Я замерла на пороге, вперившись в столик. Казалось, здесь собрали всю роскошь мира: рубиновый виноград в хрустальной чаше, сыры с благородной плесенью, тончайшие ломтики прошутто, закрученные в розы. Бутылки стояли строем солдат на параде — бордо с пыльным налётом возраста, шампанское с позолотой на этикетке, виски в тяжёлом графине, словно вырубленном из ночи.
— Нравится? — Владимир щёлкнул выключателем, и комната погрузилась в полумрак, озарённый лишь дрожащим пламенем свечей.
Я кивнула, снимая пальто. А босые ступни утонули в ковре, мягком, как облако.
— Танцуем, — он включил музыку — томные звуки саксофона поплыли по воздуху.
— Я... — руки сами потянулись к пряжке юбки, — не умею.
— Умения здесь ни при чём, — он притянул меня к себе. — Нужно только желание…
Его губы коснулись виска, и мы закружились. Шаги сливались с ритмом сердца, свечи расплывались жёлтыми мазками в темноте. Голова плыла — то ли от вина, выпитого за ужином, то ли от его дыхания на шее.
— Ты дрожишь, — прошептал он, проводя рукой по моей талии.
Я прижалась лбом к его щеке, пытаясь поймать равновесие, голова закружилась. В носу защекотал аромат — его кожа, дорогое виски, воск свечей. Я потеряла равновесие от танца? От страха? Или от того, как его пальцы вписывались в изгибы моего тела, будто повторяя давно заученный маршрут?
— Не анализируй, — он будто прочитал мысли, прижимая меня крепче.
Мы двигались, пока музыка не сменилась тишиной. Он остановился, но мир продолжал вращаться — стены, картины в позолоченных рамах, наше отражение в огромном зеркале...
— Всё в порядке? — Владимир приподнял моё лицо.
Я засмеялась, закрывая глаза:
— Не знаю. Кажется, я...
Но слова потерялись где-то между его губами и моим желанием забыть, что завтра существует.
Идиллия рассыпалась в прах в ту самую секунду, когда телефон завибрировал на диване. Фёдор... Единственный друг, но сейчас его звонок был вообще не к месту!
Внутри разгорелась война. Одна часть меня кричала: «Не отвечай! Пусть звонит завтра!» Другая, более добродушная, напоминала о дружбе, о годах доверия.
Владимир напрягся, наблюдая за моей внутренней борьбой. Его брови сошлись на переносице, в глазах читалось недоумение.
— Прости, — прошептала я, проводя пальцем по экрану. — Федь, привет!
Мой голос прозвучал неестественно бодро, и я тут же поморщилась от фальши.
— Э-э, Аглая?
— А кто ещё, дубина ты стоеросовая?! — вырвалось у меня.
Фёдор всегда умел появляться в самые неподходящие моменты — словно обладал каким-то сверхъестественным чутьём.
— Ты смотрела дело той блогерши?
Я мысленно выругалась. Как могла забыть о том, что сама же и предложила? Пришлось импровизировать:
— Мельком глянула. Что говорят жильцы подъезда? Есть записи с домофона?
— На домофоне ничего подозрительного, все личности установлены...
— Значит, копать надо среди жильцов, — я машинально прикусила губу, краем глаза замечая, как Владимир разливает шампанское.
— У меня с Танечкой проблемы... — в голосе друга послышалась горечь.
Отказать ему в разговоре я не могла, но и перед Владимиром было невыносимо неловко. Он стоял у столика, держа в руках два бокала, и молча наблюдал за мной.
— Бросила?
— Не то чтобы... Она как будто знала до этого, чего я хочу, а теперь стала какой-то отстранённой. Не понимаю, что делать.
— Поговори с ней честно. Такие разговоры всегда помогают. Не надумывай лишнего.
— А может, у тебя есть идеи для свидания?
— Отведи её в модный ресторанчик на крыше. Она оценит. Это отличное место для разговора — можно либо красиво расстаться, либо наладить отношения.
— Там же цены... Я всю зарплату оставлю!
— С женщиной всегда дорого, Федь. Прости, мне пора.
— А, понял. А с твоим делом-то что?
— Завтра запишу тебе километровые голосовые! Обещаю! Федюнь, правда, нужно бежать.
