Андре Брюнелен: «Ради Габена— хоть на Луну...»
- Жан Габен. Актер удивительного обаяния, со скупой манерой игры, он покорял в любой роли. Такова уж природа истинного искусства — мы нередко отождествляем экранного героя и исполнителя, отсюда во многом и интерес к личности актера, его судьбе. У нашего зрителя такой интерес к Габену всегда был огромен, но вот книги о нем у нас не было. Как, впрочем, долгое время не было ее и во Франции. Появилась она лишь спустя десять лет после смерти актера, занимавшего неоспоримое первое место во французском и европейском кино. Написал ее Андре Брюнелен, человек, друживший с Габеном более двадцати лет, бывший одно время его пресс-секретарем. Еще в начале знакомства с Габеном он говорил, что напишет мемуары. Мемуаров не получилось — получилось удивительное повествование, где голос Габена перемежается с голосами других людей — его близких, друзей, знакомых... И можно только порадоваться тому, что издательство «Искусство» решило выпустить книгу Андре Брюнелена, фрагменты из которой мы и предлагаем читателю.
_____ МЕСЬЕ Жан Габен?-
— Я самый...
Разговор мог бы начаться и хуже. Три слога, оброненные низким, рокочущим голосом, который я очень хорошо знал, хотя до сих пор слышал только с экрана. Я ждал ворчливого «От кого?» и заранее сказал себе: «Поспеши огорошить его, пока он не повесил трубку!» Идет 1952 год, мне двадцать шесть лет, и я звоню Жану Габену из бистро, что в парижском пригороде Аржантей, где я живу. Семь часов вечера, телефон стоит на краю стойки. Меня толкают посетители, спешащие заказать аперитив. Рядом девушка, готовая отдать жизнь ради выигрыша во флиппер. Она суетится, трясет аппарат и издает истерические крики, наблюдая за непредсказуемым бегом стального шарика. Меня подмывает крикнуть: «Тихо! Заткнитесь, я говорю по телефону с Жаном Габеном!». Но мне вряд ли поверят. Нормально, я бы и сам с трудом— Однако я произношу в трубку:
— Я звоню вам от имени братьев Превер!..
Это немного похоже на шутку из фильма Жана Ренуара, и я слышу короткий смешок Габена. Я бросаюсь в расщелину и поспешно излагаю свое дело: видите ли, я занимаюсь киноклубом в Аржантее и подготовил вечер, где будут демонстрироваться отрывки из его лучших довоенных фильмов. Мол, Жак и Пьер Превер посоветовали позвонить ему, считая, что это его заинтересует...
— Спасибо, это очень мило с вашей стороны, но когда состоится эта ваша штуковина?..
Он вежлив, но меня терзает мысль, что из этого обмена фразами я извлеку лишь удовольствие от единственного в жизни разговора по телефону с Жаном Габеном.
— В будущий вторник...— роняю я.
Готов спорить, что знаю ответ.
— Н-да, не повезло! Я уезжаю из Парижа в воскресенье...
Я выиграл пари у самого себя, однако расстроен.
— Скорее мне не повезло...
— Я должен присоединиться к жене на юге... Вы не можете перенести свой сеанс?..
Он разыгрывает меня, я уверен в этом! Жаль, что не могу поймать его на слове, но кинозал у нас только в те дни, когда нет сеанса, а к тому же я должен вернуть бобины с пленками не позднее среды.
— Понимаю. Глупо, но вы застали меня врасплох...
Он замолчал Его молчание так раздражает меня, что я готов прервать его, сказав: «Не мучайтесь, я не сомневался, что...»
— Могу ли я вам перезвонить через час? — вдруг раздается густой голос.
Уверен, из-за братьев Превер он миндальничает со мной перед тем, как послать куда подальше.
— Лучше я сам перезвоню...— с недоверием отвечаю я.
— Как пожелаете... Значит, через часок?
Он вешает трубку. Я тоже.
Девушка радуется выигрышу.
А что выиграл я?.. Ни капли сомнения — еще целый час болтаться здесь за просто так. Кроме того, из-за этой идеи пригласить на вечер Габена я задержал заказ афиш в типографии. Придется мне с приятелями расклеивать их за три дня до сеанса, будет Габен или не будет. Опять провозимся целую ночь среди ребят из Компартии — они, как и мы, ночные гуляки с кистями и ведрами клея.
