В детстве моя бабушка часто повторяла мне: — Запомни, внученька, фамильные драгоценности и золото продают лишь в самой крайней нужде. Никаких обменов на наряды или безделушки – это табу!
Пережившая две мировые войны и одну революцию, бабушка знала цену драгоценностям. Она хорошо помнила, как в середине двадцатых ходила с матерью в похожее на склад заведение. Там за роскошное жемчужное ожерелье им выдали лишь бутылку постного масла, мешок муки, пакет перловки и несколько кусков хозяйственного мыла. Склад принадлежал заокеанскому предпринимателю Эдгару Форстеру, который ловко выменивал у голодающих жителей разорённой страны бесценные сокровища – антиквариат, картины, меха и уникальные ювелирные изделия – на жалкий набор продуктов. Этот ловкий «благодетель» ещё при жизни стал почётным доктором двух десятков университетов и скончался, украшенный французским орденом Почётного легиона.
В начале прошлого века, когда искусственный жемчуг ещё не выращивали, а за каждой жемчужиной ныряльщики рисковали жизнью, такое ожерелье стоило целое состояние. Но в ту страшную зиму прабабушкины жемчуга спасли семью от голодной смерти.
— Драгоценности не только на хлеб меняют. Ими можно и жизнь выкупить! — учила бабушка. И в подтверждение рассказала историю, свидетелем которой стала в послевоенные годы.
У бабушки была близкая подруга София. Та жила скромно в крохотной квартирке на Подольске с отцом и слабовидящей сестрой Пелагеей, которую все звали тётя Поля. Ах, эти очаровательные подольские дворики, воспетые писателями! Представьте двухэтажный дом-подкову из медово-жёлтого ракушечника, с тёмно-красной черепицей и ажурными коваными воротами на огромном засове. По всему второму этажу шла просторная деревянная галерея, густо увитая виноградом, куда выходили двери всех квартир. Поднимались туда по старинной чугунной лестнице, такой гулкой, что подняться незаметно было невозможно.
Летом вся жизнь кипела на галерее и во дворе. В душные ночи жильцы спали здесь на матрасах или скрипучих раскладушках. Днём хозяйки выносили табуретки, и с утра до вечера шипели примусы. Готовить летом в комнатах не принято!
Словом, не двор, а огромная коммуналка, где все — невольные свидетели жизни соседей.
В глубине двора были обширные погреба – «мины», вырытые когда-то контрабандистами для бочек с вином и маслом, тюков табака и кружев. Позже там прятали оружие революционеры и бандиты. Сложные ходы связывали «мины» с городскими катакомбами. Зная их, можно было выбраться к морю или в степь.
В таком дворе родилась и выросла София.
Она окончила медучилище и работала в городской больнице. В начале войны молодую медсестру перевели в госпиталь. Когда враг стал бомбить город, София сутками вывозила тяжелораненых в порт для эвакуации. Сама София уезжать не собиралась — боялась оставить беспомощную Пелагею и спивающегося отца-художника. Так она объясняла отказ эвакуироваться. Но была и другая, тайная причина её остаться. Знало о ней лишь несколько человек.
С первых дней оккупации в городе действовало подполье. София вернулась в больницу. Пелагея вела хозяйство, а отец неожиданно бросил пить и погрузился в творчество. Он писал копии известных картин — «Дарьяльское ущелье. Лунная ночь» Куинджи или «Большую воду» Левитана. Оккупанты охотно меняли их картины на консервы и керосин.
Тот холодный октябрьский день 1941 года София запомнила навсегда. По городу гнали колонну серых от страха полуодетых людей. Женщины, старики, дети шли молча. Тишину нарушало лишь шарканье ног да лязг оружия конвоиров. Колонну вели за город, к противотанковым рвам... София с двумя соседками стояла на обочине, не в силах уйти. Вдруг в толпе она заметила молодую рыжеволосую женщину с девочкой лет семи. Отчаяние на лице матери заставило Софию содрогнуться. Впереди старик споткнулся и упал. Колонна остановилась. Конвоиры начали избивать его. В этот миг рыжеволосая женщина резко толкнула девочку прямо в руки Софии и шагнула вперёд, не оглядываясь. София инстинктивно прижала дрожащего ребёнка, закрыв краем шали. Соседки шагнули вперёд, заслонив их собой.
