Молодой дирижер Муртуза Бюльбюль – о своем пути в музыке, профессиональном становлении и умении поладить с огромным оркестром.
«Время на сцене течет иначе, чем в жизни, – говорит 23-летний Муртуза Бюльбюль, всматриваясь в потолок московской кофейни «Чайковский». – Часто не понимаешь, сколько уже выступаешь и сколько еще осталось». В этом году он оканчивает факультет симфонического и хорового дирижирования Московской консерватории (класс Вячеслава Валеева), и в его карьере все происходит стремительно, но своевременно. Дебютировав в 2015-м, за прошедшие десять лет он сотрудничал с лучшими коллективами России и Азербайджана. Выступал в Германии, Италии, Казахстане. Аккомпанировал Анне Нетребко и Дмитрию Ситковецкому, Эльчину Азизову, Елене Гвритишвили и Динаре Алиевой. Ассистировал дирижерам Сергею Скрипке и Федерико Санти, стажировался у Гюнтера Нойхольда в Вене и Иоганнеса Вильднера в Берлине.
«Это искусство, которое выросло из ремесла, – объясняет Муртуза, когда спрашиваешь, что для него дирижирование. – Изначально функция дирижера, или капельмейстера, была технической. Нужно было, чтобы все играли вместе, играли ровно и чисто. Это был своего рода командир. Большой палкой настукивал ритм – это можно и сегодня наблюдать в военных оркестрах. Но музыка усложнялась, инструменты – тоже, оркестр менялся, и просто дирижера-ремесленника стало мало. Потребовался человек, способный стать в некотором роде соавтором музыки: композитор написал произведение, а он предложил трактовку. Не найти двух одинаковых записей Симфонии № 4 Брамса – каждый дирижер исполняет ее по-своему. Бывает, что и у одного крупного дирижера вы не найдете какого-то произведения, исполненного одинаково, особенно в разные жизненные периоды. Человек меняется, другой становится и музыка, которую он играет. Поэтому дирижирование – это, несомненно, искусство. Но требующее большой технической подготовки». Сам Муртуза уже успел немало поработать над интерпретациями сочинений разных композиторов, в том числе азербайджанских: Узеира Гаджибейли, Кара Караева, Фикрета Амирова.
Дирижер должен быть наделен и другими талантами, один из которых – талант коммуникации, умение управлять коллективом. «Перед тобой сидит от 80 до 120 человек, у каждого в жизни что-то происходит. У одного сын двойку получил, другой с женой поругался, у третьего зуб болит. Нужно дать всем этим людям энергию, задать направление, помочь собраться. При этом не передавить. Очень непростая конструкция – и человеческая, и техническая. Я считаю, что основная функция дирижера – двигать вперед», – говорит Муртуза и добавляет, что в современном мире задача осложняется зависимостью от концертных организаций и вкусов аудитории. Не всегда получается исполнять то, что на самом деле хочется, чаще выступаешь с тем, что популярно. И здесь пригождается еще одно умение – дипломатическое, чтобы и Чайковского сыграть, и что-нибудь неожиданное, важное, требующее работы со стороны слушателя. «К большому счастью, удается находить компромиссы. Потому что я убежден: музыка должна звучать разная».
К примеру, в сентябре 2023 года Муртуза провел в малом зале «Зарядья» концерт, идею которого долго вынашивал, – «Учитель и ученики». «Мы играли музыку Дмитрия Шостаковича, который был не только выдающимся композитором, но и удивительным педагогом. Самое любопытное, что его ученики – люди диаметрально противоположные в своем творчестве по отношению и к наставнику, и друг к другу. Мы с камерным составом Государственного Кремлевского оркестра сделали так: первое отделение полностью посвятили музыке самого Дмитрия Дмитриевича – звучали Соната для виолончели и фортепиано, знаменитая Камерная симфония. А во втором взяли сочинения двух его учеников – Музыку для камерного оркестра Георгия Свиридова и Третью симфонию Кара Караева». Ушла ли публика со второго отделения? «Массово – нет, хотя мы отдавали себе отчет, что охват будет меньше».
Муртуза родился в Анкаре, где его отец, знаменитый азербайджанский певец и композитор Полад Бюльбюльоглу, на тот момент возглавлял организацию ТЮРКСОЙ, развивающую культуру тюркоязычных регионов. Довольно скоро семья перебралась в Баку, а еще спустя время – в Москву: главу семьи назначили Чрезвычайным и Полномочным Послом Азербайджана в России. «Меня всегда впечатляло, как перемещался папа: он, как и многие его сверстники, воспринимал полет из Москвы в Баку как поездку на дачу, – вспоминает Муртуза. – Были случаи, когда он утром улетал, чтобы вечером вернуться. Для нашего поколения, выросшего во времена таможни и паспортных контролей, все уже не так».
