— Дочь, я тебя не люблю, и ничего не могу с этим поделать, — слова отца обрушились на Полину ледяным градом.
В груди у нее сжалось, словно от удара под дых.
— Ты клялся, что раскаялся, что хочешь загладить вину, стать семьей…
— Я лгал, Полиночка. Ты просто оказалась слишком удобной и чертовски богатой. Слишком выгодной партией, чтобы упускать.
Когда Полине исполнилось десять, Андрей Романович, ее отец, растворился в воздухе, оставив после себя лишь пустоту. Вернувшись из школы, она обнаружила зияющие провалы там, где совсем недавно стояли холодильник, стиральная машина, микроволновка и новый диван. Исчезла даже Барби, подаренная родственниками на день рождения, – кукла, казавшаяся ей тогда верхом изящества. Сначала в голове промелькнула страшная мысль об ограблении, но реальность оказалась куда более банальной и жестокой: отец, воспользовавшись их отсутствием, сбежал к другой женщине, прихватив с собой все, что можно было унести.
– Я зарабатываю больше тебя, и все эти вещи куплены на мои деньги, так что они по праву мои, – отрезал он Полининой маме. Голос его звенел металлом, словно захлопывалась дверь в их общее прошлое.
– Верни хотя бы куклу, её же Полине подарили!
– Да она уже большая, ей куклы ни к чему. А у моей Наташеньки дочка растёт, ей нужнее.
Полину будто окатило ледяной водой от равнодушного «она». «Девочка», – прозвучало в его устах как нечто чужое, далёкое, словно речь шла не о ней, а о какой-то случайной прохожей.
«Не мог мой добрый, любящий папа так просто обо мне забыть», – отчаянно пыталась она убедить себя, цепляясь за ускользающий образ.
Но жестокая реальность разбила её надежды вдребезги. Андрей Романович словно вычеркнул Полину из своей жизни. Он не приезжал, не звал в гости, её номер оказался заблокирован. Когда же она, полная отчаяния, подкараулила его у дома, он, не моргнув глазом, заявил:
– Не околачивайся здесь больше! Я плачу алименты, и на этом мой долг перед тобой исчерпан!
Вскоре и алименты перестали поступать, и имя отца словно стёрлось из её памяти. До того самого дня, когда Андрей Романович, осунувшийся и постаревший, не подстерег её у подъезда. Она не сразу узнала в этом лысоватом мужчине своего отца. Лишь услышав давно забытое «Полинка-тростинка», она с запоздалым ужасом осознала, кто перед ней. В тот же миг Полина, словно очнувшись от долгого сна, крепко схватила удивлённого мужа за руку и, не говоря ни слова, потащила его за собой в дом, подальше от призраков прошлого.
– Это твой отец? – недоверчиво спросил Виталий. – Почему ты прошла мимо? Не захотела поговорить?
– Не хочу его видеть, – отрезала Полина, словно захлопнула дверь.
Виталий удивленно вскинул брови, но она лишь махнула рукой, пресекая невысказанный вопрос. Он, выросший в атмосфере безоговорочной любви и семейной идиллии, просто не мог представить, что бывают другие семьи, где отношения — зияющая пропасть.
Вечерами, стоя у окна, Полина замечала его силуэт, застывший внизу, у подъезда. Он ждал. Однажды, когда за окном сгустилась непроглядная тьма, Виталий робко предложил:
– Может, пригласим его? Жалко ведь человека.
Вместо ответа Полина накинула куртку и, не говоря ни слова, выскользнула из квартиры. Она перехватила отца, когда тот уже собирался заключить ее в объятия, и, отстранившись, холодно спросила:
– Что тебе нужно?
– Увидеть тебя, Полинка, двадцать лет ведь прошло. Слышал, замуж вышла, ребеночка родила. Кто там у меня, кстати? Внук или внучка?
– Никто. Ты мне не отец. И дедом тебе не быть. Уходи, – произнесла Полина, каждое слово — осколок льда.
Андрей Романович не сдавался. Он дежурил у ее дома, выследил место работы. Его навязчивость достигла предела, и даже Виталий не выдержал:
– Поговори с ним, Полина. Он же родной отец. Может, стоит оставить прошлое в прошлом? Он раскаивается, любит тебя…
– Откуда ты знаешь? Говорил с ним? – в голосе Полины прозвучала настороженность.
