на кухне рожала. А теперь твои сладости весь район на уши поставили! Моя булочная процветает!
Она оплатила заказ и ушла, оставив Лену с теплым чувством внутри.
Но вечером всё снова омрачилось.
— Эта земля — черт знает что! — гремел голос Павла Григорьевича из сарая. — Сергей Аркадбевич требует больше за аренду!
Лена замерла. Если повысит ему, то и мне… Валентина Ивановна тихо подтвердила:
— Говорят, твой Сергей Аркадьевич всё поднимает. Жди нового "сюрприза".
Лена села на крыльцо, на груди лежал Матвей.
— Я и так еле-еле вытягиваю эти пять тысяч…
Возвращаясь домой, она остановилась у телеги Зыкова. Тот чинил колесо, ругался на скрип.
— Слушай, Паша… если аренду поднимут…
— Слушай, Лен. Этот Сергей Аркадьевич — да, жадный. Но уважает тех, кто пашет, делай больше. Покажи ему, что стоишь этой земли.
В ту ночь, пока Лука спал, она готовила дополнительную партию сладостей.
— Я справлюсь. Если нужно — удвою объёмы. Но я не сдамся.
В субботу снова поехала на ярмарку, Матвей уютно устроился у неё на груди, обвязанный платком. Лена выкрикивала, перекрывая шум толпы:
— Пряники! Коврижки!
И тут подошёл незнакомец в рубашке, внешний вид подчёркивал, что он явно не местный, городской.
— Ты та самая, с булочной Галины? Слышал, твои сладости у неё нарасхват. Я — Евгений. Держу магазин в городе, хочу закупать у тебя. Триста пряников в неделю по 40 рублей за штуку. По рукам?
У Лены перехватило дыхание. С Галиной, рынком и Евгением — это больше пятиста в неделю!
— По рукам. Я начну с понедельника.
По пути домой Лена заехала к Сергею Аркадьевичу — отдать деньги и корзину.
Он взял короб, молча открыл, вдохнул аромат, отломил кусочек коврижки, медленно прожевал.
— Сейчас всем условия пересматриваю, — сказал после паузы. — Время нынче нелёгкое.
Лена напряглась, готовясь к худшему.
Но он махнул рукой, не глядя:
— Ты — не все. Оставим как есть, за вкус и упорство.
Она растерянно улыбнулась:
— Спасибо.
— Спасибо — в следующий раз ещё с орешками сделай, — буркнул он, но уголки губ выдали улыбку.
Вечером она сидела на крыльце, Матвей на коленях, огонь в печке гудел.
— Видишь, малыш, — прошептала Лена, — понемногу, но всё получается. Не зря стараемся. Всё не зря.
Банка с деньгами наполнялась. Заказы шли. Но жизнь не забывает удивлять.
На следующий день, пока она продавала сладости на ферме, подошёл Чижик, глаза сияют:
— Лен, ты не поверишь! Видел твоего Виктора… На площади в деревне. Просит милостыню. Наталья его бросила, всё забрала без остатка и уехала с каким-то дальнобойщиком.
Лена застыла, рука с ложкой повисла в воздухе.
— Серьёзно?
— Ага. Сидит как мокрая тряпка, просит на хлеб.
Она ничего не ответила. Только плотнее прижала к себе Матвея.
Он украл у меня всё. Но я держусь. А он, теперь уже нет.
В ту ночь она снова готовила сладости. И мечтала. Не просто о палатке на ярмарке, не просто о хлебе насущном — о фабрике. Своей. Небольшой, пахнущей ванилью, корицей и победой.
А печь, когда-то сломанная и презрительно брошенная, теперь была сердцем её новой жизни.
Наступило утро. Ровное, ясное. Солнце целовало влажную от росы землю.
Матвей, которому исполнился месяц, возился на тряпочке, ловя глазами лицо матери.
Лена подняла покормить его, улыбаясь.
— Мы почти у цели, мой мальчик, — думала она, вдыхая его приятный запах. — Жизнь, как тесто: если вложить тепло — поднимется.
День был тяжёлый: на кухне жарили, варили, мыли котлы. Лена успевала всё, не упуская из вида Матвея — он лежал в ящике, играя ручками под звон кастрюль.
Вечером, уставшая, вытирая плиту, Лена вдруг замерла. Чижик вернулся, весь разгорячённый.
