Звонок от двоюродного брата Олега застал меня врасплох. Прямо посреди рабочего дня, когда голова гудела от отчетов и цифр.
– Светка, привет! Сто лет тебя не слышал! – бодро прокричал он в трубку, и я невольно улыбнулась. Олег всегда был таким: ураганом, человеком-праздником. – Как жизнь молодая? Как Андрюшка, уже невесту привел?
– Привет, Олежка. Нормально все. Андрей в институте, какая невеста, – я рассмеялась. – Ты как сам? Что-то случилось?
Его голос тут же стал серьезнее, вкрадчивее. Словно он придвинулся ко мне вплотную и заговорил шепотом.
– Свет, тут дело одно есть. Деликатное. Помощь твоя нужна.
Внутри у меня что-то неприятно екнуло. Червячок сомнения, маленький и скользкий, зашевелился где-то в районе солнечного сплетения. Олега я любила, как и всю нашу большую родню, но его «деликатные дела» часто заканчивались головной болью для окружающих. Он был из тех, кто живет легко, порхая по жизни как бабочка-однодневка. Вечный предприниматель, гений бизнес-идей, которые лопались, как мыльные пузыри, оставляя после себя лишь разноцветные разводы в виде долгов.
– Какая помощь? – осторожно спросила я, уже готовясь к худшему.
– Да ерунда, на пять минут. Свет, давай я пропишусь у тебя? Чисто формально, конечно! – подмигнул он, и я прямо через трубку почувствовала этот его фирменный, обезоруживающий жест. – Мне для одной сделки надо, чтобы московская прописка была. Статус, понимаешь? Кредитная линия лучше. Всего на полгодика, максимум на год. Потом выпишусь, как миленький. Ты и не заметишь!
Я замолчала. В ушах зашумело. Моя «двушка». Моя крепость. Выстраданная, выгрызенная у жизни ипотекой, которую я платила одна почти пятнадцать лет после развода. Каждый метр здесь был полит моими слезами, усталостью, ночными сменами и тотальной экономией на себе. Здесь вырос мой сын Андрей. Это был не просто бетонный короб, это был наш с ним ковчег, наш островок стабильности в бушующем море жизни.
И вот теперь Олег, с необыкновенной легкостью просит бросить ему якорь в моей тихой гавани.
– Олег, я не знаю… – начала я медленно. – Понимаешь, это же квартира. Единственное жилье.
– Да Светка, ты чего? – он искренне изумился. – Я же тебе не чужой дядя! Я же брат! Родня, как-никак. Ты думаешь, я на твою квартиру позарюсь? Да мне сто лет не нужна твоя двушка! У меня дела в гору идут, скоро свою в Сити куплю! Это просто формальность, бумажка. Ну что тебе стоит?
Его слова лились, как мед. Густой, сладкий, обволакивающий. Липкий. Он умел убеждать. Он давил на самые болевые точки: на родственные чувства, на совесть, на вечное женское «ну надо же помочь человеку».
– Я подумаю, Олег. Мне надо посоветоваться с сыном.
– Да с кем там советоваться? – отмахнулся он. – С пацаном? Свет, ну не будь такой занудой. По-родственному же прошу! Мать в курсе, она сказала – «Светка у нас девочка добрая, она не откажет».
Вот и тяжелая артиллерия пошла в ход. Мама. Для нее «семья» – это было святое, монолитное понятие, где личные границы стирались во имя общего блага.
– Я перезвоню тебе, – твердо сказала я и нажала отбой.
Сердце колотилось, как бешеное. Формальность? Бумажка? Я, сорокасемилетняя женщина, главный бухгалтер в небольшой фирме, прекрасно знала цену таким «бумажкам». Я видела, как из-за таких «формальностей» люди лишались всего. Но это же Олег… Кровиночка…
Вечером я рассказала все Андрею. Он выслушал молча, помешивая чай в своей любимой кружке с дурацким енотом. Мой взрослый, рассудительный сын.
– Мам, а ему зачем? – спросил он, подняв на меня свои серьезные глаза. – У него же дом в Подмосковье есть. Почему там не прописаться?
– Говорит, для бизнеса нужна именно московская. Для солидности.
– Солидность пропиской не создашь, – хмыкнул Андрей. – Странно это все. Если дела идут в гору, зачем ему чья-то квартира? Обычно так делают, когда свои активы прячут от приставов. Или когда кредитов набрали под залог всего, что есть. Я бы не стал, мам. Честно. Это наш дом.
Слова сына легли бальзамом на мою встревоженную душу. Он думал так же, как я. Но на следующий день позвонила мама.
– Светочка, доченька, Олежек звонил, – начала она издалека, голосом мягким, как варежка из ангорки. – Говорит, ты что-то не спешишь ему помогать…
– Мам, это не помощь, это серьезный риск! Прописать взрослого мужика в свою единственную квартиру…
– Да какой он мужик, он же мальчишка еще! – всплеснула руками мама на том конце провода. – Брат же! Как тебе не стыдно! Мы в одной коммуналке впятером жили, и никто не жаловался! А ты из-за бумажки родного человека оттолкнуть готова? Да что с тобой стало, дочка? Раньше ты была отзывчивее. Отец бы не одобрил…
Это был удар ниже пояса. Приплести отца, которого не было уже десять лет, – запрещенный прием. Я чувствовала, как внутри меня все сжимается от вины и обиды. Почему я должна быть виновата за то, что пытаюсь защитить себя и своего ребенка? Почему забота о собственной безопасности вдруг стала синонимом черствости?