Встревоженное выражение лица Виталия стало ответом.
– Ты знаешь, как для меня важна семья. Я считаю, что каждый заслуживает второй шанс. Хотя бы выслушай его, ради меня, – тихо попросил Виталий.
Ненависть к отцу и любовь к мужу столкнулись в ее душе. В итоге, ради Виталия, Полина согласилась на встречу. Андрей Романович плакал, умолял о прощении, твердил о раскаянии. Его слова были полны боли и надежды.
«Развод с твоей мамой – зияющая рана в моей жизни. Наталья бросила меня, как отработанный материал, едва твоя сестра получила диплом. Выходит, все эти годы я был для них лишь дойной коровой. Оказавшись в твоей шкуре, я наконец осознал всю глубину своей вины перед тобой. Прошу, позволь мне хотя бы изредка видеть тебя, большего я не смею и просить».
Хотя Полина годами твердила себе, что отец для нее – пустое место, от этих слов у нее болезненно сжалось сердце. Ведь в глубине души она столько лет ждала именно этого покаяния, этой запоздалой исповеди.
Не сразу, но Андрей Романович вновь вошел в ее жизнь. Немалую роль в этом сыграли муж и свекры, мудро напоминая Полине о целительной силе прощения, особенно когда речь идет о родных людях.
Постепенно они возобновили общение: сначала редкие звонки, затем встречи в парке, словно украденные минуты счастья, а потом и приглашение на домашний ужин. Андрей Романович с легкостью очаровал зятя, а маленьким внуком Мишей и вовсе безмерно загордился.
— Вылитый я
Глядя, копия! — Андрей Романович, словно завороженный, наблюдал за возней с внуком.
В этот момент Полину захлестнуло чувство умиротворения, знакомое лишь тем, кто нашел свою тихую гавань в настоящей семье.
"Ах, если бы мама могла это видеть… Видеть, как преобразился отец", – с грустью подумала она.
Казалось, ветры перемен действительно коснулись Андрея Романовича. Он самозабвенно играл с внуком, одаривал их с дочерью скромными, но такими приятными мелочами, даже предложил посидеть с Мишей, чтобы молодые родители могли выкроить время для себя. И Полина, словно вернувшись в детство, вновь ощутила тепло отцовской любви.
Однажды Андрей Романович пришел домой с поникшим видом. На расспросы дочери и зятя отмахивался, пока, наконец, не признался с горечью:
— На меня в суд подают из-за долгов по коммуналке. Наталья, когда мы были в браке, уговорила меня переписать имущество на нее. После развода я остался ни с чем, а пенсии едва хватает на пропитание.
В памяти Полины всплыли обрывки детства: исчезнувшая техника, пропавшая кукла… Первая реакция – проигнорировать этот завуалированный намек. Но, взглянув на отца, на его осунувшееся лицо, изрезанное морщинами, она увидела не того безжалостного человека, что обобрал жену и дочь, а беспомощного старика, отчаянно нуждающегося в поддержке.
— Я помогу тебе погасить долги, — пообещала Полина, преодолевая внутреннее сопротивление.
В другой раз Андрей Романович посетовал на невозможность попасть к врачу, и Полина отвезла его в частную клинику. Вскоре выяснилось, что в его квартире осыпается плитка, а трубы грозят прорваться в любую минуту. Полина пообещала помочь с ремонтом и даже предложила отцу переехать к ним на время работ.
В глазах Андрея Романовича блеснули слезы, дрогнувшие, словно росинки на рассвете:
– Не заслуживаю я такой доброты, дочка… Грешен я перед тобой, даже алименты не платил.
– Мне не алименты были нужны, папа, а ты сам, – ответила Полина, и в голосе её звенела искренность, словно чистый горный ручей. – Теперь ты здесь, и у меня есть отец.
Первые недели, проведенные Андреем Романовичем в квартире дочери, текли тихо и мирно, словно сонная река. Лишь сердце Полины иногда болезненно сжималось от мелких, но назойливых уколов: отец словно не замечал грязную посуду, оставлял после себя следы в ванной, а уборку в своей комнате считал делом десятым, необязательным. Когда же она деликатно намекнула на необходимость поддерживать порядок, Андрей Романович искренне изумился, словно услышал речь на незнакомом языке.