— Видела? Твой бывший опять отличился. Сидит на скамейке в деревне, просит мелочь. Всё. Конец. Наташка его бросила, деньги все унесла. Остался теперь с носом.
Лена только молча стояла, с тряпкой в руке. Руки немного дрожали. Но лицо — было спокойным.
— Худой, как дворовый пёс, — продолжил Чижик, аж задыхаясь от этой сплетни. — Говорит, хочет с тобой поговорить.
У Лены похолодело внутри. Виктор.
Человек, который продал их ферму, бросил её беременной — теперь хотел говорить?
— Пусть идёт к… — выдохнула она. Но голос прозвучал слабо.
Валентина Ивановна услышала и тихо подтолкнула:
— Сходи, девочка. Закрой эту главу. Пора.
Лена не ответила, но сердце пылало. В субботу, как обычно, она вышла на рынок с Матвеем на груди и продала всё за два часа. Карман был полон, но в голове — только он.
После того как она сдала заказ Евгению, пошла по аллее — и увидела: Виктор сидел на скамейке, рубашка грязная, лицо — потухшее. Он держал жестяную кружку.
Они встретились глазами. Он поднялся, пошатываясь.
— Лена… я… я всё понял. Помоги.
Матвей мирно спал, прижавшись к её груди, Лена стояла прямо, дыша глубоко. Перед ней был не тот, кто когда-то ранил словами. Перед ней стоял человек, сломленный жизнью — тень прошлого.
— Помочь? — её голос был спокоен, но в нём была сталь. — Ты оставил меня с ребёнком и сломанной печкой. Ты выкинул меня, а я вытащила себя сама. Мне не давал шанс никто — кроме меня самой.
Она кивнула на Матвея:
— Вот кто выжил — не благодаря тебе, а вопреки.
Виктор опустился на колени, рыдая.
— Прости… Я всё потерял. Наташа сбежала, деньги кончились… Я больше не знаю, куда…
— Тогда ищи свой путь. Я свой уже нашла.
И она пошла. Не оглядываясь.
На обратном пути к домашнему очагу, Лена чувствовала, как уходит боль. Что-то важное завершилось — и что-то хорошее новое начиналось.
На той неделе она выполнила все заказы — Галина, Евгений, Сергей Аркадьевич. Даже хватило на хороший старенький матрас, который Зыков помог привести. Первую ночь она с Матвеем спала с комфортом.
Время пролетело. Матвей ползал по дому, смеясь, цепляясь за мебель, гремя ложками. А Ленины сладости стали легендой. Галина просила ещё сто пряников в неделю, Евгений — ещё коврижек. Рынок ломился от клиентов. Люди называли её просто: Сладкая Лена с ярмарки, та, что всё смогла сама.
Копилка уже была не одна. Лена мечтала уже смелее — про палатку, про цех, про своё имя на банке с вареньем.
Даже Сергей Аркадьевич, обычно суровый, теперь ел её коврижки, хмыкая в усы и молча протягивая плату.
Однажды, на ярмарке, к её столу подошёл человек в костюме:
— Я — Пётр Краснов, владелец сети магазинов в городе. Хочу продавать ваши сладости. Пятьсот пряников и пятьдесят пирогов в неделю. Сорок пять тысяч за партию. По рукам?
У Лены закружилась голова. Это был не просто заказ — это было будущее.
— Да… Конечно, да.
Вечером она рассказала Зыкову и Валентине Ивановне.
— Я не справлюсь одна. Мне нужна помощь.
— Я все что надо закуплю и привезу на телеге, — хмыкнул Зыков.
— А я — в кухню. Только с одним условием: медовый пирог — каждый день. Бесплатно. —подмигнула Валентина.
Лена рассмеялась. Смеялась, как давно не смеялась.
В ту ночь она сидела у очага, Матвей спал у неё на руках.
— Мы взлетели, сынок. И уже не опустимся.
Однажды, передавая коробку с заказом Евгению, она увидела на другой стороне улицы Виктора. Он подметал площадь, согнувшись, в поношенной куртке. Увидел её — и опустил глаза. Рядом стояла её палатка — с цветным тентом, надписью Сладости от Елены, и с малышом, играющим в манеже.
Она не сказала ни слова. Её молчание было жёстче любых упрёков. Она победила.