– Мам, времена изменились. Сейчас другие законы, другие риски.
– Да какие риски, выдумала тоже! – сердилась она. – Это же Олежка! Кровиночка! Он тебе зла не пожелает! Вот увидишь, разбогатеет и еще тебе помогать будет! Не будь эгоисткой, Света!
Я повесила трубку с тяжелым сердцем. Эгоистка. Это слово гудело в моей голове, как набатный колокол. Может, я и правда эгоистка? Зациклилась на своей квартире, на своем спокойствии, а человеку нужна помощь.
На работе я поделилась с Иркой из соседнего отдела. Ирка – женщина битая, разведенная дважды, с двумя детьми и железным характером.
Она выслушала меня, отхлебнула остывший кофе и сказала жестко:
– Света, ты в своем уме? Какая прописка? Ты хочешь потом с его кредиторами у своей двери разговаривать? Или, не дай бог, с его женой при разводе и разделе имущества? По закону, если он докажет, что вкладывался хотя бы в ремонт…
– Да какой ремонт, он же жить там не будет!
– А ты докажи потом, что не будет! – отрезала Ира. – Приведет участкового, скажет, что ты его не пускаешь. А он, бедолага, там прописан. Прописка – это не фантик от конфеты. Это право пользования. Запомни это слово: «пользования». Он сможет прописать туда своих несовершеннолетних детей. И ты их потом не выпишешь никогда. Даже через суд. Нужна тебе такая головная боль?
Ирка как будто вылила на меня ушат ледяной воды. Дети Олега. У него их было двое от первого брака. Мальчишки десяти и двенадцати лет. Я представила эту картину: в мою маленькую двушку, в которой мы с Андреем едва помещаемся, въезжает бывшая жена Олега с детьми. И я ничего не могу сделать. Моя крепость рухнула от одной этой мысли.
Ночью я не спала. С одной стороны – здравый смысл и ледяной ужас от Иркиных слов. С другой – мамин укоризненный голос, обиженный Олег, вся наша дружная родня, которая заклеймит меня позором. «Загордилась москвичка!», «Родства не помнит!». Я знала их всех как облупленных. Знала, что будут говорить.
Олег позвонил снова через два дня. Голос его был уже не медовый, а стальной.
– Ну что, Свет? Надумала? Я документы готовлю.
– Олег, я не могу, – выпалила я, собрав всю волю в кулак. – Прости. Я не буду тебя прописывать.
На том конце провода повисла тяжелая тишина. Такая густая, что, казалось, ее можно было резать ножом.
– Ясно, – процедил он наконец. – Понятно все с тобой. Значит, не родственники мы больше. Значит, свой карман тебе дороже семьи. Ну-ну. Не подавись своей квартирой.
И он бросил трубку.
Я сидела, глядя в одну точку. Руки дрожали. Вроде бы поступила правильно, защитила себя. А на душе было так гадко, словно я совершила предательство.
А потом, спустя неделю, грянул гром. Мне позвонила тетя Валя, его мать. Плакала в трубку. Оказывается, никакой «сделки века» у Олега не было. Были огромные долги по кредитам, взятым под залог его подмосковного дома. Банк забирал дом, и ему срочно нужно было куда-то выписаться самому и выписать детей, чтобы дом можно было продать с торгов без обременения. А прописаться ему было некуда. Все остальные родственники, у которых он просил о такой же «формальности», деликатно отказали. Я была его последней надеждой. Последней дурочкой в его списке.
Он врал. Врал мне, врал матери, врал всем. Он хотел использовать меня и мою квартиру как временное прибежище, перевалочный пункт в своем очередном жизненном крушении. И если бы я согласилась, то его проблемы, его долги, его дети – все это могло лечь мертвым грузом на мои плечи. На мой выстраданный ковчег.
Вечером, когда мы с Андреем сидели на кухне и пили чай, я чувствовала небывалое облегчение. Да, я испортила отношения с братом. Да, мама до сих пор со мной не разговаривает, считает меня бессердечным человеком. Может, со временем они все поймут. А может, и нет.
Но я смотрела на своего сына, на чистые стены нашей маленькой кухни, на огни ночного города за окном, и понимала – я все сделала правильно. Крепость устояла.
Иногда нужно уметь говорить «нет». Даже самым близким. Даже когда тебя называют эгоисткой. Потому что своя рубашка не просто ближе к телу. Иногда эта рубашка – твоя единственная броня.
*****
Я до сих пор не знаю, права ли была. С одной стороны, я защитила свой дом и сына. С другой – отвернулась от родного человека в беде. Родная кровь – не водица… Или в наше время каждый сам за себя? А как бы вы поступили?
🎀Подписывайтесь на канал. Ставьте лайки😊. Делитесь своим мнением в комментариях💕