Ирина поправила халат и осторожно устроилась в кресле. Вытянула ноги, прикрыла глаза: так уже легче. До конца смены можно досидеть. Только бы поскорее закончить это дежурство… Сколько можно жить этими бесконечными рабочими днями? Она ведь изначально и не планировала задерживаться тут так долго.
Пять лет — именно столько пролетело с тех пор, как она впервые пришла сюда: тогда просто перебирала какие-то бумаги. Потом доросла до регистратора, а потом и вовсе оказалась в младших медсёстрах. Всё это всегда удивляло её — как по накатанной можно зайти так далеко, даже не заметив.
Все эти курсы, переобучения, стажировки — сколько времени ушло впустую… Она ведь думала: вот устроюсь, годик, ну два — и дальше к лучшей жизни. А пока только рутина и круговорот чужих диагнозов, жалоб и проблем. Порой казалось, что ничего уже не поменять — судьба решила за неё. Но недавно промелькнула надежда. Есть ли шанс вырваться, изменить всё? Заслужить, наконец, свою спокойную, благоустроенную жизнь — не в больничных стенах, а где-то совсем в другом месте.
Ирина всегда считала фразу «где родился, там и пригодился» полнейшей глупостью. Проще спрятаться за такими словечками, не рисковать ничем: сидеть в своём маленьком городе, где всё до боли знакомо — от старого столба на перекрёстке до скамейки под окнами. Казалось, здесь жизнь замерла много лет назад. Болото. Муха в варенье.
Иногда, правда, что-то происходило: начинались обсуждения, закручивались истории. Вот Ольга, дочка учительницы, — все судачат: мол, подцепила приезжего инженера. Да, того самого, который для администрации здание собрал, только никуда не уезжает… Уже все знают, что живёт у Машкиных, снимая угол, а денег на жильё ему больше не дают, значит, он тут не просто так. Наверное, Машкины пироги пришлись по душе, — авторитетно заявляет полная тётя в магазине и смотрит на присутствующих так, будто это информация из секретной папки.
Разговоры быстро смолкают, как только появляется в дверях пожилая женщина с седыми волосами и неизменными очками — Нина Ивановна, учительница русского языка. Чуть усталая, всегда приветливая, она недавно ушла на пенсию, но для всех осталась той самой — строгой и мудрой. Сколько лет она учила их правильным словам и простым истинам…
— Да какая там работа, — отмахивалась Нина Ивановна, если её спрашивали про дела. - Если даже у меня самой орфография с пунктуацией стала путаться…
Заслуженный учитель, конечно, слегка преувеличивала – но как не вспомнить её: в школе держалась до последнего, через неё прошли добрые полгорода. Она явно уловила последние слова Фроловой, потому что посмотрела поверх очков, хмыкнула.
— Всё сплетничаешь, Фролова, — сказала она строго и качнула головой.
— Ой, Нина Ивановна, ну что вы! — спохватилась Анна, сразу стушевалась. — Это я вовсе не о вас…
— А о ком же? — хитро прищурилась учительница. — Про других Машкиных, что ли? Я, знаешь ли, всех ваших тут в городе выучила — других нема.
Тут же Фролова, будто наваждение спало, развела руками:
— Ну что ж, дамы, раз уж все слышали — официально заявляю: моя Ольга выходит замуж за инженера Виктора Ромина. Так что новую сенсацию ищите!
Собрала сумку, кивнула и поспешила к выходу.
— Замуж, значит, — выговорила Фролова уже вослед, когда учительница ушла. — Ещё скажите, по большой и пламенной любви… В лапы попался парень, тут и любовь явилась. Как пить дать, залетела Олька!
Скоро все убедились: сплетен больше не будет — Ольга вышла за Виктора, у них родилась дочка. Ириной назвали. А потом интерес у местных сменился: на окраине вдруг затеяли грандиозную стройку — поговаривали, чуть ли не завод собираются ставить. Народ потянулся, в основном мужики. Жениться стало на ком.
Правда, через пару лет стройку бросили, только стены да фундамент остались — да пару семей, что тут же завелись на новом месте. Анна Фролова авторитетно говорила — «да растащили всё, не для людей затевалось», и спорить местные не решались.
Брошенное здание обрастало травой, стены осыпались. А знакомые семьи, связанные когда-то именно этой стройкой, держались кто как. Но у Ольги и Виктора всё было прочно. После Ирины у них родился сын, Максим. Ирине тогда было пять — и брат появился для неё как-то не ко времени: родители вдруг с головой ушли в заботы о малыше, а она будто оказалась в стороне.
Но на этом их семейное пополнение не закончилось. Однажды мама с сияющими глазами сказала:
— Иришка, вот счастье-то! У нас скоро двойняшки появятся. Поможешь?
