Тридцать лет. Вы только вдумайтесь в эту цифру. Тридцать лет – это не просто отрезок времени. Это целая жизнь. Жизнь, в которой каждый гвоздь в стене, каждая чашка в серванте, каждая трещинка на паркете была частью нас. Меня и Игоря. Нашей семьи.
Я помню, как мы въехали в эту квартиру. Молодые, счастливые, с горящими глазами. Игорь тогда поднял меня на руки и пронес через порог.
- Здесь мы состаримся, Танюша, - сказал он, и я, уткнувшись носом в его плечо, верила каждому слову.
И мы старели. Незаметно, день за днем. Его волосы тронула седина, мои морщинки у глаз стали глубже. Мы вырастили сына, отправили его в самостоятельную жизнь. Наша жизнь текла ровно, как спокойная река. По крайней мере, мне так казалось.
Но в последние годы в нашей реке появился какой-то подводный камень, о который постоянно спотыкалось течение. Имя этому камню было Галина Петровна. Моя свекровь.
Она всегда была женщиной властной, с цепким взглядом и мнением по любому поводу. Но раньше ее вмешательства были… терпимыми. Как назойливая муха, которую можно отогнать. А теперь она превратилась в хищную осу, которая кружила и выискивала, куда бы вонзить свое жало.
- Танюша, а не кажется тебе, что шторы уже выцвели? – говорила она, проходя по гостиной и проводя пальцем по мебели, словно проверяя чистоту. – В наше время хозяйки за этим следили.
- Игорь, сынок, ты что-то похудел. Татьяна тебя совсем не кормит? Может, приедешь ко мне на пирожки?
Игорь только виновато пожимал плечами. Он, мой сильный, мой надежный Игорь, рядом с матерью превращался в понурого подростка, который боялся сказать слово поперек. А я… я молчала. Глотала обиду, сглаживала углы, сохраняла хрупкий мир. Ради него. Ради наших тридцати лет.
Первый настоящий звоночек, от которого у меня замерло сердце, прозвенел одним туманным октябрьским вечером. Игорь разговаривал по телефону в коридоре, думая, что я на кухне и не слышу. Он говорил тихо, вполголоса, но отдельные фразы долетали до меня, как осколки стекла.
- Да, мама… Я понимаю… Все документы у меня… Нет, она ничего не знает… Конечно, так и сделаем.
Я застыла с полотенцем в руках. Кто «она»? О каких документах речь? В груди похолодело. Когда он вошел на кухню, я постаралась выглядеть как можно более естественно.
- Кто звонил, милый?
- Да так… по работе, - буркнул он, не глядя на меня, и быстро налил себе стакан воды.
В ту ночь я не спала. Я лежала рядом с ним, чувствовала его ровное дыхание и понимала, что человек, с которым я прожила тридцать лет, стал мне чужим. Между нами выросла невидимая стена, и я отчетливо ощущала, что по ту сторону этой стены готовится что-то страшное. Что-то, направленное против меня.
Утром я смотрела на себя в зеркало и видела уставшую 58-летнюю женщину с потухшими глазами. Нет. Так не пойдет. Я не позволю вытереть об себя ноги. Не после всего, что я вложила в эту семью, в этот дом.
На следующий день, соврав Игорю, что иду на встречу с подругой, я сидела в тихом, строгом кабинете адвоката по семейным делам. Ирину Сергеевну мне посоветовала давняя знакомая, назвав ее «женщиной, которая видит людей насквозь».
Ирина Сергеевна, элегантная женщина лет под пятьдесят, с умными, пронзительными глазами, молча выслушала мой сбивчивый рассказ. Я говорила о свекрови, о странном звонке, о холодности мужа, о своем необъяснимом страхе. Мне было стыдно, будто я жалуюсь на собственную жизнь, выношу сор из избы.
Когда я закончила, она помолчала, постукивая ручкой по столу.
- Татьяна Николаевна, - сказала она наконец спокойным, ровным голосом, который подействовал на меня как бальзам. – В моей практике интуиция женщины – самый точный индикатор надвигающейся бури. Давайте надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.
- Что вы имеете в виду? – прошептала я.
- Я имею в виду, что мы должны защитить ваши права. Превентивно. Вы тридцать лет были в браке. Все, что нажито – оно ваше в той же степени, что и вашего мужа. Независимо от того, на кого это оформлено. Но… есть нюансы. Есть способы, которыми нечистоплотные люди могут попытаться вас всего лишить.
