Виктор отодвинул тарелку с пловом. Рис был рассыпчатым. Зернышко к зернышку. Морковь, зира, барбарис — всё как он любил. Она готовила его мастерски тридцать лет.
Думала, это одна из тех мелочей, что держат семью. Оказалось, нет.
— Тань, — сказал он, не поднимая глаз. — Нам надо поговорить.
Сердце ухнуло вниз. Так начинаются самые тяжелые разговоры. Не с крика. А с тишины и плова, который вдруг стал невкусным.
— Я ухожу, — выдохнул он.
Просто и буднично. Как будто сказал, что пойдет за хлебом. Она смотрела на него. На родные морщинки у глаз. На седину на висках. На руки, которые когда-то казались самыми надежными в мире.
— К кому? — голос был чужой. Скрипучий.
— Это неважно. Она хороший человек. Ты не обижайся. Подам на развод. Квартиру, дачу оставлю тебе. С сыном сам поговорю.
Он говорил правильные слова. А ей хотелось, чтобы он кричал. Бил посуду. Обвинял в чем-то. Было бы больно, но понятно. А эта тихая подлость ранила сильнее. Словно тебя не предали, а просто вычеркнули из планов.
Ей было пятьдесят семь. В дипломе значилось: «электрик». Она когда-то бредила схемами. Мечтала работать на большой стройке. Но Виктор сказал: «Зачем тебе это? Пыль, грязь, мужики. Я сам семью обеспечу. А ты создавай уют».
И она создавала. Варила плов. Вырастила сына. Вязала носки. Подавляла тихий внутренний голос: «Таня, а где же ты сама?». Она отмахивалась. Вот же она, здесь. Жена. Мать. Хозяйка. Разве этого мало?
Оказалось, мало. Для него. А теперь и для нее самой.
Первые дни после его ухода были странными. Она ходила по квартире. Вот его кресло. Вот его чашка с трещинкой. Вот полка с его книгами про рыбалку.
Она механически убирала. Стирала. Готовила на одного. И каждый раз, ставя на стол одну тарелку, чувствовала, как наваливается тишина. Густая, вязкая.
Сын Дима звонил. Говорил слова поддержки. Звал к себе. Но она отказывалась. Не хотела быть обузой. Не хотела видеть сочувствие в глазах невестки.
Однажды, разбирая бумаги в шкафу, она наткнулась на толстый фотоальбом. Села на пол и открыла первую страницу. Молодые, счастливые, они с Виктором смотрят в объектив. А вот маленький Димка на руках у деда.
Она листала страницы. Жизнь проносилась перед глазами. Вот они на юге. Вот на даче. Вот он пошел в первый класс. Кажется, это было вчера.
Между страницами лежал пожелтевший конверт. Адрес был написан знакомым почерком. Астрахань. От Лариски. Лучшей подруги из группы.
Она вынула сложенный листок.
«Танька, привет! — писала Лариса. — Как ты там, в столице? Замуж еще не выскочила? А я вот вернулась домой. Работаю на заводе. Но это не главное. Главное — Волга! Воздух! Просторы! Ты не представляешь, какой здесь запах по утрам, когда рыбаки возвращаются с уловом. Приезжай летом! Бросай всё и приезжай. С твоим фотиком. Я покажу тебе настоящую жизнь. Поживем у меня в деревне под городом. Поедем на лотосовые поля. Будем есть арбузы прямо с бахчи. Ты же всегда мечтала снимать не парадные портреты, а живых людей. Так вот, здесь этой жизни — через край! Жду! Твоя Ларка».
Она смотрела на эти строчки. По щекам текли слезы. От горечи по другой, неслучившейся жизни. Она вспомнила этот разговор. Вспомнила, как загорелась тогда. Как уже почти купила билет.
А потом встретила Виктора. И всё. Поездка отложилась. «Потом, Тань, всё потом. Вот поженимся. Вот сын родится. Вот в школу пойдет».
Это «потом» так и не наступило.
Она сидела на полу в окружении старых фотографий. И вдруг внутри что-то щелкнуло. Как старый заржавевший замок.
А что, если?
Что, если не ждать «потом»? Его больше не будет. Есть только «сейчас». Тихое, но не безнадежное.
Она встала. Слёзы ещё не высохли, но в голове была звенящая ясность. Она не знала, где сейчас Лариса. Что с ней. Найдет ли ее. Но это было неважно. Важно было другое. Сделать шаг. Просто шаг в ту сторону, где когда-то осталась она сама — настоящая.
Достала с антресолей старый чемодан. Нашла в шкафу пыльный чехол с «Зенитом» — тем самым «фотиком». И начала собираться. Не в гости к сыну. Не на дачу сажать петрушку. А в другую жизнь.