– Неужели у вас нет горничной? Тогда тебе самой приходится хлопотать по дому, как ни крути, ты же женщина.
– У нас каждый убирает за собой, даже Мишка, и тот, несмотря на свои пять лет, сам моет чашки.
– Это неправильное воспитание! Нельзя превращать мальчика в слугу, – Андрей Романович нахмурил брови, словно выговаривал прописную истину.
– Тебе ли говорить о воспитании? – не сдержалась Полина, и в голосе её прозвучала колкая ирония. – Ты меня не растил, а дочь твоей дражайшей супруги и вовсе от тебя сбежала.
Отец недовольно поморщился, словно от зубной боли:
– Ладно, признаю, ты права. Воспитывай своего ребенка, как знаешь, а я постараюсь быть сдержаннее в своих оценках.
Несколько дней спустя Виталий, слегка озадаченно, спросил Полину:
– Ты случайно не видела мой старый Айфон? Новый совсем взбесился, хотел пока перебиться со старым телефоном.
Полина с мужем перевернули все ящики вверх дном, но телефон словно испарился, канул в небытие. Он стал первым звеном в зловещей цепи исчезновений. Вскоре бесследно пропали кольцо и невзрачный браслет Полины, флакон с дорогими сердцу духами, пылившийся без дела старый планшет, что лежал по соседству с айфоном Виталия. Но последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал блендер, забытый Полиной в глубине кухонного шкафа, куда она заглядывала крайне редко.
– Куда он запропастился? Не кольцо ведь, чтобы под диван закатиться, – с досадой бросила она мужу.
– И правда, куда? – рассеянно отозвался Виталий, явно витая в собственных мыслях.
Полина, уловив ход его мыслей, поспешила возразить:
– Не стал бы отец брать вещи. Зачем ему? Он тут как сыр в масле катается.
Однако Андрей Романович, словно ждал этого вопроса, сразу же признался, когда зять завел разговор о пропавшей технике и драгоценностях:
– Да, взял. И продал. Вам-то они зачем? Пылились бы дальше в шкафу без дела. А цацки я выбирал самые дешевые, чтоб сильно по карману не ударило. С вас не убудет, а у меня хоть прибавка к пенсии будет.
Полину словно окатило ледяной водой. В душе поднялось то же щемящее чувство, что и двадцать лет назад, когда отец ушел из дома, прихватив ее любимую куклу.
– Если тебе нужны деньги, ты мог просто попросить, а не тащить наши вещи, – произнесла она, с трудом сдерживая обиду и злость.
– Спасибо, учту на будущее, – невозмутимо ответил Андрей Романович и, как ни в чем не бывало, направился в свою комнату.
– Стой! После такого ты здесь не останешься! – возмущенно воскликнула Полина.
– А куда я пойду? В моей квартире ремонт, да и больше у меня никого нет, – огрызнулся Андрей Романович. – Все мы совершаем ошибки, разве можно сразу ставить крест на человеке?
Он тут же сгорбился, глаза стали жалостливыми, и Полина, против воли, ощутила укол совести.
– Ладно, на этот раз прощаю, но чтобы больше никакой самодеятельности, – отрезала она.
Полина лелеяла робкую надежду, что этот досадный инцидент станет переломным моментом, после которого их отношения, словно хрупкий росток, пойдут в рост. Она даже начала исподволь подкладывать отцу небольшие суммы, словно удобряя эту надежду. Но воровство и неряшливость оказались лишь верхушкой айсберга, скрывающего глубоководные рифы характера Андрея Романовича. Однажды, словно громом поразив, он умудрился упустить Мишу из виду на детской площадке, и мальчик едва не выскочил под колеса мчащейся машины. На истошный крик дочери, в котором звучала вся материнская тревога, отец лишь беспечно пожал плечами:
– Я тебя вон одну во двор отпускал, и ничего, цела и невредима выросла.
