Оптимистическая трагикомедия (или как вредно иногда бывает хотеть комиссарского тела)
Не очень-то любил мой отец рассказывать о службе. Да и вообще, времени у нас с ним для разговоров на любые темы всегда было очень мало - особенно, пока он плавал. Тем не менее, когда я вырос и начал уже что-то понимать и в службе, и в жизни, отец, уступая моему любопытству, стал делиться со мной своими воспоминаниями (а рассказчик он был великолепный!)
Однажды, когда у нас речь зашла о том, какими дикими иногда бывают отношения между начальниками и подчинёнными, разговор получился примерно такой.
Отец начал свой рассказ:
- Немцы в войну строили для обеспечения боевых действий своих подводных лодок довольно крупную плавбазу. Достроить её они не успели - Германия капитулировала. Корабль достался Советскому Союзу. Недостроенная немецкая плавбаза служила на Балтийском флоте в качестве плавучей казармы (или ПКЗ). На ней разместили экипажи нескольких подводных лодок - в том числе, и моей.
У этой ПКЗ тоже был свой экипаж. В него (наверное, со всего флота) собрали матросов, имевших по одной, а то и по две судимости. Удивительно наглый это был народ. Они в упор не замечали офицеров с подводных лодок, глядели через нас, как сквозь витринное стекло. Зато, увидев на верхней палубе своего офицера, эта братия сразу же с шага переходила на бег.
- Что, в экипаже ПКЗ были настолько свирепые офицеры, что подчинённые их до такой степени боялись? - удивлённо спросил я.
- Нет, ты не понял! Эти матросы от своих офицеров не убегали, они за ними гонялись! Ремень с бляхой на руку - и вперёд! Не трогали они только дежурного по ПКЗ: чётко знали, что за «нападение на должностное лицо при исполнении» больший срок дадут, а людьми они были в этом отношении, всё же, достаточно опытными...
Очень запоминающимся было и командование ПКЗ.
Даже не могу точно сказать, из каких краёв родом там был старпом - разговаривал он на каком-то диалекте. Матерился этот дядька тоже своеобразно, с каким-то подвыванием, кричал, обычно, что-то вроде «Вот, иху мать-то!» Похоже, матросов это забавляло, и они своего старпома нарочно злили, чтобы послушать, как он ругается.
Замполитом в экипаже плавказармы был здоровенный мужик, дальневосточник, который до службы работал шахтёром в городе Сучане. Шея шире, чем голова, а кулаки - с голову пионера.
Как-то раз один матрос из экипажа ПКЗ смертельно обиделся за что-то на своего замполита и решил его зарезать. Взял опасную бритву и решительно, внаглую вошёл в каюту зама. В этом и была его ошибка. Если бы матрос догадался постучать в дверь, то замполит поленился бы даже голову повернуть. Ну а тут он заинтересовался, кто же это так вломился, оглянулся и увидел занесённое над собой лезвие.
Замполит долго не раздумывал: он ударил своего палача почти без размаха, но от души. Нападавший отлетел назад - да так, что своей спиной открыл наружу дверь каюты, открывавшуюся, по-штатному, внутрь.
- Наверное, этот матрос сразу стал тише воды, ниже травы и больше не пытался свести счёты с замполитом?
- Ну да, как же! Он тут же пришел к начальнику политотдела бригады и пожаловался, что зам его ударил.
- Ни хрена себе! Это ж каким надо быть тупым или наглым!
- Ну да! Начпо удивился, начал расспрашивать: мол, как же это так случилось, что зам тебя ударил? Матросик откровенно ответил: я, говорит, пришёл его резать, ну а он вот взял да и звезданул мне со всей дури!
Тогда начальник политотдела опешил и переспросил: как так - резать?! Несостоявшийся мститель ответил, что очень даже просто: мол, взял бритву и зашёл к замполиту в каюту, ну а он меня так шандарахнул, что я даже бритву свою где-то потерял...