С величайшей осторожностью София привела девочку домой. Решили её вымыть и переодеть. И тут их ждала неожиданность: на шее ребёнка на прочном шнурке висел маленький кожаный мешочек. София высыпала содержимое на стол – массивные золотые кольца, витая цепочка, три золотые монеты и шестиконечная звезда, усыпанная мелкими бриллиантами.
— Несчастная мать заплатила тебе за спасение своего дитя, — тихо сказала тётя Поля. Обе расплакались.
За укрывательство грозила смерть. Но соседи не донесли, хотя в городе хватало подлецов, готовых «стукнуть» ради чужой комнаты или мести. Спасённая девочка осталась у Софии. Для всех она стала дочерью погибшей при бомбёжке кузины из Аккермана, о чём была поддельная справка. Звали её Рита, хотя настоящее имя было Рахиль.
— Запомни, детка, — твердила София, — тебя зовут Ри-и-та!.. А я — твоя тётя София.
Выжить в оккупированном городе — отдельная история. Работая в больнице, София добывала продукты, медикаменты, одежду для подполья, прятала связного, помогала хирургу оперировать раненых бойцов в катакомбах. Потом настал апрель 1944 года. Город освободили. Жизнь налаживалась. Возвращались соседи, лечились раненые, восстанавливали порт. Необыкновенно рано зацвела белая акация, её пьянящий аромат наполнял улицы.
В свой выходной София решила помыть окна. Тётя Поля с Ритой чистили картошку на галерее. Сосед-инвалид грелся на солнышке, играя в шахматы.
София не сразу заметила коренастого молодого офицера с вещмешком. Он вошёл во двор, огляделся, тяжело вздохнул…
— Товарищ капитан, вы кого-то ищете? — участливо спросил сосед. Офицер не успел ответить. На весь двор прозвучал детский крик: — Папа!!!
Громко стуча босыми пятками по лестнице, к капитану кинулась Рита. Офицер сбросил вещмешок и подхватил девочку. Они замерли, крепко обнявшись, словно над пропастью, в которую рухнула их прежняя жизнь.
Капитана накормили, напоили чаем. Рита вцепилась в его рукав, боясь, что он исчезнет.
— Как вы нас нашли? — спросила Пелагея.
Капитан помолчал, достал папиросы, повертел, сунул обратно, смущённо кашлянул.
— Можете не верить, но жена мне снилась… Говорила, что дочь спасла. Мистика какая-то… Не надеялся… Простите, выйду покурить…
На следующий день капитан уезжал на фронт. Перед отъездом он дал Софии адрес своей сестры, эвакуированной в Ташкент.
— Спасибо вам за всё, — прощаясь, сказал он. — Даже не знаю, смогу ли отблагодарить.
Осенью сорок пятого за Ритой приехала её тётка. Она привезла скорбную весть: отец погиб под Веной. София уговаривала оставить Риту, но та со слезами ответила: — Этот ребёнок — всё, что у меня осталось. Обещаю, мы не забудем вашу доброту.
София перестирала и погладила Ритины вещи, сложила в узелок и засуетилась.
— Постойте! Заберите ещё вот это.
Она достала кожаный мешочек: — Пришлось продать одно кольцо на дрова в сорок втором… — Нет-нет, что вы! Оставьте себе… Вы заслужили.
В спор вмешался отец Софии.
— Мадам, — торжественно сказал он, — за кого вы нас принимаете? Заберите ваши сокровища. Это семейные реликвии. Риточке скоро замуж. Это память о матери и приданое.
Рита уехала. Жизнь потекла своим чередом.
Вскоре в соседнюю комнату вселился новый жилец Анатолий Сергеевич, солидный мужчина лет сорока, с нашивкой за ранение и орденской планкой. Привёз две подводы добра: кровать, комод, стол, книги, посуду, патефон, портрет Сталина. Соседки выяснили, что он холост и работает завхозом в санатории. Новый жилец был обаятелен, подтянут, угощал папиросами, благоухал одеколоном. В общем, положительный персонаж. Но его увлечение всех заинтриговало. Как-то тётя Поля столкнулась на лестнице с Анатолием Сергеевичем, за которым робко шла незнакомая женщина.
— Вот, встретил старинную приятельницу, пригласил на чай, — объяснил он.