Ирина молча кивала. Умницей она быть не возражала, но про себя недоумевала: зачем столько детей? После тридцати пяти — ещё и близнецов… Родителям, считала она, следовало бы остановиться на одной дочери.
Дом, в котором растут сразу три мальчишки, невозможно описать словами — это надо прожить. Шум, беготня, бесконечные ссоры, мелкие катастрофы. Становясь старшей, Ирина поняла, что вместе с этим званием ей выпала целая гора обязанностей и надежд, — иногда все это просто давило, лишало сил и радости.
Хотя назвать Ирину эгоисткой было бы неправдой. Она по-настоящему любила Максима, и, хотя близнецы поначалу раздражали, потом тоже стали для нее родными и смешными, трудно было не улыбаться, глядя на этих светловолосых проказников. Но когда надоедала постоянная обязанность учиться, убирать, готовить, следить за беспорядком, который братья создавали с завидной регулярностью, Ирине хотелось спрятаться ото всех.
Детей в семье становилось больше, а денег — не особенно. Отец трудился в небольшой строительной фирме, зарплата вроде приличная, по местным меркам — почти везение. Но все уносилось на кормежку и самые простые нужды. Вещи берегли, обувь чинили, мама на почте доработалась до заведующей, но её оклад был притчей во языцех. «Да на что тут жить...», — часто шутил отец.
Иногда казалось, еще чуть — и начнут экономить даже на еде. Но выручала дача — вернее, участок далеко за чертой города c картошкой, парниками, малиной и вишней. «Кормилица семьи», — вздыхали взрослые, а Ирина эту землю тихо ненавидела. Вздёрнутые ногти, усталость, солнце по майке, щиплющее кожу, грязь, которая въедалась и не вымывалась неделями. Хочется ли в пятнадцать собирать клубнику или полоть фасоль? В тот момент ей казалось, что счастье — это уехать далеко от всей этой рутины: тесной квартиры, старого сада и нескончаемых копошащихся младших братьев.
Мечтала выбраться туда, где жизнь кажется настоящей и красивой. Где можно быть самой собой, не выполнять чужие желания, не быть вечным приложением к семье. С годами эта мысль только крепла: быть хоть последней в большом городе — всё лучше, чем всю жизнь оставаться первой в родном захолустье.
К себе Ирина относилась без особых иллюзий. Говорила себе честно: природа талантами не наградила, звезд с неба не хватала. Как и все подростки, ходила по кружкам и секциям — по родительскому настоянию.
Пока была маленькой, Ирина рисовала в альбомах, лепила из пластилина, пела в хоре, танцевала снежинкой, но ни одно из этих занятий её по‑настоящему не увлекло. Всё это было потому, что надо, не больше. Спорт в их городке ограничивался только школьными уроками. Да и нагрузка дома перекрывала любые секции: сбор вишни с верхних веток, прополка, беготня за братьями, таскание колясок и велосипедов, борьба за ванну. Ни о каком избыточном весе речи не шло — дом сам тренировал тело до седьмого пота.
Внешность особенно привлекательной она не считала. С пятнадцати лет, глядя в зеркало, разбирала себя по частям: обычная, неприметная — ни красавица, ни уродка. «Хорошенькая», — говорила мама, но Ирина к этим маминым словам относилась скептически. Мамино «хорошенькая» — синоним провинциальности, а этого она терпеть не могла.
Круглое лицо, странноватые глаза, большой рот, лоб — как будто всё немного не так. Волосы только нравились — густые и светлорусые, мечтала когда-нибудь самой выбрать для них цвет посмелее. Что до фигуры — всё в границах нормы, благодаря ее личной дисциплине: гимнастика каждый день и никакого хлеба со сладостями, даже когда по дому плывёт аромат котлет, пирогов и блинов.
В их семье ели много и с фантазией, по нескольку раз в день, несмотря на скромный бюджет. Мама с бабушкой затевали пирожки и торты, умудрялись из ничего создать праздник для желудка. Но Ирина старалась держаться: яблоко вместо пирога, вода вместо сладкого компота. Каждый раз — маленькая победа.
Бывало, за столом отец в сотый раз рассказывал, как однажды приехал в город по распределению, пришёл снимать жильё и сразу понял — уйти отсюда не сможет. Не отпустит запах домашней стряпни и добрые глаза Ольги.
— Вот здесь хочу жить… — смеялся он, подмигивая жене.
Ольга не отставала:
— Да, Виктор, кто бы знал, что тебя напои-покорми — ты и женишься!
Семья слушала, улыбалась, малыши тянулись к миске за очередной порцией, а у Ирины в эти моменты скребло внутри. Чужие вкусы — чужие истории, и в них для неё оставалось всё меньше места.
продолжение