Блокпост в горах
В 1941 году, в один из тех дней, когда линия фронта вплотную приблизилась к Северному Кавказу, маленький Сева вместе со своей тётей ехал по горной дороге, заполненной повозками и автомобилями. Светило солнце, дышалось легко - но ясная погода не радовала людей, сидевших на лошадях, в телегах или в кузовах машин: они пытались уйти от войны, покидая родные места, на подступах к которым уже шли бои.
Вдруг кто-то из попутчиков услышал отдалённый гул авиационных моторов. В небе, с той стороны, откуда плыл звук, показалось несколько чёрных точек. Точки приближались, увеличиваясь в размерах, постепенно они превратились в горизонтальные чёрточки, а вскоре уже можно было рассмотреть большие двухмоторные самолёты. Вот уже стали видны солнечные блики на вращающихся пропеллерах и на остеклении кабин, а затем от фюзеляжей начали отделяться чёрные капли падающих бомб. Немцы!
Все, кто был на дороге, бросились врассыпную. Сева с тётей побежали в густой придорожный лес.
Самолёты развернулись на второй заход, и вскоре земля под ногами опять задрожала от взрывов. Женщина и мальчик, спасаясь от бомб, углублялись в чащу всё дальше и дальше, не разбирая дороги. Они ощущали свою полную беззащитность, понимая, что в любой момент очередная бомба может упасть прямо на них. Им было совсем не до того, чтобы запоминать путь, по которому пришлось убегать от опасного места...
Налёт закончился. Затих удаляющийся звук авиадвигателей. Сева с тётей попытались вернуться на дорогу, но не тут-то было. Они заблудились.
Два дня и две ночи они плутали по лесу, пока не набрели на советский блокпост. Грузины-ополченцы, стоявшие там, встретили их тепло и сердечно, как родных. Голодных и нечеловечески уставших женщину и мальчика накормили и уложили спать.
На следующий день ополченцы снарядили спасённых в путь. Бойцы заботливо собрали им в дорогу узелок с нехитрой снедью. Один из грузин быстро, ловко и аккуратно сшил для Севы тапки-«опорки» из сыромятной кожи (сандалии мальчика потерялись где-то в лесу) и дал ему с собой тридцать рублей - на всякий случай, лишними не будут...
Мальчик и женщина пошли по тропинке, которую им показали, и довольно скоро выбрались на дорогу. Когда они попали к родным, их там уже считали погибшими...
Прошло много лет. Сева, переживший войну, вырос, окончил школу, а потом и Ленинградский кораблестроительный институт. Всеволод Игоревич Жарков стал известным конструктором-корабелом, работавшим над созданием многих интереснейших проектов подводных лодок. В частности, он принимал самое непосредственное участие и в создании первых советских подводных лодок с баллистическими ракетами.
Через всю свою жизнь Всеволод Игоревич пронёс благодарность к тем совершенно незнакомым людям, которые в 1941 году встретились ему на блокпосту в горах.
Коса на камень...
Этот случай произошёл на Дальнем Востоке в годы Великой Отечественной войны. В это время мой отец служил там в морской авиации - он был техником-прибористом и обслуживал пикирующие бомбардировщики Пе-2.
На соседнем с «пешками» аэродроме базировались истребители. К сожалению, отцу приходилось бывать и там. «К сожалению» - потому, что повод для таких визитов был, как правило, печальным: когда какой-нибудь истребитель разбивался, к работе в комиссии по расследованию катастрофы привлекали и специалистов из бомбардировочного полка. Вот при таких обстоятельствах отец узнал и об одном лётном происшествии, причиной которого оказалась человеческая гордыня...