В другой раз, словно назойливый ночной мотылек, Андрей Романович привел домой размалеванную даму неопределенного возраста, нарушив сон Полины и Виталия разудалыми визгами и приторным кокетливым смехом. Отец, казалось, искренне не понимал их недовольства, словно слепой к очевидному:
– Мне всего-то шестьдесят шесть, я еще не собираюсь ставить крест на личной жизни!
– Просто веди эту личную жизнь за пределами нашего дома, и, главное, подальше от глаз нашего сына, – взмолилась Полина, чувствуя, как надежда тает, словно дым.
С тех пор Андрей Романович несколько ночей в неделю проводил у дам, судя по его сбивчивым оговоркам – всякий раз у разных, словно коллекционируя мимолетные романы. Но переезжать к ним насовсем отказывался наотрез, будто боялся навсегда потерять что-то важное:
– Из брака с Натальей я вынес твердое убеждение, что спешка в семейных делах – плохой советчик. К тому же, не хочу бросать свою кровиночку, ненаглядную доченьку, мы ведь только-только начали понимать друг друга.
Правда, вскоре Полина с горечью осознала, что отцовская любовь – лишь ширма, скрывающая истинные мотивы Андрея Романовича, стремящегося во что бы то ни стало обосноваться в их доме.
Открытие это грянуло громом среди ясного неба, оставив после себя лишь осадок неприятного изумления. В одно из обычных будничных утр, отправив Виталия на работу, а Андрея Романовича с Мишей – наслаждаться свежим воздухом парка, Полина, вооружившись тряпками и щетками, затеяла генеральную уборку. Облачившись в свой любимый "наряд Золушки" – выцветшую футболку, бесформенные штаны и цветастую бандану
К, – она самозабвенно двигала диван, когда в дверь раздался звонок. На пороге стояла незнакомая, немолодая дама, чей взгляд, скользнув по Полине с неприкрытым презрением, выдал незваную гостью с головой.
– Андрей Романович дома? Нет? В таком случае, я подожду в его комнате, – промурлыкала незнакомка, протискиваясь в квартиру.
– Постойте, туда нельзя! – воскликнула Полина, инстинктивно хватая ее за руку, но было уже поздно.
Женщина брезгливо отдернула руку, словно прикоснулась к чему-то мерзкому.
– Мне можно, голубушка. Вы, вероятно, здесь новенькая, иначе знали бы. Я встречаюсь с Андреем Романовичем.
«Она приняла меня за прислугу», – ошеломленно сообразила Полина и, потеряв дар речи от подобной наглости, позволила незнакомке пройти. В тот же миг ее обоняние атаковала волна знакомого аромата, и Полина с яростью узнала свой пропавший парфюм.
– А что, хозяев нет дома? Когда их ждать? Не хотелось бы с ними пересекаться, наслышана, дочка у Андрея Романовича – просто фурия. Впрочем, вам-то, наверняка, лучше знать.
«Кому, как не мне», – чуть не вырвалось у Полины, но она вовремя прикусила язык, осознавая смысл сказанного.
«Неужели отец поливает меня грязью за спиной?!» – в ее душе поднималась буря. «Я приютила его в своем доме, обеспечиваю, а он плетет интриги со своими любовницами. Интересно, что еще он успел наговорить?»
– Да уж, хозяйка – настоящая мегера, – проворковала она, скорчив жалостливое личико. – Один Андрей Романович меня понимает и поддерживает. Он вам рассказывал, как хозяйка мне недоплачивает?
Незнакомка жадно заглотила наживку.
— Да она всех обделяет! Андрей Романович ей платил алименты, как королю, каждое лето отправлял на лазурный берег, а она теперь отца впроголодь держит, каждый сухарик считает. Он говорит, что терпит ее только из-за жалкой пенсии, не будь она кошельком на ножках, давно бы избавился. Слышала еще, что она лицом вышла – хоть святых выноси. И за что только мужики в ней душу не чают? И муж у нее есть, и ребенка умудрилась нагулять…
Здесь терпение Полины лопнуло, как перетянутая струна.
— Полагаю, пришло время представиться, — ледяным тоном перебила она щебечущую папину "подружку". — Меня зовут Полина.
