— Пирог хороший, Яночка. Пышный. Только вот... немного современный, что ли. Мишенька любит, когда все более традиционно. По-нашему.
Голос Галины Михайловны, свекрови Яны, был мягким, как кашемировый платок. Но слова, завернутые в этот кашемир, кололись, как репейник. Она сидела во главе стола в их с Мишей квартире, прямая, как струна, и своим присутствием превращала уютную кухню в экзаменационный класс.
Яне было двадцать восемь. Она испекла этот яблочный пирог по своему фирменному рецепту, с корицей и кардамоном. Она хотела порадовать. Угодить. Найти тот самый мифический «общий язык».
— Да, мам, вкусно же, — попытался сгладить углы Михаил, уплетая уже второй кусок. — Я такой люблю.
— Ты, сынок, всеядный, — ласково улыбнулась ему мать, но взгляд, брошенный на Яну, был полон снисходительного сожаления. — Сердце у тебя доброе. Все хвалишь, чтобы никого не обидеть. А я же как лучше хочу. Для вашей семьи.
«Для вашей семьи». Галина Михайловна произносила это так, будто была председателем приемной комиссии, а Яна — вечной абитуриенткой, которая никак не может сдать вступительный экзамен. Экзамен на право быть женой ее «Мишеньки».
***
Это началось семь лет назад, с первой встречи. Яна, влюбленная, счастливая, пришла знакомиться с будущей свекровью. Галина Михайловна встретила ее в своей безупречной квартире, где пахло воском для паркета и витал легкий флер тревоги. Она долго расспрашивала Яну о ее семье, работе, планах на жизнь, и все это под видом светской беседы. А потом, провожая, сказала сыну в коридоре, достаточно громко, чтобы Яна услышала: «Девочка милая. Но простая. Тебе нужна женщина с внутренним стержнем».
Михаил тогда рассмеялся и обнял Яну.
— Не обращай внимания. Мама у меня — генерал в юбке. Она всех проверяет на прочность.
И Яна не обращала. Она думала, что это нормально. Она вышла замуж не только за Мишу, но и за его семью. Она старалась. Она звонила свекрови каждую субботу. Приглашала на все праздники. Она выучила ее рецепт «правильного» борща, который все равно получался «не совсем таким». Она терпеливо выслушивала ее советы по ведению хозяйства, воспитанию детей (которых у них еще не было) и даже по выбору штор.
Советы Галины Михайловны всегда подавались под соусом заботы, но были, по сути, завуалированной критикой.
— Яночка, это платье тебе очень идет. Только цвет немного бледнит. Тебе нужны более чистые тона.
— Ты такая хорошая хозяйка. Только вот пыль на верхних полках, наверное, не успеваешь вытирать? Ничего, я в следующий раз приду, помогу.
Каждый такой «комплимент» был маленьким уколом, крошечной инъекцией токсина, который медленно, год за годом, отравлял ее любовь к этому дому, к этим семейным ужинам.
Михаил был буфером. Стеной, которая пыталась защитить ее, но сама состояла из ваты.
— Ян, ну не бери в голову. Просто мама так свое внимание проявляет, — говорил он после очередного визита матери.
— Миша, она сказала, что я неправильно глажу твои рубашки! Я двадцать минут у доски стояла!
— Ну и пусть говорит. Главное, что мне нравится. Просто кивай, соглашайся. Тебе что, трудно?
Ей было трудно. Ей было невыносимо трудно постоянно быть под микроскопом. Чувствовать себя самозванкой, которая заняла чужое место рядом с ее сыном.
***
Конфликт, который тлел годами, вспыхнул, когда Яне исполнилось тридцать пять. Она получила повышение. Должность руководителя отдела, о которой она давно мечтала. Это была ее победа, ее гордость. Она пришла домой окрыленная, с бутылкой шампанского.
— Мишаня, представляешь, меня назначили!
Они праздновали вдвоем. А в воскресенье, на традиционном обеде, сообщили новость Галине Михайловне.
Та выслушала, помешивая ложечкой чай.
— Руководитель... — протянула она задумчиво. — Это же какая ответственность. Нервы. Будешь поздно приходить. А Мишенька один дома, неухоженный, голодный.
— Мам, я не помру с голоду, — усмехнулся Михаил. — Я за Яну рад.
— Ты рад, сынок, конечно. А я о семье думаю. Семья — это когда женщина дома, создает уют. А карьера... это все от лукавого. Для женщины главное — муж и дети. А Яночка у нас вся в работу ударилась.
— Галина Михайловна, одно другому не мешает, — попыталась возразить Яна, чувствуя, как внутри закипает раздражение. — Я все успеваю.
— Успеваешь, — кивнула свекровь. — Пока. А потом начнется. То совещание, то командировка. А муж как? А быт? Кто будет хранить очаг?
Это был уже не совет. Это было прямое обвинение. Обвинение в эгоизме, в предательстве интересов «семьи».