Аэродром истребителей располагался в нескольких сотнях километров от штаба их дивизии, но, как тогда говорили на Дальнем Востоке, «сто рублей - не деньги, сто километров - не расстояние». Для сообщения с этим штабом (а также для доставки почты) у соседей был биплан По-2 (бывший У-2) - причём в учебно-тренировочной модификации. Обе его кабины - и та, что предназначалась для курсанта, и та, что для инструктора - были оборудованы дублированным управлением. При этом ручки управления в них были съёмными - в первом учебном полёте предполагалось снимать ручку в кабине курсанта, чтобы он только смотрел, но ничего не трогал, а в зачётном - ручку в кабине инструктора, чтобы он не вздумал помогать своему подопечному.
В тот день на По-2 в штаб дивизии должны были лететь командиры двух истребительных эскадрилий. Молодые офицеры были не только друзьями, но и соперниками: каждый из них ревниво следил за успехами другого и стремился ни в чём не отставать от него. Это было естественно и хорошо - но только до известного предела...
От парашютов лётчики самонадеянно отказались. Они решили: зачем в таком полёте парашют? Если что, на По-2 настоящий ас сможет сесть на любой пятачок даже с заглохшим двигателем!
Биплан деловито стрекотал маломощным моторчиком, неспешно совершая перелёт по своему обычному маршруту. Вскоре это наскучило обоим лётчикам. Ну что такое для настоящего истребителя банальный горизонтальный полёт со скоростью всего-то около ста километров в час?.. Молодые честолюбивые комэски считали себя (правда, не совсем безосновательно) настоящими «королями воздуха» и испытывали лёгкое презрение к заслуженному По-2. Тихоходный «кукурузник», на котором молодые лётчики когда-то впервые поднялись в небо, они теперь воспринимали как давно пройденный этап и досадный рудимент прошлого. Оба чувствовали себя, наверное, точно так же, как профессиональные автогонщики, которых вдруг пересадили с гоночного автомобиля на велосипед.
Через какое-то время лётчик, который сидел в первой кабине и пилотировал По-2, обратился к своему другу-сопернику:
- Слушай, давай-ка теперь ты порулишь, а то мне до смерти надоело вести эту таратайку!
- Ну вот ещё! С какого это перепуга? Ты взялся управлять - так не валяй дурака и управляй дальше!
- Больше не хочу и не буду! А вот тебе всё равно придётся! - и, выдернув свою ручку управления, лётчик швырнул её за борт.
- Ах ты гад! А вот хрен тебе! - с этими словами другой пилот тоже выбросил свою ручку управления.
Оба тут же сообразили, что они натворили, но было уже поздно. Теперь им оставалось лишь одно: искать «отцветшими глазами опоры в воздухе пустом...», как написал Александр Блок в стихотворении «Авиатор».
По-2, который изначально создавался как «летающая парта», был по-своему уникален. Он прощал даже грубые ошибки пилотирования. Этот биплан вообще был чуть ли не единственным в мире самолётом, который сам мог выходить даже из «плоского штопора» (если только лётчик не мешал ему это сделать и если хватало высоты). Но даже По-2 не был рассчитан на то, чтобы им в воздухе вообще не управляли. Такой полёт рано или поздно должен был закончиться столкновением с землёй - что и произошло...
Когда к упавшему самолёту подбежали люди, один из лётчиков был ещё жив и находился в сознании. Он даже успел рассказать подробности своего последнего полёта...
Кресло
Кто-то заметил, что в «смутные времена» наш народ начинает проявлять особый интерес к людям со сверхъестественными способностями.
Ушедшие, к счастью, в историю «лихие девяностые» как раз и были тем временем, когда по всей России не сходили с телевизионных экранов Кашпировский, Чумак и разные специалисты по «народной медицине».
Похоже, влияние Кашпировского распространялось и на меня. Когда я поздно вечером приходил после службы домой, преодолев по сопкам пять километров, и ложился на диван перед телевизором, по которому транслировали его сеансы, то неизменно погружался в сон.
Именно на девяностые годы пришёлся последний этап моей службы - в штабе флотилии подводных лодок. Я стал там начальником нового, только что созданного, отделения с длинным, несуразным названием и поначалу весьма неясным кругом задач.