Несколько долгих секунд ушло у разряженной дамы, чтобы осознать смысл ее слов. Осознание накрыло ее, словно ледяной волной, лицо побелело, взгляд шальной ланью метнулся к входной двери, но Полина уже стояла на страже, преграждая незваной гостье путь к бегству.
– Если хочешь уйти, тебе придется заплатить мне.
Полина не видела своего лица, но чувствовала, как оно исказилось в гримасе непримиримой ярости. Женщина лишь пискнула, словно загнанная в угол мышь:
– Хорошо… что я должна сделать?
– Молчи об этой встрече с моим отцом. Если ты слышала его сказки, то представляешь, на что я способна.
Вечером Андрей Романович являл собой воплощение заботливого отца и деда. Полина с неприятным удивлением наблюдала за этой отточенной до совершенства ролью. В голове закралась предательская мысль: а вдруг его пассия оболгала его из страха или корысти? Решив проверить свои подозрения, Полина небрежно обронила:
– Скоро ремонт закончится, и ты вернешься домой. Жаль, финансово поддерживать тебя больше не получится, у нас сейчас с деньгами совсем туго.
Андрей Романович скользнул по ней быстрым, исподлобным взглядом, и на долю секунды маска благодушия слетела, обнажив клокочущую ненависть. Теперь Полина знала наверняка: все это время он носил личину.
"Он меня не любит. Он здесь только из-за денег," – эта мысль обожгла сознание, как клеймо.
Боль пронзила ее с той же беспощадной силой, что и в десять лет, когда Андрей Романович, словно тень, обчистил их квартиру. Тогда он выкрал не просто вещи – он похитил саму суть, самое дорогое, что у нее было. Теперь же он покусился на последнее – надежду на хрупкий мир, на долгожданное примирение. И Полина поклялась себе, что на этот раз он не уйдет безнаказанным.
Спустя пару дней, она, словно ангел с коварным планом, предложила отцу прокатиться по магазинам, обновить его изрядно потрепанный гардероб. Ничего не подозревая, Андрей Романович с готовностью вскочил в ее машину, всю дорогу стараясь скрасить молчание дочери неумолчным потоком слов. Увлеченный собственной болтовней, он не сразу заметил, что дорога ведет совсем не к торговым центрам.
– А почему мы остановились? Мы же еще не приехали…
Полина уже несколько тягучих, словно патока, минут стояла на обочине, вцепившись побелевшими пальцами в руль.
– Приехали, Андрей Романович. Конечная.
– Что… что ты имеешь в виду? – непонимающе пробормотал он.
В течение следующих нескольких минут на его лице, словно на полотне безумного художника, причудливо сменяли друг друга маски – от первобытного испуга до напускного негодования, заканчиваясь нарочитым презрением. Полина, не мигая, смотрела в глаза отцу, рассказывая о визите его «возлюбленной», о липких откровениях, которыми та поделилась, и закончила ледяным тоном:
– Ты дважды разбил мне сердце. Первый раз, когда бросил, второй – когда цинично использовал меня как ходячий кошелек. Я больше не желаю видеть тебя. Выходи.
– Ты… ты высадишь меня здесь? Посреди этой глуши? – просипел Андрей Романович, хватаясь за ускользающую надежду.
– Бросаю, как ты бросил меня, отец. И не смей жаловаться. Я сделала для тебя в тысячу раз больше, чем ты когда-либо сделал для меня. А теперь – прощай.
Когда она вернулась домой, Виталий, с тревогой в голосе, спросил:
– Где Андрей Романович? Исчез… словно растворился в воздухе, и вещи его тоже пропали.
– Отец вернулся туда, где его истинное пристанище, – в свою одинокую, ветхую жизнь, – ответила Полина, в ее голосе звучала усталая решимость.
– Ты выгнала его? – Виталий нахмурился, его брови сошлись у переносицы. – Но второй шанс… разве это не то, что нужно?
Полина подняла руку, словно воздвигая невидимую стену.
– Пора тебе узнать правду, супруг мой. Некоторые раны не заживают, сколько ни давай времени, сколько ни предлагай шансов. Важно вовремя узреть эту гниль, эту неизменность и поставить точку, иначе унижение станет вечным спутником. Даже если источник боли – самый близкий человек.