— Галина Михайловна, моя работа — это тоже часть интересов нашей семьи. Это наш общий доход, наши возможности, — Яна старалась говорить спокойно.
— Деньги... — вздохнула свекровь так, будто это было самое грязное слово на свете. — Все вы сейчас о деньгах думаете. А о душе кто подумает?
Она встала из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Подошла к Яне, положила ей руку на плечо. Рука была сухой и тяжелой.
— Я ведь тебе не враг, Яночка. Я за сына своего переживаю. Он у меня один. И я хочу, чтобы он был счастлив. А счастлив он будет только тогда, когда дома будет покой и лад. Подумай об этом.
***
После этого разговора что-то сломалось окончательно. Яна перестала стараться. Она больше не пекла пироги к приходу свекрови. Не выслушивала ее советы. Она стала вежливой, но холодной. Она выстроила стену.
Галина Михайловна почувствовала это и перешла в наступление. Она начала жаловаться сыну.
— Мишенька, Яна совсем со мной не разговаривает по-хорошему. Я ей слово, а она мне десять в ответ. Холодная такая стала, чужая.
Михаил оказался меж двух огней. Он метался, пытался их примирить, устраивал «душевные» ужины, которые превращались в пытку для всех троих.
— Ян, ну поговори с ней. Она же мама. Она переживает.
— О чем мне с ней говорить, Миша? О том, что я плохая жена, потому что посмела сделать карьеру?
— Она не это имела в виду!
— А что она имела в виду? Что я должна была отказаться от должности и сесть дома варить «традиционные» супчики? Ты этого хочешь?
Он не знал, чего хочет. Он хотел, чтобы все было как раньше. Чтобы его любили обе. И чтобы они оставили его в покое.
Развязка наступила в день рождения Михаила. Яна организовала праздник, позвала друзей. Галина Михайловна пришла с видом оскорбленной добродетели. Весь вечер она сидела с каменным лицом, игнорируя Яну и общаясь только с сыном.
Когда гости разошлись, и они остались втроем, свекровь не выдержала.
— Ну что ж. Праздник удался, — сказала она токсично. — Шумно, весело. Все по-современному. Не то, что наши тихие семейные вечера.
— Мам, перестань, — устало попросил Михаил.
Но ее уже было не остановить. Она посмотрела в упор на Яну.
— Я все понимаю. Я старая, я несовременная. Я лезу со своими советами. Но я делаю это только из любви к своему сыну. И вот что я тебе скажу, Яночка. Если бы ты любила моего сына по-настоящему, ты бы нашла со мной общий язык. Несмотря ни на что.
Это была ее коронная фраза. Ее ультиматум. Она связала любовь к мужу с покорностью ей.
Яна медленно повернулась к свекрови. На ее лице не было ни злости, ни обиды. Только безмерная, вселенская усталость.
— Галина Михайловна, — сказала она тихо, но так, что каждое слово въедалось в память. — А вы никогда не думали, что «найти общий язык» — это улица с двусторонним движением? Я семь лет пыталась выучить ваш язык. Я учила ваши рецепты, ваши правила, ваши представления о том, какой должна быть жена вашего сына. Из кожи вон лезла! Я пыталась говорить на вашем языке, но вы меня никогда не слышали. Потому что не хотели диалога. Вы хотели, чтобы я просто исполняла ваши приказы.
Она сделала паузу, набирая в грудь воздух.
— А знаете, что значит любить вашего сына по-настоящему? Это уважать его выбор. А он выбрал меня. Такую, какая я есть. С моими «современными» пирогами, с моей работой, с моими ценностями. Это мой язык общения. И при большом желании мы смогли бы говорить на общем языке. Но я от вас никогда не видела встречной инициативы.
Она замолчала. В кухне повисла звенящая тишина.
Галина Михайловна смотрела на нее, как на покорную прислугу, у которой вдруг прорезался голос. Свекровь открыла рот, чтобы ответить, но не нашла слов.
Она посмотрела на сына, ища поддержки.
И Михаил, который все это время стоял, опустив голову, вдруг шагнул вперед. Он подошел не к матери. Он подошел к жене. Взял ее за руку.
— Мама, — сказал он, глядя на Галину Михайловну. — Яна права.
Это были простые слова. Но в них была целая революция. Он больше не был буфером. Он сделал выбор.
Он повернулся к жене.
— А пирог сегодня был просто замечательный. Самый вкусный. По-нашему.
Он сказал «по-нашему», и в это слово он вложил новый смысл. Это было уже не «по-маминому». Это было про них двоих. Про их семью. Про их собственный, выстраданный язык, который они только-только начинали обретать.
Галина Михайловна молча взяла свою сумку и пошла к выходу. Она проиграла. Нет, она не проиграла. Она просто осталась одна в своем мире, где все было «традиционно» и «правильно», но в котором больше не было ее сына. А может, не было никогда.
🎀Подписывайтесь на канал. Ставьте лайки😊. Делитесь своим мнением в комментариях💕