Саша, мой заместитель, при получении со склада мебели и разного оборудования подобрал себе подходящее, по его мнению, кресло. Не понимаю, чем оно ему так приглянулось - уже совсем не новое, с грязной, потёртой, засаленной обивкой и продавленным сиденьем. Трудно было даже предположить, что пережило это кресло за все долгие годы своей предыдущей жизни.
Саша не напрасно слыл основательным и хозяйственным мужиком - он своими руками реставрировал и сиденье, и обивку. Вот только со стальными ножками кресла, прихваченными к каркасу точечной сваркой (кто знает, что это такое, тот поймёт), он ничего не стал делать.
К службе на берегу душа у меня совсем не лежала. Тем не менее, служил я в штабе, в общем-то, неплохо. По крайней мере, и я, и мои офицеры успешно выполняли как свои прямые обязанности, так и множество других, дополнительно переданных нам.
За время штабной службы у меня дважды была возможность продвижения на более высокие должности. Тем не менее, когда дело уже почти доходило до подписания представления, туда вместо меня оба раза назначали моих заместителей - сначала Сашу, а потом - сменившего его Вадима.
Пожалуй, случиться по-другому могло бы лишь в том случае, если бы мои начальники проявили просто необычайное благородство. В чём тут дело?
Думаю, всё было очень просто. «Элементарно, Ватсон...»
Если в море, во время службы на подводных лодках, я никогда не допускал опасного маневрирования, то правила «маневрирования на паркете» я нарушал неоднократно и грубо. Иногда - из-за незнания всех многочисленных тонкостей, а иногда - совершенно преднамеренно, когда противно было следовать этим правилам. Кстати, говорят, именно поэтому информация о том, что я назвал кого-нибудь из начальства «земляным червяком», выглядела правдоподобной...
Я не винил ни Сашу, ни Вадима за то, что они невольно перешли мне дорогу, и расстались мы по-доброму, как друзья.
А потом (с небольшой разницей по времени) произошло два неприятных события. Сначала был сбит машиной Саша - у него оказались сломанными кости обеих ног. Несколько позже Вадим упал средь бела дня почти на ровном месте и тоже получил перелом ноги.
Напрасно мужики утверждают, что самые болтливые люди на свете - это женщины. Они ведь и сами, когда есть время и появляется какая-то более или менее занятная тема для обсуждения, с большим удовольствием занимаются трёпом (на флоте для этого приятного занятия даже специальный термин есть - «военно-морская травля»).
Однажды в кабинет, где размещалось всё моё отделение, зашли поболтать несколько наших приятелей из других подразделений. Тему для «травли» долго не искали - стоило лишь одному из гостей взглянуть проницательным оком на старое кресло, которое несколько лет назад было отремонтировано Сашей. После Саши туда сел Вадим, а потом кресло «по наследству» перешло к моему очередному заместителю - Валере.
Гость чуть подумал, сопоставил факты и спросил меня:
- А вот скажи-ка, Борисыч, почему у того, кто садится в это кресло, потом обязательно ломаются ноги?
Другой с упоением подхватил мысль и развил её:
- А что тут неясного - Борисыч у нас, наверное, просто колдун! Наверняка ведь взял да заколдовал втихаря это кресло!
Вступил в разговор и мой новый заместитель. Он охотно поддержал шутку и, сделав тревожное лицо, заявил:
- А вот я не хочу ломать себе ноги! Давай-ка, Борисыч, расколдовывай побыстрее это кресло!
Ну, шутить - так шутить!
Я благосклонно кивнул в знак согласия, а потом, глядя на злосчастное кресло, скроил зловещее лицо, округлил глаза, сделал руками несколько пассов и произнёс замогильным голосом:
- Кресло-кресло! Я тебя РАСКОЛДОВЫВАЮ!!!
