Глава 4. Земля и Кровь. Книга 3
Победные кличи, ещё недавно сотрясавшие долину, утонули в закатном мареве. Теперь над полем брани висели лишь стоны раненых да тихий, разрывающий душу плач тех, кто искал среди павших своих.
Багровое солнце, уходя за горизонт, заливало небо цветом свежей крови, будто само мироздание скорбело о прерванных жизнях.
Долина Волков, ставшая свидетелем великого триумфа, обратилась в поле оглушительной, мёртвой тишины.
Осман медленно брёл среди тел. С головы был снят тяжёлый шлем, и вечерний ветер ерошил его тёмные, слипшиеся от пота и чужой крови волосы. В этот миг он не был полководцем, сокрушившим врага. Он был отцом, в горе пересчитывающим потерянных детей.
Ноги сами несли его мимо поверженных византийцев. Чужие, незнакомые лица, застывшие в предсмертной муке. У каждого из них была семья, были мечты, была своя, одна-единственная жизнь. В сердце бея не было ненависти. Лишь глухая, свинцовая усталость.
Но по-настоящему оно сжималось от вида павших воинов Кайы. Вот лежит юный Алпагут, ещё позавчера хвалившийся новым поясом, что вышила ему невеста. Осман опустился на колено и бережно прикрыл его остекленевшие, всё ещё смотрящие в небо глаза. А вот старый воин, чья седая борода помнила ещё прикосновения Эртугрула-бея. Он пал, заслонив своим телом юного товарища.
У края поля, где спешно разбили лазарет, картина была ещё страшнее. Десятки искалеченных тел. Лекари, среди которых были и люди Кёсе Михала, метались от одного к другому, пытаясь унять хлещущую кровь, вправляя кости, вливая в пересохшие глотки горькие отвары.
Могучий гигант Бамсы-бей сидел на корточках возле совсем юного воина, лишившегося руки. Он что-то тихо говорил ему, по-отечески гладя по здоровому плечу, и по его обветренному лицу текли слёзы, которые старый богатырь и не думал скрывать.
Лицо Тургута-бея превратилось в суровую каменную маску. Он молча слушал доклады о потерях. Каждая названная цифра отзывалась в его душе личным ударом.
К Осману подошёл мудрый Акче Коджа. Молча встал рядом.
— Великая победа, бейим, — наконец тихо произнёс он.
— Великая цена, — в тон ему ответил Осман, не отрывая взгляда от лазарета.
— Одно без другого не бывает, — вздохнул старик. — Чем выше растёт дерево, тем длиннее его тень. Твоё древо сегодня выросло до самых небес, Осман. И тень его стала длиннее. Эта победа — не конец. Это лишь начало новой, большой войны. Ты показал Империи свою силу. ТЕПЕРЬ ОНА БРОСИТ НА ТЕБЯ ВСЁ, ЧТО У НЕЁ ЕСТЬ.
Осман знал: старик прав. Он чувствовал это каждой клеткой измученного тела. Радость триумфа испарилась без следа, оставив после себя лишь ледяное осознание — какой же неподъёмный груз он взвалил на свои плечи.
Ядовитые семена подозрения
Поздней ночью в наспех разбитом командирском шатре горел одинокий светильник. Осман собрал свой самый ближний круг — тех, кто был с ним с самого начала пути. Тургут, Бамсы, Аксунгар, Акче Коджа. Их лица осунулись, доспехи были сняты, но напряжение внутри шатра можно было резать ножом.
Тяжёлый взгляд Османа обошёл каждого. Этим людям он верил больше, чем самому себе. Его братья. Его опора. Его сила. И то, что он собирался сейчас сказать, могло отравить эту веру, разрушить их братство. Но молчать было нельзя.
— Перед тем как испустить дух, Филарет говорил со мной, — начал он, и голос прозвучал глухо, как из-под земли. — Он смеялся мне в лицо. Сказал, что «Рука» бессмертна. Что на месте отрубленных пальцев вырастут новые.
Наступила пауза. Осман собирался с духом.
— А потом… он сказал, что я никогда не найду их главу, Длань. Потому что… — эти слова дались ему с неимоверным трудом, — …потому что этот человек среди тех, кому я доверяю больше всего.
Мёртвая тишина окутала шатёр. Было слышно лишь, как потрескивает фитиль в плошке с маслом.
Первым взорвался Бамсы. Он вскочил на ноги с такой яростью, что опрокинул скамью.
— ЛОЖЬ! — прорычал он, и кровь бросилась ему в лицо. — Это предсмертный бред змеи, что хотела ужалить тебя напоследок! Он хочет, чтобы мы перегрызлись, как псы! Среди нас нет предателей! Я за каждого здесь жизнь отдам и знаю, что каждый из них отдаст жизнь за меня и за тебя, бейим!
— Успокойся, Бамсы, — остановил его Тургут. Лицо его было спокойно, но в глазах застыл лёд. Он смотрел не на Османа, а куда-то в пустоту, лихорадочно перебирая в уме события последних месяцев. — Может, и ложь. А может, и нет. Мы сражаемся с врагом, чьё главное оружие — обман и предательство. Глупо думать, что они не попытались бы внедрить своего человека в самое наше сердце.
