Алина привыкла просыпаться первой. Не от будильника, а от внутреннего напряжения — в доме чужие правила, и тишина здесь всегда временная. Она вставала на цыпочках, будто в гостях, и шла в ванную, стараясь не выдать своё присутствие.
Кухня уже жила своей жизнью. На плите бурлило что-то в кастрюле, стол был заставлен банками с вареньем и сушками, как на даче у пенсионеров. Утро в доме свекрови начиналось в шесть, независимо от планов остальных. И если Алина задерживалась в кровати хоть на двадцать минут, свекровь любила мимоходом бросить:
— Ну хоть бы кто-то помог...
Алина тогда молча брала кружку и наливала воду, даже не пытаясь искать в этих словах скрытый смысл. Всё давно было на поверхности.
Они переехали сюда почти два года назад. «Временно», — сказал тогда Игорь. Снимали квартиру, было тяжело с деньгами. А тут его мама как раз предложила: поживите пока у меня, сэкономите. Он уговаривал с энтузиазмом подростка: «Мама с детьми поможет, всё своё, уютно».
Алина тогда как раз родила Машу. Второй ребёнок, декрет, усталость, постоянные счета… Она махнула рукой — ладно, на пару месяцев.
Теперь эти «пару месяцев» пахли разогретыми котлетами с вчерашнего дня и громкими сериалами до ночи.
Свекровь была женщиной не злобной, но всё должно было быть по её — вплоть до того, на какой полке должна стоять зубная щётка.
— Я же не из вредности, но вы же гости, — говорила она, когда Алина пыталась что-то переставить на полке в ванной. — У меня свой порядок.
Вот и стояла зубная щётка Алины в детской кружке со свинкой, возле мыльницы, которую никто не открывал уже лет десять.
Днём всё вертелось вокруг детей. Свекровь была вечно «занята» ими — но только в формате замечаний.
— Почему Маша без носков?
— Артём мультики сколько уже смотрит?
— Ты опять с телефоном сидишь? А как же дети?
Алина сначала пыталась объяснять, потом оправдываться, потом просто кивала. Но внутри копился осадок — липкий, как грязная вода в ведре, которую никак не вылить.
Игорь всё это не замечал. Уходил на работу рано, возвращался поздно. И приходил будто в отель — ужин, телевизор, новости, сон. Иногда гладил Машу по голове, щёлкал сына по носу. Алина смотрела на него и думала: «Где тот человек, с которым я смеялась в маршрутке, когда мы в первый раз ехали на дачу к друзьям?»
Он был другим. Раньше. Весёлым, внимательным, нежным. А теперь он словно забыл, что у них когда-то было что-то общее, кроме детей.
— Тебе бы расслабиться, — говорил он, когда она в очередной раз пыталась поговорить. — Всё у нас нормально. Не выдумывай.
"Нормально?" Она не могла вслух сказать, что чувствует себя лишней в этом доме. Что боится лишний раз чихнуть не в ту сторону. Что дети вырастают с ощущением, будто их мама — младшая по званию в иерархии.
Алина пыталась не жаловаться. Считала, что так правильно. Терпела, потому что была уверена: когда-нибудь они съедут. Вот он получит повышение, подкопят, снимут что-то пусть и скромное, но своё. Где можно будет расставить вещи, не спрашивая разрешения.
Но время шло. Вместо повышения на работе Игорь всё чаще говорил, что сейчас «нестабильная ситуация». Начал говорить, что им и так хорошо. И что её постоянное недовольство — признак неблагодарности.
— Моя мама вас приняла, как родных. А ты всё недовольна! — сказал он однажды, не повысив голос, но с таким тоном, что Алина впервые подумала: «А я точно ещё жена? Или уже просто соседка с двумя детьми?»
Поздним вечером, когда все уже спали, она лежала на узкой раскладушке, задвинутой к стенке детской, и считала: сколько она потратила на себя за последние полгода? Ноль. Всё уходило на детей. Новые ботинки сыну. Комбинезон Маше. Молоко. Пюре.
Она не просила. И не получала.
Игорь приносил деньги в дом, говорил — «я обеспечиваю». Только она чувствовала себя не женой, а приживалкой, которую терпят за детей.