В наступившей тишине совершенно неожиданно для всех хрустнул металл, и от кресла отвалилась ножка…
Шутники переглянулись и вышли за дверь в полном молчании.
Объект
Когда мои погоны стали несовместимыми с моим возрастом, или, проще говоря, когда я достиг предельного для пребывания на действительной военной службе возраста, меня уволили в запас. Дали, правда, ещё почти два года послужить, пока не пришёл мой весьма скромный, серьёзно отставший от рыночных цен на квартиры, жилищный сертификат. И всё, финиш...
Несмотря на свои мальчишеские 46 лет, я тогда ощутил себя старым хламом, а точнее - вещью, выброшенной по истечении срока носки.
С Севера мне уезжать в ту пору было некуда - мой будущий дом ещё только строили, вот я и остался я с семьёй до поры-до времени в военном городке, где ещё совсем недавно служил. Для службы мой возраст был предельным, а для работы на «гражданке» - ничего, вполне приемлемым. Решил устроиться куда-нибудь: хоть и назначили мне довольно неплохую пенсию, но без дополнительного заработка нашей семье тогда точно невозможно было обойтись.
Советское общество, пионерская организация, комсомол и партия всегда учили нас не искать в жизни лёгких путей, вот я и устроился на Объект. Раньше это была войсковая часть, причём не самая маленькая. А теперь хозяином Объекта стало совершенно гражданское предприятие, подчиняющееся одному очень серьёзному ведомству.
Я осознавал, что условия работы на Объекте относятся к особо вредным для здоровья, но особого выбора у меня не было. Для переезда всей семьи с Севера в Санкт-Петербург и обустройства нашей будущей квартиры требовалась солидная сумма, значительно превышавшая полученное мной выходное пособие. А хорошо заработать в нашем городке тогда можно было только в двух местах: либо в городской администрации, либо на Объекте.
В администрацию я не попал, несмотря на ходатайство командующего флотилией, который, кажется, неплохо относился ко мне. Тогда я пошёл наниматься на Объект.
Туда тоже брали далеко не каждого. Тем не менее, на этот раз мне повезло. Я начал работать на Объекте - в невероятно колоритном коллективе, гораздо более «разношёрстном», чем любой из тех, в которых мне когда-либо приходилось служить.
С первых же дней работы мне не раз вспоминалась повесть советского писателя-фантаста Александра Беляева «Остров погибших кораблей». На этом вымышленном острове, состоявшем из обломков кораблей, жили очень непохожие друг на друга персонажи, случайно попавшие туда по воле волн и течений - вот и здесь жизнь собрала самых разных людей с такими разными судьбами: от бывших заключённых до капитанов 1 ранга на пенсии. Каждый из них был очень интересен сам по себе, о любом можно было бы рассказывать часами.
Объект для меня, как и для всех остальных его работников, начался с учёбы. Пару недель подряд я сидел в офисе в пяти минутах ходьбы от дома и штудировал всякие документы. Лишь после этой достаточно серьёзной теоретической подготовки и сдачи зачётов меня допустили на территорию Объекта, которая стала моим рабочим местом ровно на два года.
Работа моя оказалась (естественно, после того, как я на ней освоился) относительно несложной, но достаточно утомительной и весьма ответственной. Мои коллеги, которые проработали уже по несколько лет, не считали наш труд ни опасным, ни, тем более, героическим. Похоже, и его несомненную вредность осознавал не каждый из них (соблюдая, тем не менее, все меры безопасности).
Работа эта особого удовольствия мне не доставляла. Причиной тому были и достаточно суровые условия, в которых приходилось работать (а особенно - дежурить), и грубоватые подначки со стороны некоторых моих бывших сослуживцев: мол, круто карьеру себе делаешь - был старшим офицером, а теперь стал простым «работягой»!