Солнце жарило землю, но в доме было прохладно. Матвей, почти годовалый, смеялся, гоняясь за кошкой по полу. А Лена, стоя у печки, мешала огромную кастрюлю. Печь, когда-то сломанная, теперь имела три рабочие конфорки — спасибо Зыкову.
— Три года назад ты бросил меня с животом и ржавой плитой, — прошептала она, глядя в огонь. — А теперь у нас есть всё.
Она подняла Матвея, прижала к себе:
— Мы прошли путь, малыш. И никто нас уже не остановит.
На улице пели птицы. В доме пахло сахаром и корицей. А в воздухе витал запах победы.
Лена сама перевязывала ленты на упаковках. Банка с деньгами превратилась в деревянный сундучок, полный больших надежд.
И ей хотелось большего.
— Хочу место. Не хоромы, просто тёплое здание, где будет стоять не одна печка, а четыре. Где будут не только мои руки, но и чужие, готовые помогать.
— Ты, я смотрю, высоко замахнулась, — Зыков чесал бороду. — Но я тебе помогу, всё что надо подвезу, не вопрос.
— А я, — вмешалась Валентина Ивановна, — и тесто замешаю, и кастрюли вымою. Только условие — два пирога в день!
Лена рассмеялась — тихо, искренне.
На скопленные деньги она купила небольшой участок земли ближе к ярмарке. Наняла деревенских мужиков. Зыков возил доски и брёвна, Валентина Ивановна выбирала подержанные плиты и духовки. Даже Семён Аркадьевич помог — привёз несколько листов шифера для крыши, ничего не сказав, просто махнул рукой: «В хозяйстве пригодится».
Через три месяца маленькая пекарня стояла — четыре хорошие печки, длинный стол и тёплый запах мёда и специй, вырывающийся наружу с каждым сквозняком.
Лена наняла двух девушек — Анну и Розу — а сама нашла время занялась творчеством, новыми рецептами и совершенством старых.
Открытие стало настоящим праздником. Съехалась вся округа. Пётр Красно — тот самый владелец сети магазинов — вручил табличку:
«Фабрика сладостей от Елены».
Галина принесла торт, а маленький Матвей, уже топающий ножками, с помощью своей мамы разрезал ленточку ножницами. Люди аплодировали.
Лена встала на ящик и, дрожа, заговорила:
— Когда-то у меня была только ржавая печка и живот. Сегодня у меня — вы. Спасибо за всё.
И заплакала.
Но жизнь — не сказка. И у неё оставалась одна тень.
Через неделю, мешая тесто у плиты, она заметила силуэт на пороге. Вошёл он. Виктор. Худой, бледный, со смятой фуражкой в руках.
— Лена… я видел твоё имя в городе. Ты молодец. Я… горжусь.
Она перестала мешать, ложка капнула на пол.
Он опустил глаза:
— Я всё потерял. Деньги ушли. Я остался ни с чем. Ты победила. Прости меня.
На кухне стихли все. Девушки замерли, посуда перестала звенеть.
Он подошёл ближе, опустился на колени, глядя в пол.
Лена посмотрела на него долго.
— Встань, Виктор. Я не прощаю тебя, чтобы спасти тебя. Я прощаю — чтобы отпустить себя.
— Но…
— Уходи. Я свою жизнь построила. А ты… иди и строй свою, если сможешь.
Он вышел, пошатываясь. И больше его никто не видел.
В тот вечер Лена сидела у дверей своей небольшой фабрики. Матвей сидел у неё на коленях, хлопал в ладоши. А рядом — старая ржавая плита, та самая, привезённая как реликвия.
— Видишь, какая у нас печка? — шептала она, — Когда-то она была никому не нужна… А оказалось, она на многое способна в умелых руках.
На следующий день к ней зашёл сам Сергей Аркадьевич. Попробовал новую коврижку — с грушей и корицей.
— Ты превзошла себя, Лена, — буркнул он. — Такие сладости мне нужны, в мой новый павильон в городе. Регулярно.
Она кивнула:
— По рукам, Семён Аркадьевич.
Теперь её имя звучало в городе, на рынках, в магазинах. Сладости от Елены — так назывался бренд.
А Виктор? Где-то бродит. И несёт с собой не долги и нищету — а раскаяние. Единственное, что у него осталось.
Ночью, Лена лежала рядом с Матвеем, не думая, не считая, не планируя. Просто дышала в унисон с сыном — и в этом дыхании было всё, что нужно.
— Мы победили, малыш. И это… это только начало.