— Ну что, соседка! Обвела старого дурака вокруг пальца? Довольна? — крикнула она, когда Фаина вышла поливать свои георгины.
— Отдай! Это земля моего отца! Ты на чужое позарилась!
Клара Захаровна кричала так, что казалось, вот-вот лопнут стекла в окнах. Её лицо побагровело, а руки сжимались в кулаки.
— Уймись, Клара! Не позорься на всё село! — пыталась урезонить её соседка, Фаина Ильинична. — Бумага есть, геодезист всё отмерил! Твой забор на моей земле стоит!
— Подговорила его! Охмурила! Всю жизнь на чужом добре живёшь, а теперь и землю решила оттяпать!
Клара сплюнула в сердцах и, развернувшись, зашагала к своему дому, бросив через плечо:
— Ничего, будет и на моей улице праздник! Посмотрим, как ты запоёшь!
1. Соседская вражда
Два двора, разделенные старым, посеревшим от времени штакетником, были как две разные вселенные.
У Клары Захаровны царил железный порядок. Грядки, словно солдаты на плацу, стояли ровными рядами. Каждый колышек для помидоров был одинаковой высоты, каждая тропинка посыпана чистым песком. Даже куры у неё ходили строем в своем идеально чистом загоне.
Клара была женщиной-кремень. Овдовев рано, она одна подняла сына Евгения, и с тех пор привыкла полагаться только на свои мозолистые руки.
Её девиз «как потопаешь, так и полопаешь» был высечен не только в сердце, но и на каждой до блеска отмытой тарелке в её доме.
— Мам, может, хватит на сегодня? Спина же не железная, — бывало, говорил ей Женя, видя, как она дотемна пропалывает очередную грядку.
— Ничего, — отрезала Клара, не разгибаясь. — Сорняк ждать не будет. Он, как и лень, чуть слабину дашь — тут же всё заполонит.
И она бросала выразительный взгляд через забор.
А там, у Фаины Ильиничны, кипела совсем другая жизнь. В её дворе царил весёлый, творческий хаос. Пышные георгины росли в обнимку с укропом, на старой груше висели глиняные колокольчики, а по двору бродили кошки всех мастей и расцветок.
Фаина, тоже вдова, была душой их улицы. Лёгкая, весёлая, она любила собирать у себя на веранде соседок, угощать их пирожками и вишневой наливкой и петь под старенькую гитару.
— Фая, ну как у тебя всё так растёт само по себе? — удивлялись подруги.
— А я с ними разговариваю! — смеялась она в ответ. — Цветочку — доброе слово, котику — молочка, вот и вся моя агротехника!
Их с Кларой отношения уже много лет напоминали тихую, но упорную войну. Она велась не на полях сражений, а в мелочах.
— Фаина! — раздавался строгий окрик Клары через забор. — Твои куры опять мне грядку с морковкой разгребли! Уйми своих дармоедов!
— Кларочка, так это они тебе землю рыхлят, помогают! — беззаботно отзывалась Фаина. — Радуйся, помощники бесплатные!
Или вот ещё. Выйдет Фаина утром на крыльцо, потянется сладко и громко, на весь двор, скажет:
— Ах, благодать-то какая! Птички поют, солнышко светит!
А из-за забора тут же доносилось недовольное бормотание Клары:
— Птички поют, а работать кто будет?
Некоторые и в земле видят не божью благодать, а только работу каторжную...
Но была у этой войны одна большая, общая тайна, которая могла бы примирить их или разрушить всё окончательно.
Сын Клары, молчаливый и работящий Женя, с самого детства был по уши влюблён в красавицу Олесю, дочь Фаины.
Олеся недавно вернулась из города. Пыталась там зацепиться, но неудачный роман оставил в её душе горький осадок.
И только рядом с Женей она снова начинала улыбаться. Их чувства были такими же чистыми и настоящими, как роса на траве поутру.
Но они смертельно боялись своих матерей.
— Жень, мама опять сегодня твою ругала. Сказала, что ты, как и отец твой, молчун угрюмый, — шептала Олеся, когда они встречались у дальней калитки, где их не было видно из окон.
— А моя про твою говорит, что она бездельница и вертихвостка, — вздыхал Женя, осторожно беря её за руку. — Как мы им скажем, Лесь? Они же нас съедят... и друг друга заодно.
Каждая их встреча была целой операцией, полной страха и нежности. Они верили, что когда-нибудь всё наладится.
Но не знали, что скоро грянет буря, которая поставит под угрозу не только их хрупкое счастье, но и мир на всей их маленькой улице. И казалось, этой бури уже ничто не остановит.
