Глава 7. Земля и Кровь. Книга 3
Тишина.
Она обрушилась на Османа тяжелее, чем грохот тысячи сабель. Крик новорождённого, пронзивший воздух мгновение назад, умолк, и эта звенящая пустота была невыносима.
Он, бесстрашный вождь, не знавший сомнений перед лицом вражеских армий, теперь сидел на полу, прислонившись к холодной каменной стене, и боялся дышать. Первобытный, иррациональный ужас сковал его изнутри. Каждый удар сердца отдавался в висках молотом.
Жив? Малыш жив? А она?.. Бала...
Дверь покоев беззвучно отворилась. На пороге застыла старая повитуха. Её лицо, испещрённое морщинами, было уставшим, но глаза светились тёплой, мягкой улыбкой. Она не проронила ни слова — лишь молча кивнула, приглашая войти.
Осман поднялся. Ноги, обычно твёрдо стоявшие на земле, казались чужими и не слушались. Его верные соратники, Бамсы и Тургут, стоявшие поодаль, почтительно склонили головы.
В их суровых, закалённых в боях глазах блестели слёзы радости за своего бея. Они не двинулись с места, понимая — это священное пространство принадлежит только ему и его семье.
В комнате витал густой аромат трав, чистого белья и... жизни.
Вся мирская суета осталась за дверью. Служанки бесшумно, тенями, скользили по комнате, убирая следы тяжёлых родов. Здесь царил покой. И в самом центре этого покоя, на высоком ложе, утопая в подушках, лежала она.
Его Бала. Бледная, измученная, но с такой светлой и счастливой улыбкой на устах, что казалось, будто не лучи солнца, а именно она освещает всю комнату.
Осман медленно пошёл к ней. Каждый шаг, обычно твёрдый и уверенный, сейчас был осторожным, почти робким. Он чувствовал себя чужаком в этом тихом царстве женщин, в этой обители, где только что свершилось величайшее из земных чудес.
Подойдя к кровати, он опустился на колени, бережно взяв её слабую, прохладную руку в свои.
— Ты подарила мне целый мир, моя Хатун, — прошептал он, и голос предательски дрогнул.
— Нет, мой Бей, — так же тихо ответила она. — Я подарила тебе будущее.
Бала чуть подвинулась, открывая взгляду маленький, туго спелёнутый свёрток, лежавший рядом с ней.
— Посмотри... на него.
Осман затаил дыхание. Осторожно, боясь потревожить это хрупкое создание, он заглянул в белую ткань. Оттуда на него смотрели два крошечных, ещё подёрнутых дымкой, но уже удивительно внимательных тёмных глаза. Пухлые щёчки, крошечный нос-кнопка и еле заметный пушок тёмных волос на голове.
Его сын. Его кровь. Его продолжение.
В этот миг вселенная для Османа перевернулась. Все битвы, все завоевания, все великие планы по созданию могучего государства — всё это вдруг обрело новый, высший смысл. Всё это было ради него. Ради этого крошечного комочка жизни, который безмятежно сопел рядом с матерью.
Он осторожно, одним пальцем, коснулся его щеки. Кожа была нежнее лепестка розы. В ответ младенец издал какой-то тихий звук, и его крошечная ручка, высунувшись из пелёнок, инстинктивно вцепилась в палец отца. Хватка была слабой, но для Османа она стала крепче любых цепей. Она приковала его сердце навсегда.
Правитель смотрел на своего сына, и в его взгляде, взгляде воина, отразилась вечность. Он видел в этом младенце не только своего ребёнка. Он видел в нём своего отца, Эртугрула Гази. Видел будущих правителей — своих внуков и правнуков. Он видел то самое мировое древо из своего вещего сна, которое только что дало свой первый, самый главный побег.
Днём, когда Бала-хатун набралась сил, а в цитадель прибыл шейх Эдебали, чтобы увидеть своего первого внука, состоялась церемония наречения имени.
Это был не пышный праздник, а тихий семейный ритуал. В комнате собрались лишь самые близкие: сам Осман с Бала, шейх Эдебали, и верные соратники — Акче Коджа, Тургут, Бамсы и Аксунгар.
Повитуха с поклоном передала младенца в руки отца. Осман, держа сына на руках с непривычной, но удивительной ловкостью, подошёл к распахнутому окну.
Он прикоснулся губами к правому ушку младенца и трижды прошептал в него священные слова Азана – призыва к молитве, которые первым должен услышать каждый мусульманин.
Затем, повернувшись к собравшимся, он громко и ясно, чтобы ни у кого не осталось сомнений, произнёс:
— ТВОЁ ИМЯ БУДЕТ ОРХАН!
Он снова посмотрел на сына, который мирно спал на его руках.
— Ты будешь Орхан-гази, мой лев. Твоё имя означает «правитель крепости». Твой дед Эртугрул был воином, что проложил путь сквозь степи. Я — вождь, что закладывает фундамент государства. А ты, мой сын... ты будешь его строителем. Ты будешь править из крепостей, которые мы возведём. Ты укрепишь наше государство и понесёшь наше знамя дальше, чем я могу даже мечтать.
Шейх Эдебали подошёл ближе. Его глаза светились от слёз гордости за дочь и зятя. Он возложил свою ладонь на голову младенца и прочитал над ним длинную, красивую молитву, прося у Всевышнего для своего внука здоровья, мудрости, справедливости и непоколебимой веры.
Поздней ночью Осман вошёл в покои сына. Орхан спал в своей новой колыбели, которую лучшие мастера Биледжика изготовили за один день. Бала-хатун тоже отдыхала после тяжёлого дня в соседних покоях.
Осман неподвижно стоял над колыбелью, вглядываясь в лицо спящего сына. Такое крошечное, беззащитное существо. И в то же время — новый центр его вселенной.
Вся дневная радость, все поздравления и улыбки схлынули, оставив место холодному, кристально ясному осознанию. В памяти всплыл недавний доклад Аксунгара.
Завистливые взгляды беев Гермияна. Таинственный наёмник со скорпионом на запястье. И всемогущая «Рука», которая, словно паук, всё ещё пряталась в тени, плетя свои сети.
Он отчётливо понял: каждый его враг теперь был врагом этого крошечного существа. Каждая угроза его зарождающемуся государству была прямой угрозой жизни его сына. Борьба перестала быть просто борьбой за мечту, за народ, за землю. Она стала чем-то первобытным. Борьбой самца за своё потомство.
Он медленно опустился на одно колено рядом с колыбелью и осторожно положил свою широкую, мозолистую ладонь на её резной деревянный край. Это была его первая клятва. Клятва не вождя, а отца.
Она не была произнесена вслух. Она прозвучала в его сердце, и эта безмолвная клятва была страшнее любой, произнесённой на священном Коране и обнажённых мечах.
«Я клянусь тебе, мой сын. Клянусь, что построю для тебя такой дом, стены которого не одолеет ни один враг. Я вырву с корнем все ядовитые сорняки, что посмеют потянуться к твоей колыбели. Я выжгу калёным железом любую тень, что дерзнёт упасть на твоё лицо. Ты будешь жить. Ты будешь править. Ты продолжишь мой путь. Это моё слово. СЛОВО ТВОЕГО ОТЦА».
Осман встал. Радость отцовства не сделала его мягче. Наоборот. Она превратила его сердце в алмаз, а волю — в клинок из дамасской стали.
Теперь он точно знал, ради чего на самом деле стоит сокрушать врагов и идти до самого конца.
😊Спасибо вам за интерес к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.