Не дожидаясь ответа, я отключила звонок и поставила телефон в авиарежим. Предварительно набрав сообщение Снежку: «Не жди сегодня, собирай вещи, выезжаем утром».
Владимир молчал, и это молчание давило тяжелее любых слов. Я опустилась на диван, глядя на его профиль в свете свечей.
— Фёдор... друг детства. Бывший коллега, — начала я, обводя пальцем узор на обивке дивана. — Он один из единственных, с кем я общаюсь.
Владимир повернулся ко мне, отставив бокал. Его взгляд был спокоен, но в уголках глаз дрожал интерес.
— А теперь ты... травница? — он провёл пальцем по моему запястью.
— Мази, настойки, — я нервно засмеялась. — Смешно, да? Вчерашний патологоанатом с пакетиком ромашки и делом об у.б.и.й.с.т.в.е блогера.
Голос задрожал неожиданно. Я замолчала, удивлённая собственной откровенностью. Последний раз говорила о себе так... лет десять назад? Когда ещё верила, что кому-то интересны мои истории.
— Продолжай, — он обнял меня, ладонь легла на плечо, будто защищая от невидимых ударов.
И я заговорила. О вскрытиях, а потом о сыске, о вдове, которая принесла мне пирог после того, как я нашла у.б.и.й.ц.у её мужа. О том, как научилась молчать, потому что чужие проблемы всегда громче твоих.
— Странно, — прошептала я, чувствуя, как его пальцы вплетаются в мои волосы. — Обычно я...
— Как крепость, — закончил он за меня. — Но крепостям тоже нужны ворота.
Тогда я спросила о нём. Он замер, взгляд упёрся в потолок.
— Женился зелёным, она была старше на одиннадцать лет, — голос его стал ровным, будто читал доклад. — Любопытный опыт — быть игрушкой для женщины, которая крутит тобой как марионеткой.
Я представила его молодым — без седины у висков, с менее уверенными жестами.
— Бизнес строил с нуля. Торговал запчастями в гараже, пока не купил первый салон. — Он махнул рукой, будто отмахиваясь от воспоминаний. — Теперь у меня сеть автоцентров, яхт-клуб, пара ресторанов...
— И много замков у этой крепости? — я коснулась его грудины.
Он поймал мою руку, прижал к губам:
— Ты первая, кто спросил про фундамент, а не про высоту стен.
Мы молчали, слушая, как за окном шумит дождь. Его дыхание смешивалось с моим, ладонь всё так же лежала на моем плече — тёплая, тяжёлая, настоящая. Я ждала подвоха, насмешки, но он просто спросил:
— А ромашка помогает от бессонницы?
И тогда я рассмеялась — громко, некрасиво, по-настоящему. Как не смеялась в обществе.
Его вопрос** прозвучал так тихо, что я сначала подумала — послышалось. Но нет, в его глазах читалось искреннее любопытство, смешанное с осторожностью.
— Этот подросток... Он кто для тебя? — Владимир произнёс это так, будто боялся нарушить хрупкое равновесие между нами.
Я замерла, сжимая в пальцах край юбки. Как объяснить то, что невозможно объяснить? Как раскрыть часть себя, не рискуя всем?
— Вов, — начала я, отводя взгляд, — я не хочу врать. Но и всю правду рассказать не могу. Давай... оставим некоторые вещи между мной и моей совестью?
Он не отпустил меня, когда я попыталась отстраниться. Напротив — притянул ближе, нежно коснулся губами переносицы.
— То есть ты хочешь быть со мной честной, но при этом сохранить свои тайны? — в его голосе звучала мягкая усмешка.
Я встретила его взгляд — прямой, изучающий, понимающий.
— Да, — призналась я. — И сейчас я буду предельно честна: я пришла сюда не ради фруктов и шампанского.
Мои пальцы скользнули по его щеке, нашли подбородок. Я подалась вперёд, касаясь губами его губ — медленно, почти невесомо. Чувствовала, как учащается его дыхание, как напрягаются мышцы под моими ладонями, спущенными на его грудь.
Когда он ответил на поцелуй, я позволила себе расслабиться. Страсть нарастала постепенно, как волна в шторм — сначала робкая, потом всё более настойчивая. Мои пальцы зарылись в его волосы, его руки скользили по моей спине, оставляя обжигающие следы.
Мир сузился до этого момента, до этих прикосновений, до вкуса его губ. Всё остальное — вопросы, тайны, недосказанности — отступило, стало неважным. Сейчас существовали только мы и то, что рождалось между нами…
*****
Свеча с глухим стуком покатилась по полу, оставляя за собой след воска, похожий на слезу. Ираида стояла посреди комнаты, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Мелкая паршивка! — её голос, обычно ледяной и ровный, теперь дрожал от ярости. — Канал обрубила, защиту поставила... Как посмела?!
Она была старшей из сестёр. Вернее, из выживших сестёр. Но эта... Аглая. Сиротка, бабкина любимица. Та, кому доставались лучшие куски, новые платья, улыбки. Даже звёзды, будь её прихоть — старуха с неба сорвала бы.
Злость клокотала в груди, горячая и густая, как расплавленный металл. Ираида схватила со стола фарфоровую статуэтку — пастушку с разбитым ещё в детстве лицом — и швырнула в стену. Осколки звенящим дождём рассыпались по полу.
— Не могла! — прошипела она, вцепляясь в подоконник. — Я же прокляла её! Закрыла ей доступ к силе на себя!
Но бабушкины слова, те самые, что когда-то усмиряли её бурю, вдруг всплыли из глубин памяти: «Ведьма, проклинающая себе подобную, сама в петлю лезет. Расплата придёт — дело времени».
Комната поплыла. Ираида прислонилась к стене, вдруг ощутив тошнотворную слабость в коленях. Она вспомнила тот день: Аглая, в сарафане с ромашками. Её крики о том, что она найдёт на них управу. Солнце в блестящих волосах. И собственные пальцы, складывающиеся в запретный жест. Сгусток чёрной энергии, летящий в тонкую спину...
— Д.у.р.а! — выдохнула она, глядя на дрожащие ладони. — Старая д.у.р.а
Теперь эти руки, покрытые возрастными морщинами, казались ей чужими. Они когда-то лечили, утешали, а потом...
За окном завыл ветер, врываясь в форточку. Ираида медленно сползла на пол, в кольцо осколков и восковых слёз. Где-то там, за сотни вёрст, Аглая — женщина с упрямым взглядом — жила и не думала о ковене, о тётушках, единственных родных людях.
А расплата, о которой говорила бабка, уже стояла за спиной...
Стук в дверь вырвал Ираиду из водоворота мыслей. Она вздрогнула, торопливо оправляя складки платья.
— Ираида? Всё хорошо? — голос Дарьяны, обычно мягкий и спокойный, сейчас звучал с явной тревогой.
Это только подлило масла в огонь её ярости. Но многолетняя привычка держать лицо взяла верх.
— Кхм, да. Просто случайно уронила статуэтку, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Может, помочь с уборкой?
— Нет-нет, я сама справлюсь.
Дарьяна не дождавшись приглашения войти, развернулась и пошла прочь. Ираида собирала осколки, чувствуя, как внутри снова закипает раздражение.
Подойдя к окну, она увидела, как Виталина, разодетая в пух и прах, торопливо запрыгивает в такси.
— Одна изображает из себя святую, другая ведёт себя как девица лёгкого поведения... — прошипела Ираида, сжимая кулаки. — За что мне такое наказание? За какие грехи я получила в сёстры этих... этих...
В саду Дарьяна опустилась на старую деревянную скамью. Её пальцы нервно теребили край юбки. Мысли кружились в голове, словно осенние листья на ветру.
Позвонить Аглае? Написать? Но что сказать? Как объяснить всё так, чтобы она прониклась?
Ираида слабеет с каждым днём. Они с Виталиной делают всё возможное, но этого недостаточно. Нужна свежая сила, молодая энергия. Нужна ведьма, способная вложить свои силы в лечение.
Онкология — не простуда. Это безжалостный враг, который методично разрушает организм изнутри. И время работает против них.
Дарьяна достала телефон, но экран остался тёмным. Она знала, что каждое слово должно быть взвешенным. Одно неверное движение — и всё может рухнуть.
Аглая... Та, кого они когда-то отвергли. Та, кто могла бы помочь. Но примет ли она их мольбу о помощи?…
Друзья, не стесняйтесь ставить лайки и делиться своими эмоциями и мыслями в комментариях! Спасибо за поддержку! 😊