2. Яблоня раздора
Конфликт, тлевший годами, как торфяник, вспыхнул от одной-единственной искры. В село приехал старый геодезист, чтобы сделать обмер для новых кадастровых документов. Ходил с треногой, вбивал колышки, а на следующий день выдал соседям по бумажке.
Фаина Ильинична свою даже читать не стала, сунула в комод. А вот Клара Захаровна в каждую букву впилась своими зоркими глазами. И то, что она там увидела, заставило её кровь застыть в жилах.
Оказалось, что старый забор, который ставили ещё их отцы, стоит неправильно. По документам выходило, что вся её жизнь, весь её идеальный порядок был построен на ошибке. Ее забор на полметра залез на землю Фаины.
Но не эти полметра земли ударили Клару под дых. А то, что на них росло.
Старая, раскидистая яблоня - дерево, которое сажал её отец. Дерево, под которым она выросла. Дерево, которое она всегда считала своим, хоть и делилась урожаем с соседкой из милости.
Для Клары это было страшнее оскорбления. Это был удар по её гордости, по памяти отца, по всей её правильной, выверенной до сантиметра жизни!
— Она его подговорила! — прошипела Клара сыну за ужином, стукнув кулаком по столу. — Подмазала чем-то! Знаю я её штучки! Прикинулась бедненькой, несчастненькой, вот он и отмерил в её пользу!
— Мам, ну что ты такое говоришь… — попытался возразить Евгений. — Дядя Петя — честный человек…
— Молчи! — оборвала его Клара. — Ничего ты в людях не понимаешь! Все вы, мужики, на женские слёзы падкие! А она — артистка!
На следующее утро она уже стояла у забора.
— Ну что, соседка! Довольна? Обвела старого дурака вокруг пальца? — крикнула она, когда Фаина вышла поливать свои георгины.
Фаина, которая только от Клары и узнала новость, опешила.
— Клара, ты о чём? Какого дурака?
— Не прикидывайся невинной овечкой! Про яблоню я! Решила к рукам прибрать?! Память отцовскую продать за полметра земли?!
И тут уже не выдержала и Фаина. Обида захлестнула её с головой.
— Да подавись ты своей яблоней! — крикнула она в ответ. — Мне твоей жадности даром не надо! У меня, в отличие от тебя, душа есть, а не счётчик вместо сердца!
Слово за слово, и понеслось. Межа превратилась в настоящую линию фронта.
На следующее же утро Клара, с лицом, тёмным от ярости, вышла во двор с молотком и пучком заострённых колышков.
Она не просто вбивала их по новой границе — она вколачивала их с такой силой, будто хотела пронзить само сердце земли. Каждый удар молотка отдавался гулким эхом и звучал как объявление войны.
— Вот так! — кричала она в сторону соседского дома. — Чтобы знала, где твоё, а где моё!
Она демонстративно выкопала кусты своих идеальных помидоров и пересадила их ровно по новой черте, бормоча себе под нос:
— Пусть теперь яблоня мои посадки затеняет! Посмотрим, какой урожай ты соберёшь с краденой земли!
Фаина, чья душа не привыкла к такой злобе, сперва растерялась. Но когда она увидела, как Клара «случайно» вылила ведро грязной воды прямо на её любимые ромашки у забора, её терпение лопнуло.
— Ах так?! — прошептала она, и в её добрых глазах сверкнул опасный огонёк. — Ты мне войну? Будет тебе война!
Она не стала ничего копать. Она сделала хуже. Фаина достала из сарая старые, дырявые оцинкованные вёдра и развесила их на ветках яблони, как раз над безупречными грядками Клары.
Добавила к ним несколько выцветших, рваных тряпок. Теперь при каждом порыве ветра над участком Клары раздавался тоскливый, раздражающий звон и колыхались эти флаги позора.
— Что, соседушка, света мало?! — прокричала Фаина со своего крыльца. — А так тебе будет больше! Смотри, не ослепни от своей праведности!
— И ты не оглохни от своей музыки, бездельница! — парировала Клара, когда Фаина вечером включила радио.
Война стала публичной и изощрённой. То Фаина «случайно» жгла сырую ботву, и едкий дым полз прямо в открытые окна Клары. То Клара «нечаянно» вытряхивала пыльный коврик как раз в тот момент, когда Фаина развешивала сушиться белоснежное постельное бельё.
Всё село, затаив дыхание, наблюдало за битвой двух вдов. В магазине только и разговоров было, что о новой «боевой сводке» с их улицы.
А для Евгения и Олеси наступили чёрные дни. Это была катастрофа.
— Мама сказала, что если увидит что я с вами разговариваю, то проклянет, — плакала Олеся в телефонную трубку, спрятавшись в дальней комнате.
— А моя твердит, что твоя мать — ведьма, которая приворожила геодезиста, — с горечью отвечал Евгений, сидя в своём сарае.