Час прошел, и я без особой охоты вновь набираю номер Габена.
— Я только что дозвонился до жены... Она немного дуется, но встречусь с ней лишь в среду, а значит, смогу посетить эту вашу штуковину.
Я не верю собственным ушам.
— Но есть одна проблема... Я без колес, тачку забрала жена.. Вы можете заехать за мной?
Да я полечу за ним на Луну, если он вдруг окажется там! Только подумайте — доехать до улицы Эдуар-Нортье в Нейи!..
Я несусь в типографию и наспех сочиняю текст большой афиши. Раз надо так надо — Габен в Аржантее, такое должно наделать шуму. Но не так легко убедить людей, что...
«Что Жан Габен собственной персоной
будет участвовать в... будет присутствовать...
будет председательствовать на сеансе...»
Короче говоря, я поспешно подыскиваю самую ударную формулировку, а когда нахожу, то от радости не замечаю еe ужасающей нелепости. Расклеенные в следующую ночь афиши выглядят на стенах домов впечатляюще, и я по-прежнему не вижу в них ничего шокирующего. Отныне у меня иные заботы. Поскольку я быстро согласился. что заехать за Габеном нетрудно, надо найти выход, хотя у меня нет ни машины, ни телефона как, впрочем, и у моих друзей. Правда, отец одной из приятельниц обзавелся «пежо», но я не понимал, почему машина работает на каком-то газе. Ничего страшного, если все оборудование было бы скрыто. Но на крыше укреплены похожие на снаряды «берты» громадные баллоны, придающие автомобилю устрашающий вид некоей военной машины, опасной и для ее пассажиров.
Меня терзает предчувствие, что мне с трудом удастся убедить Габена, будто эти пушкообразные колбасины на «пежо» совсем не опасны, хотя я в этом до сих пор не уверен. Позже, узнав его, я часто думал, что интуитивно правильно поступил в тот день, отказавшись от танка «пежо», ибо, хотя Габен и командовал танком во время последней войны, возвращаться в армию не хотел и предпочел бы остаться дома, а не садиться в этот почти военный экипаж. И тогда я бы не узнал его. К счастью, один из приятелей, учитель, чья мизерная зарплата имела неоспоримое преимущество перед моей в том, что была регулярной, только-только приобрел один из первых «рено» Итак, все устроилось, и мы были готовы принять идола наших юных лет. В тот вечер, когда должен состояться сеанс, я, перед тем как отправиться в машине приятеля-учителя за Габеном, не без гордости бросаю последний взгляд на афиши, которые возвещают о приезде именитого гостя.
Моим глазам открывается истина, и я в ужасе кричу приятелю:
— Стой! Тормози!
Вылезаю из машины и ошарашенно разглядываю афишу. Имя Жана Габена на нужном месте набрано жирными красными буквами — оно впечатляет, но еще больше впечатляет меня в это мгновение мрачное словосочетание, следующее
«ВО ПЛОТИ»
Габен во плоти! Я раздражен собственной «находкой»! Почему я не добавил тогда! «Жан Габен, актер парижских театров и кино» или «знаменитый и хорошо известный актер». Короче говоря, Габен не должен видеть эдакого ляпа. Я вбегаю в кафе, звоню товарищу и ставлю перед ним военную задачу — мобилизовать всех и любыми средствами стереть в течение часа «ВО ПЛОТИ» с афиш, которые могут попасться на глаза Габену во время поездки по городу и, конечно, с тех. что украшают витрину кинотеатра.
Почти успокоившись, я вместе с приятелем-учителем приезжаю к Габену. Он сам открывает калитку сада собственного дома и приглашает нас в гостиную. Он любезен, улыбается, но тут же заставляет меня поклясться, что ему не придется произносить речей. Я клянусь во всем.
— Поймите, я не умею говорить на публике, это выводит меня из себя, поэтому не устраивайте мне такой подлянки...
Он одет в черный пуловер из кашемира, на шее небрежно повязан фуляр из темного шелка. На нем серые фланелевые брюки и твидовый пиджак от «Барберри». Мы с приятелем упакованы в воскресные костюмы. На нас белые рубашки, галстуки. Все это куплено в «Дешевом счастье», самом шикарном магазине нашего квартала.
— Я не думал, что этот вечер требует светских одежд,— лукаво поглядывая на нас, произносит Габен, как бы извиняясь за свой «будничный» наряд.