— Тургут прав, — подал голос Акче Коджа. — Нельзя поддаваться яду подозрений. Филарет именно этого и хотел: разрушить наше единство изнутри. Но и закрывать на это глаза — значит проявить губительную слабость.
Аксунгар всё это время хранил молчание. Сидел неподвижно, его лицо, пересечённое шрамами, было непроницаемо. Но его единственный глаз внимательно, почти незаметно, изучал каждого. Он не сомневался в их верности, но его служба — сомневаться во всём. Филарет мог солгать. А мог и сказать правду. И если это правда… то предатель сейчас сидит в этом шатре. Или находится совсем близко.
Осман посмотрел на лица своих братьев. На гневное и прямое лицо Бамсы. На хмурое и рассудительное — Тургута. На мудрое и спокойное — Акче Коджи. На непроницаемое — Аксунгара.
И впервые в жизни в его сердце зашевелился холодный, липкий червь сомнения. Кому он может верить? Полностью? Безраздельно? Он ненавидел это чувство. Оно было страшнее любой вражеской армии.
Рождение нового закона
На следующее утро Осман принял решение. Оно должно было укрепить его пошатнувшуюся веру и показать всем — и друзьям, и врагам, — что он строит нечто новое, основанное не на силе, но на справедливости.
Перед шатром собрали все захваченные трофеи. Горы оружия, груды доспехов, сотни трофейных коней, повозки с провиантом и, конечно, личная казна византийских командиров.
На совет были созваны не только беи Кайы, но и Кёсе Михал с Самсой Чавушем.
— Мы одержали великую победу, — обратился к ним Осман. — И каждый, кто проливал здесь свою кровь, заслуживает награды.
Самса Чавуш, предводитель бывалых морских волков, хитро прищурился, ожидая, что сейчас начнётся привычный торг за долю.
Но Осман продолжил, и его голос обрёл силу и твёрдость.
— По старому обычаю, вождь забирает себе львиную долю. Но я хочу установить новый закон. ЗАКОН СПРАВЕДЛИВОСТИ, что станет основой нашего будущего государства.
Он обвёл всех властным взглядом.
— Пятая часть всей добычи — оружия, золота, коней — отныне будет поступать в общую казну, в Бейт-аль-Мал. Из этих средств мы будем платить жалованье постоянному войску, строить новые крепости и помогать нуждающимся.
Голос его потеплел.
— Ещё одна часть будет выделена семьям павших и тем воинам, кто из-за ран больше не сможет держать оружие. Мы никогда не забудем тех, кто пожертвовал собой ради нашей общей победы.
— Всё остальное, — заключил он, — будет по справедливости разделено между всеми воинами, что участвовали в битве! Мой воин Кайы, воин текфура Михала, воин капитана Самсы — каждый получит свою долю! Всадник получит вдвое больше пешего, но никто не будет обделён!
Кёсе Михал смотрел на Османа с нескрываемым восхищением. Он видел перед собой не просто удачливого вождя, а настоящего государственного мужа, закладывающего фундамент на века.
Самса Чавуш, поначалу отнёсшийся к речам Османа скептически, вдруг громко, от души расхохотался.
— А ты хитёр, Осман-бей! — прогремел он, хлопнув себя по колену. — Я-то думал, ты заберёшь себе всё золото. А ты покупаешь то, что не купить ни за какие сокровища — ВЕРНОСТЬ! Мне по душе твой закон! Мои акулы будут драться за тебя ещё яростнее!
Этот указ, изданный прямо на поле брани, сделал для укрепления союза больше, чем любые клятвы. Воины видели: их предводитель ценит их, заботится о них и строит мир, где каждый будет вознаграждён по заслугам. И они были готовы идти за ним хоть на край света.
Тень на горизонте
Победившая армия, забрав раненых и трофеи, двинулась в обратный путь, к Биледжику. Это было медленное, скорее траурное, чем триумфальное шествие. Радость победы смешалась с горечью потерь.
Осман ехал во главе. Он только что издал свой первый закон, проявив мудрость правителя. Но в душе не было покоя. Ядовитые слова Филарета не выходили из головы. Он смотрел на спины своих соратников и невольно задавался вопросом: «Кто из вас?».
К нему поравнялся Аксунгар.
— Не терзай себя, бейим, — тихо сказал он, угадав его мысли. — Это мой долг. Моя работа. Я буду смотреть. Буду слушать. Я найду эту змею, даже если она схоронилась в самой глубокой норе. А ты… ты должен верить своим братьям. Иначе мы все проиграем.
Осман молча кивнул. Аксунгар прав. Нельзя позволить этому яду отравить его душу и разрушить всё, что они построили.
Когда они поднялись на последний перевал перед Биледжиком, Осман обернулся. Он посмотрел назад, на долину, где была пролита кровь и завоёвана земля. Он понимал: настоящая война только начинается.
И теперь её фронт пройдёт не только по горам и долинам, но и по душам самых близких ему людей. Внешний враг разбит. Настало время искать врага внутреннего.
Вот она, цена великой победы. Радость триумфа и горечь утрат. Рождение справедливого закона и рождение страшного подозрения.
Осман возвращается домой не просто героем. Он возвращается человеком, в чьём сердце навсегда поселилось сомнение.
😊Спасибо вам за интерес к нашей истории.
Отдельная благодарность за ценные комментарии и поддержку — они вдохновляют двигаться дальше.