Самым обидным было то, как часто он стал использовать фразу:
— Ты должна быть благодарна, что мама разрешила тебе здесь жить.
Каждое это слово будто вычеркивало то, кем она была раньше. Женой, матерью, женщиной с достоинством. Теперь — просто «разрешили жить».
Сначала Алина молчала. Сжимала губы, отворачивалась, стирала в голове эту фразу, будто она случайная. Но Игорь повторял её снова и снова — между делом, с усмешкой, как будто напоминал, что всё в её жизни сейчас — не результат совместного труда, а подачка, за которую стоит благодарить.
Особенно тяжело было это слышать после ссор. Один раз она задержалась у подруги, у которой недавно родился ребёнок. Вернулась в половине девятого — дети были накормлены, но Игорь встретил её ледяным взглядом.
— Если хочешь шляться по гостям, сначала найди свою крышу над головой, — сказал он тихо, но так, что ей захотелось исчезнуть.
На следующий день свекровь весь день не разговаривала с ней. Только демонстративно переставила её чайную кружку на верхнюю полку и сказала сыну при Алине:
— Кто не ценит — тому и не надо.
Алина поняла: они играют в команду. Там, где раньше была семья, теперь были два игрока против одного. И она — в проигрыше.
Сестра, Наташа, звонила раз в неделю и спрашивала, как у них дела. Алина всегда говорила:
— Всё нормально.
Потому что что сказать? Что она живёт в доме, где её терпят? Где её детям диктуют, когда и во что играть? Где она перестала быть человеком?
Как-то вечером сын подошёл и спросил:
— Мама, а мы правда тут у бабушки «временно» живём?
Алина сглотнула. Временно. Она так часто это слово произносила, что оно стало бессмысленным.
— Конечно, временно, — сказала она. — А потом мы будем жить в своём доме. Где ты сможешь повесить на стену все свои рисунки. Помнишь, ты хотел?
Он кивнул. И пошёл спать. А она села в кресло и впервые за долгое время открыла ноутбук. Искала квартиры, недорогие. Даже не в городе, а в Подмосковье. Пусть с длинной дорогой до садика, пусть с ремонтом времён СССР, но — свои.
И нашла. Двушка на окраине, рядом с железной дорогой. Хозяйка — женщина лет пятидесяти, согласна сдавать с детьми, даже подешевле, если не шумят.
Алина написала ей. Получила адрес. Улыбнулась.
Когда Игорь вернулся домой, она встретила его спокойно. Дети уже спали. На кухне был порядок, даже ужин оставила разогретым.
— Я нашла квартиру, — сказала она. — Нам нужно уехать. Я не могу больше здесь.
Он засмеялся, как будто она рассказала анекдот.
— Ты? С двумя детьми? Без работы? Куда ты поедешь? Ты хоть понимаешь, сколько всё стоит?
— Я уже всё посчитала, — ответила она. — Я думала ты часть нашей семьи, но ошиблась. Ты за удобство! Тебя все устраивает, с мамой.
Тогда он впервые повысил голос.
— Ну, не начинай! А детей ты куда? На вокзал с собой потащишь? Или думаешь, я тебе просто так позволю уехать?
Она смотрела на него и не узнавала. Этот человек, когда-то покупавший ей кофе в парк просто потому что «улыбка у тебя сегодня усталая», теперь говорил, как надсмотрщик. Без злобы, но с холодной уверенностью, что она никуда не денется.
Но она уехала. Тихо. Утром. Когда он был на работе, а свекровь ушла в поликлинику. С сыном за руку, с Машей на руках, с двумя сумками — одежда, документы, несколько игрушек.
Квартира была маленькой, с выцветшими обоями и потёртым ковром в коридоре. Но когда Алина закрыла за собой дверь, впервые за долгое время почувствовала, что может дышать.
Вечером Игорь звонил раз двадцать. Потом прислал сообщение: «Сдурела? Вернись, пока я добрый».
Она не ответила. Только выключила звук и положила телефон в комод. Впервые за много месяцев она смотрела мультики с детьми не в полголоса, не оглядываясь на часы. Они смеялись, ели бутерброды на полу. А потом уснули в одной кровати, обнявшись.