Их тайные встречи у калитки прекратились. Они оказались по разные стороны баррикад, заложниками вражды своих матерей. Каждый вечер они вынуждены были выслушивать проклятия и обвинения в адрес самого дорогого человека.
Казалось, их чистое, нежное чувство было заживо похоронено под этой несчастной, расколовшей их мир яблоней. И с каждым днём надежды на то, что его можно спасти, становилось всё меньше.
3. Буря, которая принесла мир
Август, который должен был стать месяцем яблочного изобилия, принёс с собой страшные грозы. В одну из ночей небо почернело, и ветер завыл, как дикий зверь.
Он срывал шифер с крыш, ломал ветки и, казалось, хотел вырвать с корнем всю вражду, что накопилась на земле.
Утром Клара Захаровна вышла на крыльцо и остолбенела.
Старая яблоня не выдержала. Она лежала, расколовшись ровно посередине, словно её разрубило невидимым топором. Одна огромная половина рухнула прямо в огород Клары, погребя под собой её лучшие, самые холёные грядки с кабачками. Вторая половина завалила любимые, пышные георгины Фаины.
В звенящей утренней тишине обе женщины стояли у поваленного наполовину забора, каждая на своей стороне, и смотрели на это побоище.
В их глупой войне природа поставила точку. Не было больше победителей и проигравших. Яблоня, ставшая символом их раздора, была мертва. И эта потеря, такая внезапная и окончательная, была их общей, горькой бедой.
Сжав губы так, что они побелели, Клара молча пошла в сарай и вернулась с топором. Фаина, тяжело вздохнув, достала старую пилу. Они начали работать, каждая на своей территории, спиной друг к другу. И это молчание было тяжелее и горше любых проклятий.
В этот момент двери обоих домов почти одновременно скрипнули. На крыльцо вышли Евгений и Олеся. Они увидели эту безмолвную, напряженную сцену, и им не нужно было слов, чтобы обо всём договориться.
Евгений решительно направился к забору. Он не стал искать калитку. Он просто подошел, с силой выдернул один из столбиков, разделявших их дворы, и отбросил его далеко в сторону. Потом легко перешагнул через поваленный ствол на сторону Фаины и взял у неё из рук пилу.
— Ильинична, дайте я, — тихо, но твёрдо сказал он. — Не женское это дело.
Олеся, в свою очередь, несмело, но без колебаний шагнула во двор Клары. Она присела на корточки у раздавленных грядок и начала аккуратно собирать в подол яблоки — побитые, перепачканные землёй, но ещё живые.
— Клара Захаровна… — мягко позвала она, подняв на неё свои чистые глаза. — Может, на компот сгодятся? Жалко ведь, такой урожай… Не пропадать же ему.
Две матери смотрели на своих детей, и лёд в их сердцах, толстый, как зимняя река, начал с треском ломаться.
Клара посмотрела на Олесины руки, измазанные землёй с её, Клариного, огорода. Посмотрела на её светлое, доброе лицо. И впервые за много лет в её голосе не было ни капли металла.
— Спасибо, дочка… И правда, сгодятся.
Фаина смотрела, как ловко и сильно орудует пилой Женя, и на её глаза навернулись слёзы материнской гордости.
— Сынок, да ты отдохни хоть минутку! — всплеснула она руками. — Я сейчас квасу холодного вынесу.
Им не нужны были слова извинений. Их примирение случилось в общем, тяжёлом труде. Весь день они вместе разбирали завалы. К вечеру от старой яблони остались только две аккуратные поленницы дров — одна у Клары, другая у Фаины.
Вечером Евгений и Олеся сидели на крыльце у Фаины и пили чай с мятой. Дверь в доме Клары открылась. Она вышла на крыльцо, держа в руках большую тарелку. На ней, дымясь, возвышалась гора румяных, пышных пирожков с яблоками.
Клара молча подошла и поставила тарелку на стол. Потом, не глядя на Фаину, сказала, обращаясь к детям:
— Угощайтесь. Не пропадать же добру.
Фаина улыбнулась так тепло, как умела только она.
— Спасибо, соседка. А ты чего стоишь? Присаживайся, чаю с нами выпей.
Клара на секунду замерла, словно борясь с многолетней привычкой. А потом решительно села рядом.
Забор между их дворами теперь имел огромную брешь, и никто даже не думал её чинить. Межа, которая разделяла их столько лет, исчезла. На её месте теперь начиналась общая, широкая тропинка. Тропинка к новому, общему будущему, в котором места для вражды больше не было.
Общее горе стало началом дружбы между "заклятыми" соседками. Будем благодарны за ваши комментарии и лайки рассказу!