Мне определили трёхмесячный испытательный срок. Название-то какое неприятное - «испытательный!» До этого момента у меня в жизни никогда такого не было - на военной службе просто назначали на очередную должность - и всё, учись и служи. А тут вот, получается, ко мне целых три месяца будут присматриваться и в конце срока могут сказать: э нет, брат, да ты не потянешь, слабоват!
Я решил во что бы то ни стало выдержать это испытание, выпавшее мне при переходе с «военной» жизни на «гражданскую», и в очередной раз доказать себе, что я не полный дурак и не слабак.
А вот теперь я не могу себе простить, что чересчур серьёзно тогда к этому подошёл.
Дело в том, что как раз на период того испытательного срока пришлось празднование золотой свадьбы моих родителей. Такое событие бывает только раз в жизни, и то не у всех! Пятьдесят лет совместной жизни - серьёзная дата, не каждому дано подойти к ней… Но я, изо всех сил пытаясь адаптироваться к совершенно новой, чуждой и непривычной для меня обстановке, вовремя этого не прочувствовал и отпрашиваться на праздник к родителям даже не попытался - вдруг моё новое начальство подумает, что я, не проработав ещё и месяца, уже струсил и начал давать слабину.
Теперь это время уже не вернуть и того, что я тогда не сделал, уже не сделать. Ничего в своём прошлом человеку исправить не дано. А до шестидесятилетия совместной жизни мои родители, увы, не дожили. Они очень сожалели, что я тогда к ним не приехал, хотя никогда меня за это не укоряли…
На территории Объекта всё, как мне казалось, дышало смертью. Впрочем, чаще всего, так оно и было.
Это ощущение поддерживали угрюмые холодные здания Объекта - и те, что казались почти целыми и невредимыми, и те, что превратились в руины. Причём наиболее безопасными из них, как это ни странно, чаще всего оказывались разрушенные строения.
На обширной площадке, окружённой колючей проволокой, лежало много всякой ломаной техники - и в разных ящиках, и просто под открытым небом. Часть её была окрашена «слоновкой», как подобало корабельному оборудованию (в основной своей массе она действительно была снята с подводных лодок). Назначение другого «железа» мне поначалу было непонятно - пока я не расспросил старожилов из числа механиков.
А на береговых отмелях возле Объекта лежали ржавые полузатопленные и затопленные суда - на большую их часть, как и на остатки старых причалов, залезать из одного лишь праздного любопытства не стоило.
Во время войны на земле Объекта пролилось немало крови - и нашей, и вражеской. От тех лет остались отлично сохранившиеся немецкие фортификационные сооружения и несколько обелисков на местах гибели и захоронения советских воинов.
Ну а в послевоенные годы люди принесли на Объект смертельную опасность уже иного рода. Но там и без неё - при работах, не связанных напрямую с назначением Объекта - в разные годы погибло несколько человек (по меньшей мере, пятеро - и военных, и гражданских). А вот сколько людей, некогда служивших там, умерло от профессиональных заболеваний уже после увольнения в запас - вряд ли кто-то знает.
Сюда при мне нередко приезжали иностранные делегации со всех концов Земли. Мало кто из гостей оставался равнодушным, увидев здесь всё то, что однажды впервые предстало и перед моими глазами. Об одном (кстати, внешне почти целом) здании иностранцы весьма эмоционально сказали, что в нём вполне можно было бы снимать фильмы про дом с привидениями…
На территории Объекта постоянно работали и представители «науки». Они регулярно приезжали не только сюда - оказывается, что-то очень похожее на наш Объект есть и на Дальнем Востоке. Учёные рассказали нам много баек про оба Объекта. Основными действующими лицами в них и впрямь были привидения.
Одно из привидений носило имя Чёрная Курочка. Оно, как и настоящая курица, было очень простым и проявляло себя весьма незатейливо: свободно проникало в любой запертый сейф и оставляло на хранившихся там документах чёрные следы в виде отпечатков куриных лап.