Ее слова пугали и одновременно успокаивали. Я была не одна. Передо мной сидел профессионал, который был готов мне помочь.
- Что мне делать? – спросила я, чувствуя, как внутри зарождается холодная решимость.
- Для начала, мы соберем все документы на имущество. Абсолютно все. Квартира, дача, машина, счета. Сделайте копии, заверьте у нотариуса. А потом… мы сделаем один хитрый ход.
План Ирины Сергеевны был прост и гениален. Она подготовила договор дарения на мою долю в квартире и на дачу.
- Но он же не подпишет! – воскликнула я.
- Подпишет, - спокойно улыбнулась Ирина Сергеевна. – Вы скажете ему, что это необходимо для налоговой оптимизации. Или для защиты активов от его гипотетических бизнес-рисков. Придумайте что-нибудь убедительное. Мужчины, особенно те, кто не любит вникать в бумажные дела, часто подписывают то, что им подсовывает жена, которой они вроде как «доверяют». Сыграйте на его лени и на остатках привычки.
Я вернулась домой другим человеком. Страх никуда не делся, но теперь у него был противовес – четкий план действий. Вечером, выбрав момент, когда Игорь был в хорошем настроении после футбольного матча, я подошла к нему с папкой бумаг.
- Игорек, тут надо подписать, - сказала я самым обыденным тоном. – Помнишь, мы говорили, что надо бы переоформить часть имущества, чтобы налоги меньше платить? Я тут с умными людьми посоветовалась, они подготовили.
Он мельком взглянул на бумаги, поморщился.
- Ох, Тань, опять эти твои бумажки… Где ставить подпись?
Мое сердце колотилось так, что, казалось, он должен был это услышать. Дрожащей рукой я показала ему нужные графы. Он небрежно черкнул свою размашистую подпись и снова уставился в телевизор.
В тот момент я почувствовала укол совести. Я обманываю мужа! Но потом я вспомнила его шепот в коридоре: «Да, мама… она ничего не знает…» И совесть замолчала. Это была не атака. Это была самозащита.
Прошло две недели. Напряжение в доме нарастало. Игорь стал еще более отстраненным, а Галина Петровна, зачастившая к нам «на чай», смотрела на меня с плохо скрываемым злорадством, будто уже примеряла на себя роль хозяйки в моей квартире.
А потом Игорь объявил:
- Тань, мне надо уехать на недельку. Маме совсем плохо, давление скачет, нужно побыть с ней, помочь.
Он собирал сумку, избегая смотреть мне в глаза. В его голосе звучала фальшь, которая резала слух. Он подошел, неловко обнял меня за плечи. - Ты тут давай, не скучай.
Я кивнула, чувствуя, как к горлу подкатывает ледяной ком.
- Конечно, милый. Помоги маме.
Дверь за ним закрылась. Я осталась одна в оглушительной тишине нашей квартиры. Тишине, полной лжи и предательства. Тридцать лет закончились в этот самый момент. Я это знала.
И я не ошиблась.
Ровно через пять дней почтальон принес заказное письмо. Увидев на конверте герб и штамп районного суда, я все поняла. Руки не слушались, когда я вскрывала плотную бумагу.
«ПОВЕСТКА. Вызываетесь в суд в качестве ответчика по иску о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества, поданному гражданином Соколовым Игорем Владимировичем…»
Мир качнулся. Буквы плясали перед глазами. Раздел имущества… Значит, он хочет не просто развестись. Он хочет меня обобрать. Выкинуть на улицу после тридцати лет жизни.
Первой реакцией были слезы. Горькие, жгучие, слезы обиды и бессилия. Я рухнула в кресло и зарыдала, оплакивая свою разрушенную жизнь, свою наивную веру, свою глупую любовь.
А потом, выплакав всю боль, я ощутила пустоту. А за ней – холодный, звенящий гнев. Гнев, который придал мне сил. Я вытерла слезы, подошла к телефону и набрала номер Ирины Сергеевны.
- Ирина Сергеевна, здравствуйте. Это Татьяна Николаевна Соколова. Я получила повестку.
На том конце провода на секунду воцарилось молчание. А потом я услышала ее спокойный, уверенный голос, который стал для меня спасательным кругом в этом бушующем океане.