— В такой одежде вы не будете выделяться среди местных,— ляпает мой приятель-учитель, намекая на то, что у нас рабочий квартал.
Он близорук и не может отличить пуловер, купленный на рынке Аржантея, от пуловера от «Хилдиша и Кея» Габена.
— Могу переодеться,— тут же заворчал Габен, несомненно, оскорбленный тем, что его подозревают в поисках дешевой популярности.
По тону делаю перевод: «Если будете так продолжать, могу изменить свои планы и остаться дома!». Я спешу прервать этот диалог на тему моды и уверяю его, что все хорошо. На улице, увидев новехонький «рено», Габен не в силах сдержаться. Его восклицание повергает меня в ужас:
— Черт подери! Мне нужен рожок и тюбик вазелина, чтобы втиснуться внутрь, и штопор, чтобы выбраться!..
Мой приятель, гордящийся своим автомобилем, расстраивается, Габен успокаивает его, весело усмехается и не без труда втискивается на переднее сиденье, поджав колени к подбородку. Я устраиваюсь сзади. Позже я узнал, что он ненавидит маленькие автомашины, что вообще ненавидит все, что узко, что ему просто необходимо располагаться с удобством, ибо он страдает клаустрофобией в тесном пространстве. Но в тот вечер мы попали на «доброго Габена», ибо он высказал свое неудовольствие только тем, что, усевшись, расстегнул верхние пуговицы брюк,— впрочем, позже я узнал, что его жест не имел никакого отношения к тесноте машины, а был привычкой: он делал это, как только садился. Я посоветовал приятелю ехать помедленнее, поскольку тот недавно сдал на права. Совет был излишним.
От ощущения, что рядом сидит знаменитейший человек, он ни разу не превысил скорости в пятьдесят километров. Мы плелись от Нейи до Аржантея со скоростью омнибуса, и я опасался, что Габен от неудобств взбунтуется, как и я. Я ошибся. Он был внешне доволен таким сенаторским выездом. И снова могу сказать, что позже узнал: он ненавидит скорость и за рулем машины ведет себя с осторожностью умудренного жизнью кота.
— Вы увидите Аржантей, это немного...— начал я безопасный разговор, чтобы скоротать казавшееся мне бесконечным время.
— Я знаю,— перебил меня Габен,— вернее, знал... Когда я был франтом, я, бывало, околачивался в «Солей д'ор»... Он еще существует?..
Немного удивленный, я сказал, что мы проедем мимо, но здание было разрушено во время войны...
— Как классно мы там отплясывали...— начал рассказывать Габен.— Музыканты сидели на лоджии над танцплощадкой. Чистое убежище для краснокожих... По вечерам в субботу туда приходили подрыгать ногами и рабочие, и все кончалось потасовками... Хозяин в конце концов привинтил столы и стулья к полу, но так и не нашел решения для бутылок и стаканов... Во время драки все звенело... Иногда я ходил в «Мулен де ля Галетт» на холмы... Там было потише...
Он имеет в виду «Мулен де Саннуа» на границе Аржантея.
— Помню... Туда надо было подниматься сквозь виноградники и поля спаржи... Мы там пили сидр и заедали лепешками, отменное лакомство... Это еще существует?
Объясняю, что виноградников и полей спаржи поуменьшилось, берет верх городская цивилизация, но весной еще встречается знаменитая аржантейская спаржа — настоящая, а осенью несколько уцелевших виноградарей угощают в мэрии белым винцом. (Увы, эти времена давным-давно прошли). Что касается «Мулен де ля Галетт», то там до сих пор танцуют, пьют сидр и едят лепешки...
— Странно,— печально вздыхает Габен,— я думал, что ничего этого давно уже не существует.. Вообще-то я сам переменился... Постарел...
Я вижу, что Аржантей пробуждает в Габене счастливые воспоминания о молодости, и понимаю, что места, по которым мы едем, оказались решающими в его согласии на встречу. К тому же в этом человеке меня удивляет все. Он прост, приятен, тепло относится к нам. Ничего общего с легендой, по крайней мере той. что состряпана прессой, и теми, кто поверхностно соприкасался с ним в профессиональном плане. Они представляют его человеком трудным, малообщительным, нечто вроде медведя с постоянно дурным расположением духа.... ОКОНЧАНИЕ ЗДЕСЬ