На следующее утро она стояла на вокзале с билетом в один конец. Москва-Астрахань. Поезд тронулся. За окном проносились дома, деревья, люди. А она смотрела вперед. Впервые за много лет не знала, что ждет завтра. И это было не страшно. Это было… волнующе.
Астрахань встретила ее зноем и густым запахом речной воды. Она вышла из вагона и на миг растерялась. Куда идти? Что делать? Адрес на конверте был тридцатилетней давности.
Села на лавочку на привокзальной площади. Вокруг кипела жизнь. Шумная, пестрая, южная. Женщины в ярких платках торговали пирожками. Дети с криком гонялись за голубями.
И она сделала то, чего не делала много лет. Достала фотоаппарат. Навела объектив на морщинистое лицо старушки с семечками. Щелк. Поймала в кадр смеющегося мальчишку. Щелк. Это было как дышать после долгого сна.
По старому адресу поехала на автобусе. Деревни уже не было. Водитель объяснил, что снесли ее лет пятнадцать назад. Теперь там дачи стоят.
— А вы кого искали? — спросил он.
Она рассказала про подругу.
— Лариса? — задумался мужчина. — Не помню таких. Но вы съездите на рыбный рынок. Народ там общительный. Может, кто подскажет.
Рынок оказался огромным. Горы серебристой воблы. Розовые тушки сазанов. Ведра с раками. Она ходила между рядами. Вдыхала эти запахи. Слушала говор. И делала снимки. Продавщиц с обветренными лицами. Покупателей. Кошек, которые воровали рыбешку.
Спрашивала про Ларису. Ей кивали. Советовали подойти то к одному прилавку, то к другому. Кто-то припоминал похожую женщину. Потом выяснялось, что не та. К вечеру устала. Сняла недорогую комнату в гостевом доме и уснула.
Несколько дней провела в поисках. Обошла возможные места. Но без точных данных найти человека в большом городе было трудно. Она уже почти отчаялась, когда одна из женщин на рынке сказала:
— Погоди-ка. Лицо знакомое. Очень похожа на нашу Валентину с рыбокомбината. Может, родственница?
— А где этот комбинат?
— Да тут, на окраине. Большой такой. Ты съезди, спроси.
Комбинат оказался серым зданием с запахом рыбы. На проходной сидела суровая вахтерша.
— Валентину? А по какому вопросу?
Она снова рассказала историю. Женщина смягчилась.
— Валька сейчас в цеху. Смена у них. Через час обед, выйдет.
Через час из ворот повалил народ. В основном женщины в резиновых сапогах и белых халатах. Она всматривалась в их лица. И вдруг увидела ее. Была старше, чем на фото. Черты лица стали резче. Но глаза… Эти смеющиеся глаза она бы узнала из тысячи.
— Лариса? — тихо позвала она.
Женщина обернулась. Недоуменно посмотрела.
— Я не Лариса. Я Валентина.
— А у вас есть сестра Лариса?
Лицо женщины помрачнело.
— Была. Уехала она давно. В Сибирь. Связь потеряли.
Мир качнулся. Единственная ниточка оборвалась. Она стояла посреди двора и не знала, что делать дальше. Вернуться в Москву? В тихую квартиру?
— Вы подруга ее? — голос Валентины потеплел. — Из института? Она рассказывала про какую-то Таньку из Москвы. Фотографку.
— Да, это я.
— Пойдем, — решительно сказала Валентина. — Нечего тут стоять. Пойдем ко мне, чай попьем. Расскажешь, как тут очутилась.
Дом Валентины был маленьким, но уютным. Пах пирогами и сушеными травами. Они сидели на кухне, пили чай. Валентина рассказывала про Ларису. Оказывается, она так и не вышла замуж. Долго работала на комбинате. Была веселой, компанейской. Любила петь в местном хоре.
— Она тебя часто вспоминала, — говорила Валентина. — Говорила: «Вот Танька моя — талант! Она бы тут такие кадры сделала!». А чего сама-то не приехала раньше?
Она рассказала всё. Про замужество. Про мужа, который ушел. Про внезапное решение приехать.
— М-да, — протянула Валентина. — Мужики… Они такие. Сегодня любит, завтра разлюбил. На них надеяться себя не уважать. А ты что теперь думаешь делать?
— Не знаю. Наверное, вернусь.
— Куда? В квартиру, где каждый угол о нем напоминает? Чтобы сидеть там одной? Глупости. Поживи у меня пока. Места хватит. А там видно будет.