Закрыв дверь, он включил патефон. Двор наполнился мелодией танго «Брызги шампанского».
Потом к нему заходили бывшая одноклассница, коллега, подруга детства… Три-четыре раза в неделю соседи слушали музыку и сплетничали. У Анатолия Сергеевича был отменный вкус! Ни одна не приходила дважды. Время от времени во дворе разгорались споры о морали. У него были защитники: после войны мужчин не хватало, для одиноких женщин такой мимолётный роман — глоток счастья.
В конце лета у Анатолия Сергеевича появилась новая пассия. Симочка привлекала внимание всех. Длинноногая, с шикарной фигурой и чёрными кудрями, она получила от соседа прозвище Кармен. К всеобщему удивлению, Кармен стала приходить регулярно. Она угощала детей леденцами, а Софии подарила шёлковый шарфик и плитку шоколада.
Тёплым воскресным утром Анатолий Сергеевич вместе с Симочкой вышел на галерею. Его белоснежная рубашка и отутюженные брюки привлекли внимание. Сиявшая Сима в новом платье была неотразима.
— Внимание, товарищи! — громко сказал Анатолий Сергеевич. — Хочу сделать важное заявление!
Он по-гусарски опустился на одно колено, взял руку Кармен и торжественно объявил: — Многоуважаемая Серафима Юрьевна! Предлагаю вам руку и сердце. Я люблю вас и не мыслю жизни без вас…
Все закричали «Ура!» и зааплодировали. Анатолий Сергеевич достал маленькую коробочку и вручил смущённой невесте.
В коробочке лежала роскошная брошь. Золотой жук-скарабей с бирюзовой спинкой держал в лапках шарик из розового коралла.
— Семейная реликвия, — потупившись, объяснил он. — Единственная память о покойной матушке. Вещь уникальная!
Соседки ахнули, а Симочка вдруг побледнела и, сославшись на срочные свадебные дела, ушла.
Анатолий Сергеевич, казалось, не заметил её бегства. Он занялся организацией мальчишника с вином, закуской и танцами. Праздник едва начался, когда во двор вошла Симочка в сопровождении двух офицеров НКВД. Её лицо было мертвенно-бледным, а глаза красными от слёз.
— Товарищ Анатолий Сергеевич Вольский! — громко произнёс старший лейтенант. — Вы арестованы по подозрению в убийстве.
Анатолий Сергеевич вскочил, опрокинув стул.
— Какое убийство? Вы с ума сошли! Я фронтовик, у меня ранение, награды!
— Убийство гражданки Серафимы Юрьевны Златопольской, — невозмутимо ответил офицер. — Эта брошь принадлежала убитой.
Симочка всхлипнула и прошептала:
— Это была моя тётка... Её зарезали три месяца назад в собственной квартире. Грабитель вынес все драгоценности. А сегодня... сегодня он дарит мне её брошь как семейную реликвию своей матери!
Анатолий Сергеевич попытался вырваться, но его быстро скрутили.
— Да она сама! Сама мне продала! За бутылку! Врёт ваша свидетельница!
— Моя тётка не пила, — тихо сказала Симочка. — И эту брошь никогда бы не продала. Это подарок её покойного мужа.
Соседи молча расступились, когда арестованного вели к выходу. Анатолий Сергеевич больше не кричал — он понимал, что попался.
***
— Вот видишь, внученька, — говорила бабушка, заканчивая рассказ, — как важно помнить историю своих драгоценностей. Симочка сразу узнала тёткину брошь. Если бы не это, убийца так и остался бы безнаказанным.
Она погладила меня по голове и добавила:
— Фамильные драгоценности — это не просто красивые безделушки. Это память поколений, их история и судьба. Когда Софии предлагали оставить себе золото спасённой девочки, она отказалась. Понимала — это не её, это чужая семейная память. А вот преступник думал, что мёртвые не расскажут о своих сокровищах. Ошибся.
Годы спустя, перебирая бабушкино наследство, я находила в шкатулке каждое украшение, о котором она мне рассказывала. И каждое хранило свою историю — о войне и мире, о любви и потерях, о том, как наша семья выживала в самые трудные времена.
Теперь я передаю эти истории своим детям, объясняя им простую истину: семейные реликвии бесценны не золотом или камнями, а памятью тех, кто их носил до нас.
Автор: Елена Стриж ©