- Я вас поняла, Татьяна Николаевна. Не волнуйтесь. Мы знали, что они могут это сделать. Мы были готовы. Игра началась. Теперь следуйте моим инструкциям.
В тот же вечер в дверь позвонили. На пороге стояла Галина Петровна. На ее лице была маска лицемерного сочувствия, но в глазах плясали торжествующие бесенята.
- Танюша, деточка, я слышала… Какое горе… - она попыталась меня обнять, но я отстранилась. – Игорек так переживает, бедный мальчик. Но ты не волнуйся, он мужчина порядочный, на улице тебя не оставит. Наверное. Главное – не надо скандалов. Отдай все по-хорошему. Для твоего же блага.
Я смотрела на нее и впервые не чувствовала ни страха, ни желания угодить. Я чувствовала только ледяное презрение.
- Спасибо за заботу, Галина Петровна, - ровным голосом ответила я. – Но я как-нибудь сама разберусь.
Я закрыла перед ее носом дверь, не обращая внимания на ее изумленное и перекошенное от злости лицо. Война была объявлена. И я не собиралась в ней проигрывать.
Первое судебное заседание напоминало фарс. Игорь сидел рядом со своим адвокатом, молодым нагловатым парнем в дорогом костюме, и прятал глаза. Галина Петровна устроилась на скамье для слушателей, сложив на груди руки, и смотрела на меня с видом победительницы. Их уверенность была почти осязаемой. Они уже поделили мою жизнь, мой дом, мое будущее.
Их адвокат говорил много и пафосно. О том, что квартира была куплена на «семейные деньги», намекая на помощь Галины Петровны, хотя она не дала нам ни копейки. О том, что я, Татьяна, никогда не работала (мой двадцатилетний стаж бухгалтера до рождения сына почему-то не учитывался) и была «всего лишь» домохозяйкой. О том, что мой муж, успешный инженер, в одиночку обеспечивал семью.
Я сидела молча, как и велела мне Ирина Сергеевна. Я смотрела на Игоря, пытаясь найти в этом сутулом, неуверенном мужчине того парня, который когда-то носил меня на руках. Но не находила. Передо мной сидел чужой, жалкий человек, марионетка в руках своей матери.
Ирина Сергеевна слушала всю эту тираду с легкой, едва заметной усмешкой. Она не перебивала, не возражала. Она давала им выговориться, выложить на стол все свои лживые козыри. Мое спокойствие, видимо, бесило Галину Петровну больше всего. Она то и дело что-то шипела на ухо сыну, бросая в мою сторону испепеляющие взгляды. Она ждала от меня слез, истерики, мольбы. А получала лишь холодное, вежливое спокойствие.
Заседаний было несколько. Их сторона предоставляла какие-то бумаги, вызывала свидетелей – соседку, которая подтвердила, что Галина Петровна «постоянно помогала молодым», подругу свекрови, которая видела, как Игорь «надрывался на трех работах». Весь этот спектакль был срежиссирован грубо, но напористо. Они давили на судью, на меня, создавая образ несчастного, обманутого мужа и его корыстной жены.
Я держалась из последних сил. Каждое заседание было пыткой. Возвращаясь домой, в пустую, холодную квартиру, я чувствовала себя опустошенной. Но потом я вспоминала спокойный голос Ирины Сергеевны: «Терпите, Татьяна Николаевна. Наш выход еще впереди. Пусть покажут все, на что способны». И я терпела. Я ждала.
И вот настал день решающего заседания. День, когда должно было быть принято решение о разделе имущества. Воздух в зале суда, казалось, звенел от напряжения. Галина Петровна была одета как на праздник, на ее лице играла самодовольная улыбка. Игорь, наоборот, выглядел осунувшимся и нервным. Он теребил манжет рубашки и старался не встречаться со мной взглядом.
Их адвокат произнес финальную речь, полную патетики и лжи. Он просил суд учесть «огромный вклад» Галины Петровны и «незначительную роль» ответчицы в создании семейного благосостояния. Он требовал признать за Игорем право собственности на всю квартиру и дачу.
Когда он закончил, судья, пожилой усталый мужчина, посмотрел на Ирину Сергеевну.
- Ваша сторона желает что-то добавить?
Ирина Сергеевна медленно поднялась. В зале воцарилась тишина.
- Да, Ваша Честь, - ее голос звучал ровно и четко. – Мы бы хотели добавить всего один документ к материалам дела.
Она подошла к судейскому столу и положила перед судьей папку.
