Если бы меня спросили, был ли когда-нибудь момент, изменивший наши отношения с Артёмом – я бы задумалась. Задохнулась бы, наверное, на секунду. Вспомнила то утро, когда я, едва разлепив глаза, решила ехать к нему. Всё внутри зудело — вот уже неделю он не отвечал “по-нормальному”, сбивчиво отписывался, что “всё в порядке”, а тут вдруг простуда, короткая СМС от соседки Марии...
Артём не любил, когда я приезжала неожиданно. Сыну тридцать семь, а я всё не научусь останавливать свой порыв заботиться. Но сердце — оно такое: как моторчик, не выключить. Особенно когда сын — единственное, что осталось по-настоящему своим.
Я поднялась на третий этаж. Чистый подъезд, пахнет свежей краской и чуть горьковатой пылью — Артём всегда любил порядок.
Почти шёпотом — “Тёмочка...” — звоню. Открывает не сразу. Стоит — строгий, высокий, в белой рубашке, острые черты лица тенью пересекают лоб.
— Мама... ты бы хоть предупредила, — голос ровный, только глаза — чужие, настороженные.
— Поговорим? Я быстро. Как ты, не простыл ли? – торопливо, будто оправдываюсь.
Он закатывает глаза, вздыхает.
— Всё нормально, не волнуйся.
А я чувствую: что-то не так. Годами чувствую.
— Ты бы ел нормально. Ты ведь опять с работы — да? Неделю уже не звонишь...
Артём поджимает губы.
— Мам, я взрослый человек, ну что ты!.. — и вот, незаметно, обычный разговор превращается во что-то большее. Тон повышается, слова становятся твёрже. В коридоре меняется воздух — натягивается, как струна.
И вдруг мне кажется: если сейчас кто-то выйдет — услышит наши голоса, подумает — шумим, выясняем...
***
— Мам, ты опять начинаешь! — голос Артёма, раньше тёплый и сдержанный, теперь будто резиновый, натянутый до предела.
— А что мне делать? Ты целыми днями на работе, ни с кем не общаешься… — я даже не успела закончить фразу, как из-за двери напротив раздались шаги.
Дверь открылась — на пороге Мария. Стройная, утренняя, в халате, с чашкой кофе и этим мягким взглядом, будто всё и всегда понимает. Она была коллегой Артёма в офисе — случайность или нет, что они стали соседями? Иногда, если честно, думала: а вдруг это судьба для обоих?
Артём мгновенно напрягся, плечи его будто взяли под козырёк. Перевёл на Марию быстрый взгляд — короткий, тревожный.
— Доброе утро, — сказала Мария тихо, быстро, — у вас всё хорошо?
Мгновение — и я увидела, как Артём морщится от стыда. Его друзья не привыкли к моим “лекарственным” визитам, и уж точно не к этим бесконечным родительским вопросам.
Я чуть пригладила волосы, будто оправдывалась перед всеми — и перед собой, и перед Марией, и перед своим ребёнком.
— Всё хорошо… Просто по-мамински беспокоюсь… — слова рассыпаются, как горох об пол. Не знаю — улыбаюсь ли или горю.
Мария понимающе кивнула и ушла в свою квартиру.
А коридор снова ожил — эхом отражая наш спор в чужих глазах.
— Мама, я же просил... Не надо вмешиваться! — голос сына снова стал громче, чем хотелось бы.
Я внутренне сжалась, почувствовала себя лишней.
— Артём, ну ты пойми, я только…
— Всё, хватит! — он не слушает, хлопает дверью — подъезд вздрагивает.
Гулкое эхо, и я стою одна посреди чужого этажа, сжав телефон так, что побелели костяшки.
Стою. Вижу свой чёрный силуэт в зеркале лифта — короткая причёска, усталые глаза.
Почему всё так? Где снова ошиблась? Почему взрослая любовь всегда горчит чуть-чуть?