Муртуза рос в окружении искусства и музыки. Дома не переставая крутились пластинки, за столом собирались именитые гости: Иосиф Кобзон, Андрей Дементьев, Таир Салахов. Мальчиком он много времени проводил у сцены, на которой выступал отец, и нередко становился свидетелем его популярности: «К папе на улице подходили люди, просили о совместном снимке, и я оказывался в роли штатного фотографа». Муртуза говорит, что сам не сразу решил заниматься музыкой, хотя со стороны кажется, что с такими отцом и дедом (оперным певцом Муртузой Мамедовым, знаменитым Бюль-Бюлем) других вариантов попросту не было.
Он учился в Детской музыкальной школе им. Бетховена по классу фортепиано, затем поступил в Академическое музыкальное училище при Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского к Леониду Павлову на отделение хорового дирижирования и окончил его с отличием. «Возможно, мне повезло, но на меня в семье никто давления не оказывал, музыкой заниматься не заставляли. Когда меня шестилетнего отправляли в музыкальную школу, идея была в том, чтобы я просто понимал в нотной грамоте. Я был ребенком боевым, активным, сидеть часами за роялем не мог – педагоги со мной намучились. Но учительница по фортепиано, замечательная Марина Александровна Воронина, отметила мои длинные руки и пластичную игру и сказала: «Тебе надо дирижированием заняться». В школе программы подготовки дирижеров не было, но Муртузе нашли хормейстера, и он начал заниматься с Алексеем Александровичем Кубышкиным. «В какой-то момент я понял, что это мое будущее».
Что его увлекло в дирижировании? В первую очередь та самая возможность воплощать музыку и двигать коллектив вперед, повышая его музыкальный уровень. «А следом приходят эйфория, страсть, которые чувствуешь после того, как тебе что-то удалось». Нравится ли ему власть, могущая легко опьянить руководителя оркестра, по взмаху палочки которого сотня музыкантов – и отличных музыкантов! – берется за инструменты? «Если идешь в профессию только для того, чтобы повелевать, ничем хорошим это не кончится. Оркестр – очень чувствительный механизм. По мудрому выражению одного из моих коллег, это рука, которая всегда находится около твоей шеи. Она ее не сжимает, но может, если начнешь слишком многое себе позволять».
Муртуза говорит, что пробиться, заявить о себе молодому дирижеру крайне сложно. К начинающему относятся очень осторожно: как его примет оркестр? публика? вдруг что-то пойдет не так? Заслужить доверие можно, только имея в послужном списке хотя бы несколько успешных выступлений. Но как добиться, чтобы тебя подпустили к дирижерскому пульту без опыта? Из замкнутого круга можно выбраться, лишь соглашаясь на то, что предлагают. «Всё решают терпение и трудолюбие, которых не хватает многим начинающим дирижерам, в том числе мне, – говорит Муртуза. – Кто-то заболел, что-то перенесли, и ты оказываешься запасным вариантом. Это судьба почти каждого новичка в нашем деле. Дали отыграть маленький концерт, провел его успешно, и тебе доверят что-то посложнее. Но да, этот путь может растянуться на годы».
Как дирижер Муртуза дебютировал в 14 лет. «Когда был жив мой дед, совсем еще юный папа вышел на сцену на его юбилее и исполнил азербайджанскую народную песню – это был сюрприз». На 70-летии самого Полада Бюльбюльоглу номер повторили, только сюрпризом стал Муртуза, дирижировавший Азербайджанским государственным оркестром. Забавно, но найти фрак на столь юного артиста оказалось проблемой, и его сшила мама. «Понятно, что я сын своего отца, но все равно профессиональному музыканту требуется наличие духа, чтобы довериться школьнику. Первый оркестр – это как первая любовь, ее невозможно забыть. Когда я сегодня сотрудничаю с этим оркестром, вижу людей, которые тогда были со мной на сцене, и это очень приятно».
Говоря о своих достижениях, Муртуза невероятно скромен: «У такого молодого дирижера их не может быть». Но тут же упоминает сотрудничество с Петербургской филармонией, куда его пригласили два года назад провести камерный концерт. А следом доверили мероприятие покрупнее – выступление Академического симфонического оркестра Петербургской филармонии в большом зале: в репертуаре – марши, польки, вальсы. На третий раз было уже весьма серьезно: оркестр под управлением Муртузы Бюльбюля исполнял «Прелюды» Ференца Листа и «Ночь на Лысой горе» Модеста Мусоргского. «В минувшем сентябре я дебютировал уже в Московской филармонии с их академическим филармоническим оркестром, и это тоже важная ступенька моего профессионального развития. Каждый оркестр, с которым доводится работать, – новая страница».
У каждого дирижера свой почерк. Есть очень экспрессивные, которые буквально не могут стоять на месте, управляют широкими жестами, прямо порхают над оркестрантами. Но есть и те, кто сдержан, спокоен, весь в себе, и лишь короткий взмах палочки передает музыкантам то самое направление движения. «Надо понимать, что в каждом случае почерк может меняться. Это зависит от колоссального количества факторов: произведения, мобильности оркестра, настроения самого дирижера, его отношения к произведению. Я наблюдал, как один мой коллега дирижировал двумя сочинениями, одно из которых было для него довольно личным, а второе – общеизвестным. Возникало ощущение, что это два разных человека».
Поведение дирижера – это буквально язык жестов, где важную для музыкантов информацию может содержать каждый взмах, каждый взгляд. «Даже движение бровей, – говорит Муртуза. – Это очень тонкая материя. Возможно, это не очень популярное мнение, но дирижера рождают интеллект, знания, личная культура. Все остальное – база, техника. Или, как мы говорим на профессиональном жаргоне, намах – уровень, зависящий от того, сколько раз дирижировал».
Муртуза говорит, что его почерк еще формируется: «Но вообще я очень спокойный и выдержанный за пультом. Некоторые старшие коллеги говорили мне об этом как о минусе: порой возникает ощущение, будто я недостаточно горю. Я прислушиваюсь к мнению, но не могу с ним согласиться, ведь это часть моей индивидуальности. Зачем прыгать за пультом, если мне это несвойственно?»
Как он ощущает преемственность поколений? Муртуза сразу понимает вопрос: очевидно, что о плюсах и минусах династийности ему приходилось размышлять и раньше. «У папы колоссальный опыт на сцене, он невероятно чувствует зал. Например, отец всегда говорил: никогда не спеши уходить со сцены. Надо подождать, пока звучат аплодисменты, но не до конца, чтобы не уходить в тишине. Да и зрителям надо оказать уважение – некоторые идут к сцене с букетами. К цветам у нас в семье трепетное отношение. Папа всегда забирает все и приносит домой. Я шучу, что после его концерта у нас висячие сады Семирамиды».
Получается ли юному дирижеру победить ту самую зависимость от мнения публики и директоров площадок? Иногда. И тут Муртуза знает, за что бороться. «Я всегда был убежденным «кучкистом» (поклонником содружества русских композиторов «Могучая кучка». – БАКУ) – с тех пор как в училище познакомился с музыкой Мусоргского и Римского-Корсакова. Быстро полюбил Шостаковича. Но есть много менее известных композиторов – например, Николай Сидельников, написавший ораторию «Поднявший меч». Благодаря хоровикам знают его «Сокровенны разговоры». Есть масса симфонической музыки, которая мало звучит, а хочется, чтобы чаще: тот же Георгий Свиридов – иногда слышу его «Патетическую ораторию» или кантату «Поэма памяти Сергея Есенина». Композиторов, которые достойны звучать чаще, много».
Если бы не дирижирование, он стал бы искусствоведом или филологом. «Писал бы научные работы, изучал творчество Велимира Хлебникова и Иосифа Бродского. Читать книги я могу бесконечно, днем, ночью, в любое время. Недавно прочитал некролог о Надежде Мандельштам Иосифа Бродского – буквально три-четыре страницы, но это, наверное, один из лучших текстов прошлого века. А еще – переписку Николая Гумилева с Анной Ахматовой. Начал переписку Павла Третьякова со Львом Толстым. Представляете, там Третьяков пишет, что ему многие картины из собственной коллекции не нравятся. Ему приходится их покупать, выставлять, чтобы понять свое отношение к ним».
Муртуза делает небольшую паузу и добавляет: «У дирижеров тоже случается играть то, что совсем не по душе. Нередкая история – десятилетиями работать с оркестрами, но сыграть восемь гениальных тактов за шесть секунд и благодаря этому войти в историю. Все остальное забудется, а эти восемь тактов окажутся кульминацией жизни».
Благодарим Московскую государственную академическую филармонию за помощь в организации фотосъемки
Читайте еще:
Бакинство. Чувство корней Полада Бюльбюльоглу
Текст: Андрей Захарьев
Фото: Даша Ястребова