Алина сидела рядом, не шевелясь, боясь потревожить эту хрупкую тишину. Здесь никто не перешагивал через детские игрушки с кислой гримасой. Никто не спрашивал, почему Маша в футболке, а не в кофточке, или почему Артём пьёт воду из кружки с котёнком, а не из «той, синей».
В коридоре тускло светила лампа. Алина достала ноутбук, открыла папку с резюме. Когда-то она была отличным бухгалтером, даже бралась за сложные расчёты. Но за годы декрета в голове осела пыль. Всё казалось чужим и далёким. Она вздохнула, открыла свежие вакансии.
Через полчаса она нашла предложение от интернет-бухгалтерии. Работа удалённая, пару часов в день, на подмену. Заполнила анкету, нажала «отправить», и только тогда поняла — руки холодные. Сердце билось так, будто она прыгнула с моста.
На утро телефон продолжал молчать, как и Алина. Сестра позвонила первой. Услышав спокойный голос Алины, тихо выдохнула:
— Ты правда уехала.
— Правда.
— Ты справишься, — только и сказала Наташа. — Если что, мы рядом. Даже если далеко.
Алина чувствовала: мир начал разворачиваться в другую сторону. Медленно, будто после сильного ливня — капли ещё стучат по крыше, но в небе уже проясняется.
Через два дня пришёл первый отклик. Работа была, как и обещали, несложной. Сидеть по вечерам, сверять счета, отмечать поступления. Платили немного, но она не жаловалась. Ей хватало — на проезд, на хлеб, на крупу, на пару игрушек детям. Главное — никто не считал каждую копейку ей в лицо.
Игорь продолжал писать. Сначала злой, потом удивлённый, потом вдруг ласковый:
«Алина, ну ты чего… По детям и тебе скучаю… Давай поговорим спокойно. Напиши адрес».
Но она не верила. Слишком хорошо знала, как это работает: сегодня «возвращайся, поговорим», завтра — «ты должна быть благодарна». Адрес написала, она не хотела препятствовать общению с детьми. Отец всё же.
Однажды днём она отвела Машу в садик и встретила у ворот женщину лет сорока с двумя близняшками. Они разговорились. Та оказалась бухгалтером — настоящим, опытным.
— Ищешь подработку? — спросила она вдруг. — У нас в компании девушка в декрет уходит. Надо, чтобы кто-то подхватил отчёты. Ненадолго, но платят нормально.
Алина кивнула. Через два дня сидела в офисе — не своём, не привычном, но как будто вновь вернувшись в себя прежнюю. В столовой ела горячий суп с сотрудниками, и кто-то смеялся, кто-то спорил о новостях, а она просто слушала — и улыбалась.
Игорь тем временем приехал. Не предупредив. Просто постучал в дверь.
— Мы должны поговорить, — сказал он, стоя в коридоре.
Она не ожидала. На ней был домашний свитер и резиновые тапки, волосы собраны кое-как. А он был в пальто, с аккуратной причёской, с пакетом в руках.
— Я соскучился, — сказал он. — Дети мои тоже. Мы не можем вот так всё бросить.
— А ты помнишь, что говорил мне в последний раз? — спросила она тихо.
Он отвёл глаза.
— Я был зол.
— Ты говорил, что я должна быть благодарна. За крышу. За терпение. За твое одолжение. А я не была тебе ни женой, ни партнёром. Только обузой. Помнишь?
Он молчал.
— Я не хочу, чтобы дети росли и видели, как их мать живёт на правах временной. Чтобы они привыкали быть «удобными». Мне страшно за них. Я хочу, чтобы они знали: можно жить с достоинством.
Он опустил глаза.
— Я не думал, что ты уйдёшь.
— Я тоже не думала, — сказала она. — Но я больше не могла иначе.
Он оставил пакет. В нём были игрушки, яблоки, пачка чая и конверт с деньгами.
— Просто возьми, — сказал он. — Это не подачка.
Она взяла. Поблагодарила. И закрыла за ним дверь. Мягко, без щелчка. Не с гневом. С пониманием.
На кухне дети рисовали фломастерами. Артём смотрел на сестру и вдруг сказал:
— Мама, тут хорошо. Никто не кричит и игрушки не забирает.
Алина улыбнулась.
— Мне тоже тут больше нравится, чем у бабушки.
И знала — в этом доме никто не будет напоминать им, что они тут «временно».