Зато другое привидение, которое называли Белым Дедушкой, было загадочным и абсолютно непредсказуемым. Ради забавы оно могло, например, пугать часовых (а позже - охранников), внезапно появляясь рядом с ними по ночам. Призрак безнаказанно лазил по самым опасным местам (дух ведь бестелесный - что ему сделается!) и творил всякие мелкие пакости. Правда, говорят, на Дальнем Востоке Белый Дедушка однажды совершил благородный поступок - предупредил персонал Объекта о смертельной для людей опасности, которую кто-то из них создал по собственной глупости.
А в остальном наш Объект был обыкновенным уголком Кольского полуострова. Такое же море, как и везде, чистоту которого (как и чистоту атмосферного воздуха) контролировала наша лаборатория. Те же камни, те же карликовые берёзки и тот же ягель, что и на сотни километров вокруг. Вот только трогать всё это руками без резиновых перчаток не стоило, а прекрасные грибы и ягоды, росшие за колючей проволокой, категорически нельзя было собирать и есть.
На Объект постоянно забредала всякая живность. Я видел там и пеструшек-леммингов, и зайцев, не говоря уже о птицах, свободно летающих везде, где им заблагорассудится. Кстати, мест, в которых надолго севшая туда птица имела шанс остаться навсегда, при мне на Объекте оставалось уже совсем немного.
Жили там и собаки, почти чистопородные карело-финские лайки. Старейшим был Рыжий, умнейший пёс, который поселился на Объекте ещё при военных. Сначала он был одинок, но однажды обрёл подругу, которая невесть как (с неба, что ли, свалилась?) оказалась на Объекте. Эта собака была почти полностью белой, вот её и назвали Белкой. Рыжий быстро разобрался, что Белка годится не только на то, чтобы отовсюду изгонять её, соперничая из-за территории, и вскоре у них начали рождаться щенки.
Большую часть щенят разобрали по домам, а две сестрички остались с родителями и быстро выросли. Получилась небольшая стая. Собаки были понятливыми, дружелюбными, общительными и весёлыми. Я довольно скоро подружился с ними. Нередко можно было увидеть такую картинку: я шагаю по территории к какой-нибудь очередной «точке», а рядом бегут верные собаки и добросовестно, в четыре глотки, облаивают всех встречных.
Собаки хозяйничали везде, но в один из дней их безраздельное царствование закончилось. Газорезчики, работавшие на Объекте, привезли с собой молодую, своенравную и самоуверенную кошку. Киску сравнительно долго держали взаперти - боялись, как бы лихие собаки её не разорвали. Всем нам было известно, что наши лайки были прекрасными охотниками - они, бывало, ловили даже птиц.
Но однажды любопытная и свободолюбивая кошка всё-таки изловчилась и вырвалась на волю. Она тут же встретила собак. В первое мгновение все замерли, а потом маленькая пантера наглой пружинистой походкой решительно направилась прямо к Рыжему - вожаку стаи. Подойдя к нему вплотную, она остановилась - нос к носу, глаза в глаза. После поединка взглядов, длившегося несколько томительных секунд, пёс отступил - таким образом, собаки признали, что вся территория теперь принадлежит кошке. Стая ей никогда не осмеливалась мешать, и киска беспрепятственно гуляла там, где хотела.
Просто удивительно, что кошка, в отличие от собак, регулярно прочёсывавших абсолютно все доступные им уголки Объекта, гуляла только там, где было безопасно для человека и прочих живых существ, и не совала своего любопытного носа туда, куда не следовало.
Прошло уже чуть больше семи лет с тех пор, как я оставил Объект. Тем не менее, я и сегодня с удовольствием и благодарностью вспоминаю всех, с кем там работал, у кого учился.
Надеюсь, что однажды осуществится замысел людей, принявших Объект под свой контроль лет десять тому назад: превратить всю его территорию в экологически чистую зелёную лужайку.
Предыдущая часть:
Продолжение: