Они выбрали её в детдоме в дождливый апрельский четверг. Девочку с огромными голубыми глазами и странным именем Снежана, которое сразу же заменили на Дарью. Двадцать лет спустя, имя вернулось, как бумеранг — и снесло всё на своём пути.
***
Гостиная была залита светом, стол ломился от еды. Галина торжественно внесла торт с двадцать одной свечой. Отец щёлкнул выключателем, и в мерцающем свете раздалось дружное: "Поздравляем тебя, поздравляем тебя, с днём рождения, Даша, поздравляем тебя!"
Девушка захлопала в ладоши и кинулась обнимать маму с папой. Отец удержал её руку и шепнул:
— Подожди, это не всё!
Из-за спины достал коробочку и протянул дочке.
— Что там, папуль? — горящими глазами Дарья посмотрела на отца.
— Открой.
Крышка щёлкнула и Даша, едва увидев, что внутри, взвизгнула от радости и бросилась отцу на шею:
— Папочка, любимый, спасибо! Я мечтала о машине!
Геннадий закрыл глаза и глубоко вздохнул, прижав любимую дочь со словами:
— Всё для тебя, милая. Только води аккуратно, пожалуйста, чтобы мы не волновались.
— Обещаю! А где она? Я могу посмотреть?
— Конечно. Во дворе.
На парковочной площадке у дома, с огромным красным бантом на крыше, красовался новый автомобиль. Дарья тут же села за руль и восхищённо разглядывала салон.
— Идёмте чай пить с тортом, — позвала Галина. — Насмотришься ещё, дочь.
Когда все уселись, отец поднял бокал:
— За нашу умницу! А как закончишь университет, купим тебе квартиру, чтобы дать старт твоей самостоятельной жизни! — он улыбнулся и подмигнул Дарье.
Все засмеялись, захлопали, потом чокнулись. Тётя Зоя, сестра Геннадия, уже изрядно набравшаяся, вдруг хлопнула ладонью по столу и громко, с вызовом, сказала:
— Ну, Галя, признайся — страшно было брать чужого ребёнка? Да ещё и больного? А вот поди ж ты — вытянули!
Тишина. Геннадий медленно поставил бокал, кто-то уронил нож и он с тонким звоном стукнул о паркет. Галина побледнела и схватилась пальцами за угол скатерти, беспомощно глядя на мужа. Дарья застыла с куском торта на вилке:
— Что?..
Тётя Зоя продолжила, не замечая атмосферы:
— Да ладно, все знают! Ты ж приёмная! Тебя Снежаной звали, пока они…
— Зоя. Заткнись. — перебил отец ледяным тоном.
Но было уже поздно. Дарья глянула на мать — та отвела глаза. Вилка упала на торт, крем размазался по скатерти, как кровь.
— Вы, что… всю жизнь мне врали? Я вам не родная?.. — голос Дарьи звучал, словно лезвие ползёт по стеклу.
— Даша, мы... — отец замялся, — хотели сказать... Потом...
Стул с грохотом опрокинулся — Дарья выбежала в прихожую. В дверях последний взгляд на фото на стене: она в школьной форме с букварём. Надпись: «Наша радость, 1 сентября». В глазах слёзы и боль. Дверь хлопнула, а в воздухе повисло тяжёлое, густое, искрящееся безмолвие.
Тётя Зоя вдруг засуетилась:
— Я ж совсем забыла, мне домой срочно надо! — через минуту она уже скрылась за дверью, а Галина с Геннадием в тягостном молчании провожали смущённых гостей, пытающихся успокоить, и скорбно хлопающих по плечу.
Дарья вернулась ближе к полуночи. Села на кухне, опустив голову, вытирала слёзы. Галина с опаской устроилась рядом, прикрыв дверь, чтобы не будить мужа.
— Прости, дочь, мы не хотели, чтобы ты знала. — сказала она со слезами в голосе.
— Почему? Разве я не имею права? Если бы тётя Зоя не проговорилась, вы бы не сказали правду никогда?
— Зачем? Ты — наша дочь, мы любим тебя всей душой. Тебе разве плохо с нами?
— Неужели у вас даже мысли не возникло, что где-то у меня есть родные мама и папа, и, возможно, они меня ищут?
— Не ищут, Даша.
— Откуда ты знаешь?
— Мать отказалась от тебя ещё в роддоме. В графе отец – прочерк.
— Наверняка, у неё были причины.
— Конечно. Алкоголизм, отсутствие работы и куча сопутствующих заболеваний.
— Ты и понятия не имеешь, что с ней сейчас! — крикнула Даша. — Она может искать меня, нуждаться в помощи, а вы...
— Если бы хотела найти, нашла бы. У нас закон на стороне биологических матерей.
Дочь всхлипнула, пальцами смахнула слезу.
— Покажите мне документы об удочерении. — Дарья шмыгнула носом.
Галина ушла и вернулась с папкой, которую положила перед дочерью. Развернув листы, девушка удивлённо спросила:
— Снежана? Меня, правда, звали Снежана?
— Да.
— Красивое имя...
Мать пожала плечами:
— Не уверена. Тебе ли, как будущему юристу, не знать, кто чаще всего берёт себе такие.
— Это предрассудки.
— Возможно. Но Даша — гораздо живее и теплее. А ещё... Мы считали, что ты для нас — настоящий дар. Потому и Дарья.
— Вы даже имя у меня забрали... — дочь скривилась, с ненавистью глянув на приёмную мать. Потом выдохнула: — Я найду её...
— Кого? — Галина снова побледнела.
— Свою настоящую мать.
— А кто же я тогда, дочь?
— Ты — приёмная. Ненастоящая.
— Вот как? Говорят, отец не тот, кто родил, а кто воспитал... — Галина горько усмехнулась, прижимая руки к плоскому животу. — Нам врачи сказали: детей не будет. Никогда. А ты... ты была такой крошечной, с синими губами. Мы вытащили тебя с того света, потому что ты стала нашим чудом. Единственным.
— Не надо давить на жалость, пожалуйста. Это теперь не имеет никакого значения. — Даша отвернулась к окну, чтобы не видеть слёз матери.
Галина сидела, сжимая в руках край скатерти – тот самый, испачканный кремом. Её пальцы впивались в ткань, будто пытаясь удержать что-то, что уже ускользало.
—"Не имеет значения?" — её голос дрожал. — Ты серьёзно так думаешь?
Дарья не ответила. Она листала документы, останавливаясь на строчках: "Отказ от ребёнка... Алкогольный анамнез... Врождённые патологии..."
— Значит, я была больна? — резко подняла глаза.
— Была. Пневмония, дисплазия суставов... Но мы тебя вылечили.
— А она... моя мать... просто сдала меня?
— Да. И даже имя тебе дала не она, а медсестра. "Снежана" – потому что ты родилась в феврале. Снежно было тогда.
Дарья резко встала, отшвырнув стул.
— Я всё равно её найду.
— Зачем?! — Галина вскочила, наконец сорвавшись. — Чтобы услышать, как она назовёт тебя "спонсором на бутылку"?
Тишина.
Дарья медленно повернулась к двери, но Галина вдруг схватила её за руку.
— Подожди... — Голос её стал тихим, почти детским. — Ты... ты что, уходишь?
Дарья посмотрела на неё – не как на мать, а как на чужую женщину, которая вдруг осмелилась прикасаться к ней.
— Я остаюсь. Пока.
Галина выдохнула с облегчением, но тут же замерла:
— Но?..
— Но теперь всё будет по-другому.
***
С этого дня Дарья вела себя так, будто это не родная мать, а Галина с Геннадием её предали. Почти не разговаривала, а если нужно было что-то сказать, грубила, не стесняясь в выражениях. Возвращалась поздно, иногда прогуливала занятия в университете, а отец потом замаливал её грехи, привозя "подношения" педагогам в качестве извинений. Неожиданно для родителей стала нецензурно выражаться, даже манеры изменились – стали развязными и дерзкими.
В тот вечер, Дарья, как обычно, вернулась поздно, с запахом алкоголя и сигарет.
— Ты куришь?! — не выдержала Галина, когда дочь прошла мимо.
Дарья равнодушно взяла яблоко из вазы.
— Да.
— Но это же...
— Что? Не по-твоему? — Дарья откусила яблоко с хрустом, не отрывая взгляда. — Многие курят. Может, это наследственность?
Геннадий хлопнул газетой по столу:
— Хватит! Ты издеваешься над нами!
— Нет. Я просто больше не притворяюсь.
Галина шепнула:
— Даша. Мы же... всё делаем для тебя. Учёба, одежда, развлечения, что пожелаешь. Даже машину купили...
Дарья усмехнулась:
— Ага. Чтобы я не сбежала раньше времени?
Отец вдруг побледнел:
— А ты собираешься?
— Ещё нет. — Дарья повернулась к выходу. — Но когда найду её – решу. Может, она захочет жить со мной вместе.
Дверь захлопнулась. Галина упала на диван, закрыв лицо руками.
Они ещё не знали, что Дарья уже нашла ту женщину. И она, действительно, пьёт. И теперь, видя Дарью, повторяет, улыбаясь беззубым ртом: "О, наша доченька пришла, вкусняшек принесла! Ну, наконец-то! А то нам как раз закусить нечем...".
Через месяц Даша, будто случайно, оставила на столе в кухне паспорт и справку. В паспорте — новое имя, Снежана. Справка – из наркодиспансера, куда она положила мать для лечения. Используя при этом карточку отца, что он дал дочери полгода назад.
— Ты сменила имя?! — спросила Галина, когда дочь вышла из ванной.
Дарья вытирала волосы полотенцем, не торопясь с ответом. Капли воды падали на паркет, оставляя тёмные точки – как следы чего-то, что уже нельзя стереть.
— И что? — повторила она, наконец подняв глаза. — Разве это ваше дело?
Галина сжала справку так, что бумага смялась.
— Ты положила её в диспансер... На наши деньги...
— А что, надо было оставить умирать под забором? — девушка бросила полотенце на спинку стула. — Хотя да... Вам ведь проще, когда "ненужные люди" просто исчезают, правда?
Геннадий, молчавший до этого, резко встал, отчего стул грохнул на пол.
— Хватит! — его голос дрожал. — Ты что, совсем забыла, кто твои настоящие родители? Кто тебя вытащил с того света? Кто...
— Кто украл? — Дарья перебила, улыбаясь. — Да, знаю. Вы. Но теперь у меня есть и другие.
Галина вдруг засмеялась – горько, почти истерично.
— "Другие"? Эта алкоголичка, которая даже не помнит, как тебя зовут? Ты для неё просто "доченька с вкусняшками"!
Дарья медленно подошла к холодильнику, достала банку колы, отпила. Потом, не спеша, поставила её на стол – прямо перед матерью.
— Знаешь, что самое смешное? — сказала она. — Она хотя бы не врала. Не притворялась святой. Не делала вид, что любит меня "просто так".
Галина ахнула, будто её ударили.
— Ты... ты серьёзно?
Дарья пожала плечами.
— Я просто наконец-то вижу правду. И мне... — она сделала паузу, — ...мне с ней легче.
Тишина.
Геннадий первый не выдержал:
— Тогда зачем ты вообще здесь?!
Дарья повернулась к нему, и в её глазах не было ни злости, ни боли – только холодное равнодушие.
— Потому что это и мой дом. Я прописана тут.
Она вышла, оставив дверь приоткрытой. Через щель было видно, как она берёт ключи от своей машины (подарок, который теперь казался издёвкой) и уходит.
Галина медленно разжала пальцы. Справка упала на стол, и теперь все могли видеть диагноз:
"Алкогольная энцефалопатия. Деградация личности."
— Господи... — прошептала она. — Она хочет стать такой же...
Геннадий ничего не ответил. Он смотрел в окно, где фонари машины Дарьи растворялись в темноте.
На стене, в рамке с цветочками, висело фото: вся семья в сборе, счастливо смеётся в камеру. Будто насмешка.
Галина села рядом с мужем.
— Что мы сделали не так, Гена?
Он молчал, потом пожал плечами:
— Нас предупреждала об этом психолог, помнишь? "Зов крови" и так далее. Давай просто подождём, посмотрим, что будет дальше.
— Считаешь, одумается?
— Я не знаю, Галя. Но если так дальше пойдёт, квартиры ей не видать.
— Но как же?.. Мы обещали. — Галина положила руки на грудь.
— Как обещали, так и передумаем. Пока что её отвратительное поведение заставляет меня сильно задуматься – не ошиблись ли мы, когда взяли чужого ребёнка.
— Гена... — глаза Галины заблестели. — Она не чужая...
— Это ты ей скажи. — Геннадий встал. Обернувшись, бросил через плечо: — И вот ещё: чтобы ноги твоей сестры Зои в нашем доме не было.
Почти год семья провела в подвешенном состоянии – дочь отдалилась, но и не уходила. Заканчивала университет, вероятно, где-то подрабатывала, но не говорила, где. Запах сигарет и алкоголя стали её постоянными спутниками. Любые попытки матери поговорить натыкались на стену холодного презрения, отчего Галина вспыхивала и со слезами на глазах закрывалась в спальне.
Такое резкое изменение характера и поведения дочери вызывало бурю чувств у матери и отца — от паники до гнева. В детстве Даша была совершенно послушным, добрым и вежливым ребёнком. Это и не удивительно: в семье не принято было нецензурно выражаться, хамить старшим, а врождённая интеллигентность обоих родителей была прекрасным примером для приёмной дочери, которая неожиданно «забыла» всё, чему её учили с детства.
От родственников, которые общаются с Дарьей, Галина узнала, что она давно общается со своей матерью, помогает деньгами, возит туда продукты и собирается снять им квартиру.
— Галя, я ей говорю, — положила руку на сгиб локтя золовка Татьяна, — ты не нужна ей, только деньги твои, а она отвечает, что это не моё дело, она сама знает. Так ладно бы, там только мать была, а ведь на шею ей и братцы сели, и сестра.
— Какие братцы?
— У Зинки этой ещё пятеро детей есть. От двоих она отказалась, как и от Даши, а троих оставила. Надо же было пособия получать? Старшая там — дочь, в свои двадцать уже дважды мать, и третьего ждёт. Следом парень, ему 19, он в тюрьме, и младший, ему 17. Он вроде в колледже учится. Так вот, Даша им квартиру ищет, платит за всё, кормит их, Зинку по больницам таскает, за братца этого по судам бегает…
— Подожди, Тань. А на какие деньги она квартиру снимает? Она же ещё учится.
— Вот и я спросила, а она гордо говорит, что устроилась на работу и вторую ищет, чтобы «семья» ни в чём не нуждалась.
— Бред какой-то… — Галина провела по лицу.
— Ну, а с вами она как? — Татьяна подняла брови.
— Никак. Молчит, в основном, или огрызается.
— А что квартира? Будете покупать?
— Наверное, да. Гена уже нашёл несколько вариантов, с риэлторами переписывается.
— Ой, не знаю, Галь. Я вам, конечно, не советчик, но как бы она в квартиру весь этот сброд не притащила. — Татьяна закрыла рот ладонью.
— Не знаю, Тань, даже думать об этом боюсь. — Галина посмотрела на часы. — Побегу, скоро Гена приедет с работы.
— Ну, держитесь! Бог даст, всё будет хорошо. — Татьяна взмахнула рукой и ушла, а Галина медленно зашла в дом.
Когда пришёл муж, рассказала всё, что услышала от золовки. Геннадий молча выслушал и твёрдо сказал:
— Значит, так. Берём квартиру, но оформляем на себя. Если за ум не возьмётся, или продадим её, или сдавать будем.
Галина кивнула.
Тем не менее, университет Дарья закончила, и Геннадий, сидя за столом, накрытым в честь окончания учёбы, положил перед собой связку ключей.
— Даша, — сказал он тихо, — как и обещали, мы купили квартиру. Пока она оформлена на меня и маму. Но…
— Что «но»? Вы опять мне условия ставите? — Дарья сжала губы.
— Да, Дарья, мы ставим тебе условие: или ты прекращаешь общаться с этой маргинальной семьёй, или ты нам больше не дочь! — отец повысил голос.
Дарья фыркнула:
— Да я и так вам не дочь, вы мне – никто! А она – родная мать! И я буду заботиться о ней столько, сколько посчитаю нужным!
— Твоё последнее слово? Не откажешься от них? — Геннадий встал, сжав в ладони ключи.
— Последнее. Не откажусь. Не надейтесь! — Дарья вскочила, уронив стул и бросила белоснежную салфетку в тарелку. Ткань тут же пропиталась соусом и стала похожа на окровавленный бинт.
— Твоё право, ты совершеннолетняя. — Геннадий спокойно поднял стул и посмотрел приёмной дочери прямо в глаза. — В таком случае, прошу тебя собрать свои вещи и покинуть наш дом.
— Что?.. — Дарья отшатнулась, кривая усмешка исказила её лицо.
— Повторять не буду. С сегодняшнего дня ты свободна. От тех, кто, как ты говоришь, тебе никто. Сделай милость, не задерживай нас, нам нужно уезжать. — Геннадий положил ключи в карман и выпятил нижнюю челюсть, с ожиданием глядя на девушку.
Она фыркнула и кинулась в комнату, где застучала дверцами шкафов, забрасывая в чемоданы свою одежду.
Через час с небольшим, погрузив вещи в машину, Дарья ударила стопой по педали газа. Покрышки взвизгнули, и автомобиль скрылся за стеной пыли.
Галина плакала.
— Как так получилось, Гена? — спросила она голосом, полным горечи.
— Что именно? — муж собрал тарелки со стола.
— Как мы вырастили такую глупую и злую девочку?
— Галя, — муж взял за руки, — пойми, она взрослый человек. Тут, как говорится — что выросло, то выросло. Мы не вправе её заставлять и удерживать. Ты сама видишь, как она воспринимает наши слова — в штыки. Поэтому, как бы тебе ни было тяжело, прошу: отпусти её. Пусть она сама живёт свою жизнь. Мы попробовали вмешаться, но… не получилось. А там — что будет, то будет. Слышишь? — он обнял жену.
Она уткнулась ему в грудь и разрыдалась.
Через час Галина, прибирая в комнате дочери, забежала к Геннадию с круглыми глазами:
— Она забыла паспорт. Смотри.
— Ну, что ж, значит, надо будет вернуть. — ответил муж и написал девушке, что её новый паспорт у них. А ещё написал, что у них когда-то была дочь Дарья. Снежана ему не знакома, и слышать о ней он не хочет.
***
На пороге «отчего» дома Дарья появилась спустя одиннадцать месяцев. Не поднимая глаз, тихонько остановилась в прихожей. У Галины сжалось сердце: вместо румяной и жизнерадостной девушки на неё смотрела измождённая, «побитая» жизнью истощавшая женщина.
Геннадий строго спросил:
— Ты что-то забыла?
— Нет.
Дарья стояла, сжимая в руках потрёпанную сумку. Её ногти были обкусаны до мяса, на запястье – синяк в форме отпечатка пальцев. Губы дрожали, но она не плакала.