Внутри свивается тугой клубок боли. Никому не жалуешься, только перед зеркалом позволяешь себе пару слёз. Но даже здесь — в чужом доме, в чужом коридоре — надо держаться.
Я вышла на улицу, притихла на скамеечке у подъезда.
Голова гудит. Всё кажется неправильным, как будто в собственном доме потерялась...
Ох, как сложно взрослеть, когда тебе за шестьдесят и когда твой ребёнок всё ещё — твоя половинка.
***
Вечером квартира погружена в полумглу. Я сижу в кресле — того самого, старого, которое Артём в детстве называл "маминым кораблём". Перелистываю страницы ежедневника, делаю вид, будто ищу что-то важное, а на самом деле…
Прокручиваю утреннюю сцену снова и снова.
Больно.
Где я опять перегнула? Может, правда — взрослый уже.
Но ведь сердце пищит тихонько: он всё равно — мальчик, мой мальчик…
Страх прорастает внутри: если сейчас не примиримся — так и останутся между нами хлопающие двери, обиды, обрывки слов.
В этот момент телефон оживает — коротко вибрирует.
"Артём": на экране привычное фото — серьёзный, как всегда, только на заднем плане я, смеющаяся, обнимаю его за плечи, застенчиво…
Палец замирает — что ответить? Боюсь услышать обиду, не хочу снова ранить.
— Мама…
Голос у него тихий, совсем не такой, как утром.
— Прости меня, мам… Я психанул. Не хотел так. Просто ты иногда… ну, как-то по-детски со мной…
— Привычка, Тёмочка, знаешь...
— Я знаю! — перебил он, но без злости, наоборот — будто спешил сказать, чтобы не упустить что-то самое главное. — Просто иногда хочу сам справляться. Даже если ошибаюсь.
В этот момент мне захотелось его обнять — хоть через провода, хоть на расстоянии.
— Я поняла, сынок... Прости меня тоже...
— Мам, давай… давай встретимся? Есть пара новостей. И Мария тоже будет — познакомлю. Только без лекарств, ладно?
— Ладно, Артём, — улыбаюсь сквозь слёзы и почему-то верю — всё получится. Просто теперь чуть-чуть иначе.
В эти минуты я впервые почувствовала: мы учимся друг другу заново. Не ребёнок и мать, а взрослый мужчина и женщина, которые всё ещё учатся говорить друг другу важные, простые вещи.
***
Прошла всего пара дней — и не было уже ни тревоги, ни звонкого эха на лестнице. Было только это трогательное, хрупкое ощущение — мы снова вместе, хоть и чуть по-другому.
Я шла на ужин, зажав в руках домашние пирожки — ну не смогла удержаться, хотя обещала себе: никакого контроля, никаких “ешь это, не ешь то”.
На кухне у Артёма пахло чем-то новым — специями, солью, разлитым по тарелкам светом. Мария уже накрывала на стол — застенчиво подмигнула:
— Пусть у нас будет семейный ужин, как в фильмах.
Мы сели втроём. Говорили — тихо, спокойно, спокойно до слёз…
А потом был этот момент:
— Мама, спасибо, что пришла, — Артём впервые за долгие годы не сказал «не надо было так волноваться».
И я, чуть сжав его пальцы в ладонях, отвечу:
— Ты теперь сам обо всём знаешь, сынок. Я рядом, если что... Но верю тебе.
Он улыбнулся — взрослый, чуть смущённо, как раньше только в детстве.
ВЕРИТЬ — вот, чему мне стоило научиться. Оставить своё тепло — но не обжигать, не душить заботой.
Иногда отпускать — это и есть настоящая любовь.
Иногда чужой взгляд нужен, чтобы понять себя.
Иногда громкие слова — просто страшное эхо, а настоящая близость тиха…
Если вам близка эта тема — поддержите рассказ лайком и расскажите в комментариях свою историю. Подписывайтесь, чтобы не пропустить новые душевные истории!