И она осталась. Сначала на день. Потом на неделю. Помогала Валентине по хозяйству. Ходила с ней на рынок. А иногда брала фотоаппарат и уходила бродить по городу.
Валентина познакомила ее с подругами с комбината. Простые, работящие женщины. У каждой за плечами своя история. Своя драма. Своя радость. Они собирались по вечерам, пили чай с вареньем, пели песни, делились новостями.
И они приняли ее как свою. Расспрашивали про Москву. Просили совета. И рассказывали, рассказывали…
Одна рассказывала, как муж ушел к молодой, а она одна подняла троих детей. Все получили высшее образование. Другая — как боролась за здоровье сына и поставила его на ноги. Третья — как после увольнения с завода открыла свою маленькую пекарню.
Она слушала их. И делала снимки. Не исподтишка, а открыто. Просила их сесть у окна. Рассказать что-нибудь смешное. Задуматься о чем-то своем. И на ее кадрах эти простые женщины с уставшими руками превращались в мадонн. В них была такая сила, такая красота, которой она никогда не видела в глянцевых журналах.
Однажды вечером она сидела на берегу Волги. Солнце садилось, окрашивая небо в невероятные цвета. Вдалеке виднелись рыбацкие лодки. И вдруг с ошеломляющей ясностью поняла. Она больше не ищет Ларису. Не жалеет о том, что не приехала сюда тридцать лет назад. Она нашла то, за чем ехала. Себя.
Пришла домой. Достала толстую общую тетрадь и начала писать. Записывала истории женщин, которые ей доверились. Коротко, просто. А рядом вклеивала их портреты.
Это занятие так увлекло ее, что она забыла обо всем. Вставала на рассвете, чтобы поймать утренний свет. Ездила в соседние села. Разговаривала со стариками. Снимала детей. Ее «Зенит» работал без устали.
Как-то раз Валентина заглянула в ее комнату и увидела раскрытую тетрадь.
— Это что у тебя? Летопись нашего батальона? — усмехнулась она. А потом всмотрелась в снимки. — Танька… Да у тебя талант. Это же готовая книга. Или выставка.
— Да брось ты. Это я так, для себя.
— Для себя, — передразнила Валентина. — Такое людям показывать надо! Знаешь что? У нас заведующая библиотекой — женщина мировая. Давай я ей покажу? Она вечно жалуется, что молодежь ничего, кроме своих телефонов, не видит.
Через месяц в маленьком читальном зале открылась ее фотовыставка под названием «Астраханские мадонны». На стенах висели большие черно-белые портреты новых подруг. Простые, честные, полные света. Под каждым портретом — короткая история.
На открытие пришел весь район. Женщины с комбината привели своих мужей и детей. Они смотрели на свои портреты, смущенно улыбались, а в глазах стояли слезы.
Она стояла в стороне и не верила, что все это происходит с ней. К ней подходили люди, жали руку, благодарили. Говорили, что никогда не смотрели на своих соседок, жен, матерей такими глазами.
После выставки заведующая предложила ей вести небольшой фотокружок. «Научите наших людей видеть красоту», — сказала она.
Она сняла себе маленькую квартирку с окнами на Волгу. Купила немного мебели. Завела кошку. Днем готовилась к занятиям в кружке, а по вечерам сидела на балконе, пила чай и смотрела на реку.
Новая жизнь вошла в спокойную колею. Она больше не вспоминала Виктора с болью. Только с легкой грустью. И даже с благодарностью. Если бы не он, она бы так и сидела в московской квартире. Медленно растворяясь.
Однажды позвонил сын.
— Мам, привет. Как ты? Я тут видел в интернете снимки с твоей выставки. Мне тетя Валя прислала ссылку. Мам… это невероятно. Я тобой так горжусь.
Они долго говорили. Впервые за много лет — не о бытовых проблемах, а о чем-то важном. О выборе. О том, как важно не терять себя.
— Ты прости меня, мам, — сказал он под конец. — Что я был слепым. Не видел, как тебе тяжело.
— Все хорошо, сынок. Все так, как должно быть.
Иногда люди спрашивают: реальная ли это история? Или просто выдумка? А я смотрю на свои снимки на стене. На огни за окном. И думаю. Разве можно выдумать такие повороты?
Судьба порой бросает кости так, что ни один сценарий не предусмотрит. Один случайный порыв. Одно старое письмо. Один билет в один конец — и всё меняется.
Или, может, ничего не меняется? Может, эта новая жизнь всегда была во мне? Просто ждала своего часа? Как вы думаете?
***
Друзья, если вы тоже когда-нибудь смотрели в зеркало и не узнавали себя - Подписывайтесь.
***