- Истец, господин Соколов, в своих показаниях утверждает, что его супруга не имеет никаких прав на совместно нажитое имущество. Однако, похоже, он забыл о небольшом юридическом факте. А именно, о договоре дарения, который он собственноручно подписал три месяца назад.
В этот момент я посмотрела на Игоря. Его лицо стало белым как полотно. Он резко повернулся к матери, его глаза были полны ужаса. Галина Петровна, не понимая, что происходит, наклонилась к нему и что-то зашипела.
- Согласно этому договору, - продолжала Ирина Сергеевна, и ее голос гремел в наступившей тишине, - господин Соколов, находясь в здравом уме и твердой памяти, безвозмездно передал в полную собственность своей супруге, Соколовой Татьяне Николаевне, свою долю в квартире по адресу… а также дачный участок со всеми постройками. Вот оригинал документа с его подписью. И вот нотариальное заверение.
Судья взял документ, надел очки и начал внимательно его изучать.
Тишина в зале стала оглушительной. Было слышно, как тяжело дышит Галина Петровна. Ее самодовольная улыбка сползла с лица, сменившись выражением полного недоумения.
- Игорь! – вдруг пронзительно взвизгнула она, вскакивая со своего места. – Что это такое?! Ты что наделал, идиот?!
Маска слетела. Перед судом предстала не заботливая мать, а злобная, жадная фурия.
- Он не понимал, что подписывает! – закричала она, тыча пальцем в мою сторону. – Это она его обманула! Околдовала! Она ведьма!
- Тихо! – стукнул молотком судья. – Сядьте, гражданка! Иначе я прикажу удалить вас из зала!
Но ее уже было не остановить. Она бросилась к Игорю, схватила его за рукав пиджака, трясла.
- Ты все испортил! Ничтожество! Я всю жизнь на тебя положила, а ты!
Игорь сидел, обмякнув, и смотрел в одну точку. Он был раздавлен. Уничтожен. И не решением суда, а криком собственной матери.
В этот момент я посмотрела на него. И впервые за тридцать лет не почувствовала ничего. Ни любви, ни ненависти, ни обиды. Только брезгливую жалость. Боль, которая мучила меня все эти месяцы, вдруг ушла. Будто кто-то провел операцию и удалил из моей души опухоль, которая так долго ее отравляла. Я была свободна.
Я увидела, как Игорь поднял на меня глаза. В них была мольба, отчаяние, запоздалое раскаяние. Но я спокойно отвернулась. Слишком поздно. Наш корабль под названием «семья» окончательно пошел ко дну, и это он сам проделал в нем пробоину.
Решение суда было формальностью. Иск Игоря отклонили. Договор дарения признали законным. Более того, его обязали выплатить все судебные издержки.
Когда все закончилось, я вышла из здания суда на улицу. Шел мелкий, холодный дождь, но мне казалось, что я никогда не дышала таким чистым и свежим воздухом. Я сделала глубокий вдох. Плечи, которые столько лет были согнуты под тяжестью забот, обид и компромиссов, сами собой расправились.
Игорь и его мать вышли следом. Она продолжала что-то гневно говорить ему, а он шел, понурив голову, как побитая собака. Он попытался было шагнуть в мою сторону, что-то сказать, но я просто прошла мимо, не удостоив его даже взглядом. Все слова были сказаны.
Я шла по мокрым улицам своего города и впервые за долгое время улыбалась. Не злорадной улыбкой победителя, нет. А тихой, светлой улыбкой человека, который прошел через ад и вышел из него обновленным.
Вечером я сидела в своей квартире. В кресле, где раньше сидел он. Я заварила себе свой любимый травяной чай, достала с полки старый фотоальбом. Вот мы молодые, на свадьбе. Вот с маленьким сыном на руках. Вот на юбилее родителей. Целая жизнь. Я провела рукой по глянцевой поверхности фотографии. Было ли это все ложью? Наверное, нет. Было и хорошее. Но оно осталось там, в прошлом. И я больше не хотела туда оглядываться.
Я закрыла альбом и поставила его на полку. Впереди была новая жизнь. Моя собственная. Независимая. Может быть, не такая простая, но честная. Я смотрела в темное окно, за которым начинался новый день, и чувствовала абсолютное, всепоглощающее спокойствие. Игра была окончена. И в этом королевском гамбите, где я пожертвовала своим прошлым, я выиграла самое главное – себя.