— Я... — голос сорвался, стал хриплым, чужим. — Я не знаю, как это сказать...
Галина не выдержала – шагнула вперёд, но Геннадий остановил её, мягко взяв за плечо. Его пальцы в кармане сжались в кулак – единственная утечка эмоций.
— Говори. — его тон был ровным, но в глазах бушевала буря.
Дарья сделала шаг. Потом ещё один. Её колени подкосились, и она рухнула на пол, обхватив их руками и разрыдалась.
— Она... она мою машину продала...
Галина ахнула, прикрыв рот.
— А деньги... — Дарья подняла лицо, и в её глазах стояла такая пустота, что даже Геннадий дрогнул. — Она сказала, что это плата за то, что вы украли меня у неё.
Галина закачалась. Геннадий поймал её, но сам едва держался на ногах.
— А брат... — Дарья задохнулась, словно слова резали ей горло. — Он... когда я попросила вернуть хоть часть...
Она расстегнула рубашку на груди. Жёлто-зелёные пятна синяков покрывали рёбра.
— Боже... — Галина подняла дочь, схватив её за плечи, а потом усадила на стул в кухне. — Ты в больнице была?!
Дарья замотала головой.
— Нет... Я... я сбежала. Они не выпускали меня.
Геннадий резко развернулся, ушёл в спальню. Через секунду оттуда донёсся глухой удар – он швырнул что-то в стену.
— Почему ты не позвонила?! — Галина трясла её, слёзы капали на их сплетённые пальцы. — Мы бы... мы бы...
— Я не могла. — Дарья наконец разрыдалась. — Вы же сказали... что у вас была дочь Дарья... а Снежана вам не знакома...
Галина замерла. Потом медленно, как во сне, подняла руку и коснулась её щеки.
— Но ведь ты вернулась...
Из спальни вышел отец. В руках он держал старый альбом. Раскрыл его на той самой фотографии – «Наша радость, 1 сентября».
— Знаешь, почему мы так подписали? — его голос был хриплым. — Не "наша дочь". Не "наша кровь". Просто — радость.
Дарья зажмурилась, её тело содрогнулось от рыданий.
— Простите... — она едва выдохнула. — Я была такой дурой...
Геннадий поставил стул перед дочерью и сел. Впервые за год – дотронулся до её головы.
— Ты была нашей дочерью. И остаёшься.
Галина обняла их обоих, прижав к груди.
— Но имя... — Дарья всхлипнула. — Я ведь...
— Тсс… — Галина погладила её волосы. — Мы любим тебя просто за то, что ты есть. С любым именем. Хоть Снежана, хоть Дарья...
— Нет. — Дарья выпрямилась, вытерла лицо. — Я хочу... чтобы было как раньше.
Геннадий глубоко вздохнул.
— Значит, так. — Он встал, провёл по лицу. — Первое – еда. Второе – врач. Третье... — он посмотрел на неё строго, но в уголках глаз дрожали тёплые морщинки, — ...обсудим, что делать с твоей "настоящей семьёй".
Дарья кивнула. Впервые за долгие месяцы – без сарказма, без боли. Просто – кивнула.
Галина поднялась, потянулась к кухонному шкафу:
— Я... покормлю тебя… Мой руки. Дочка...
Дарья расплакалась снова.
***
Биологическая мать Дарьи так и не бросила пить. Через полгода после того, как дочь ушла от неё, женщину нашли мёртвой в подъезде — сердце не выдержало очередной дозы. Братья и сестра разбрелись кто куда, оставив после себя только долги и пустые бутылки. А в доме Геннадия и Галины снова пахнет пирогами.
Дарья вернула себе имя — но теперь носит его как дар, а не как обузу. Она работает юристом в детском фонде — помогает другим "Снежанам" найти своих настоящих родителей. Тех, кто не по крови, а по любви.