— Знаешь, в чем парадокс? Ты выиграла битву за территорию, но, кажется, потеряла человека, с которым собиралась на этой территории жить.
Роман сказал это тихо, не глядя на Еву. Он смотрел на свой остывший ужин так, словно видел в тарелке с гречкой и котлетой отражение всей их семейной жизни. Пустой и серой.
Ева молчала. Она уже давно научилась молчать в ответ на его упреки. Слова были бесполезны. Они, как мотыльки, бились о стекло непонимания, которое выросло между ними за последние годы, и падали замертво.
***
Семь лет назад это стекло было кристально чистым. Они с Ромкой только переехали в ее «бабушкину» трешку в тихом зеленом районе. Квартира, пахнущая нафталином и старыми книгами, на глазах превращалась в их гнездо. Они сами сдирали обои, смеялись, перемазанные краской, спорили о цвете плитки в ванной и засыпали в обнимку на надувном матрасе посреди этого сладкого хаоса.
Галина Аркадьевна, мама Романа, появилась на пороге на третий день. С пирожками и решимостью.
— Ну, детки, принимайте хозяйку! — провозгласила она, оглядывая ободранные стены критическим взглядом. — Ох, работы-то тут... Ничего, прорвемся. Я вам помогу.
Ева тогда улыбнулась. Помощь была нужна. Галина Аркадьевна, энергичная, властная женщина с наметанным глазом и руками, которые, казалось, могли все, взялась за дело. Она руководила рабочими, находила самые дешевые стройматериалы, давала советы. Слишком много советов.
— Евочка, ну зачем тебе эта бежевая краска? Марко же! Давай лучше что-нибудь практичное, кофейное.
— Ромочка, скажи своей жене, что этот диван с велюровой обивкой — пылесборник. Возьмем кожу. Дорого, зато на века!
Ева пыталась мягко сопротивляться.
— Галина Аркадьевна, спасибо, но мы как-нибудь сами... Это же наш дом.
— Так я ж для вас и стараюсь! — искренне обижалась свекровь. — Опыта-то у вас нет, наделаете ошибок, потом локти кусать будете.
Роман только отмахивался.
— Ев, ну мамка же помочь хочет. Она лучше знает, где что достать. Не спорь, ей приятно.
И Ева уступала. Ради Ромкиного спокойствия. Ради мира в семье. Она убеждала себя, что это временно. Вот закончится ремонт, и Галина Аркадьевна вернется в свою жизнь, оставив их в покое.
Она ошиблась. Ремонт закончился, а Галина Аркадьевна осталась. Не физически, нет. Она приходила. Почти каждый день. Без звонка. У нее был свой ключ, который ей, не спросив Еву, вручил «заботливый» Ромка.
— Маме так спокойнее будет, — объяснил он. — Мало ли что.
И это «мало ли что» превратилось в ежедневную инспекцию. Галина Аркадьевна могла нагрянуть в девять утра в субботу, когда они с Ромой еще нежились в постели.
— Ой, я вам не помешала? — говорила она, бесцеремонно входя в спальню. — Я тут супчика вам сварила, а то питаетесь всухомятку.
Она могла прийти, когда Ева была в душе, и начать переставлять банки на кухне.
— Евочка, я тут порядок навела. А то у тебя крупа рядом с чаем стоит, так же нельзя, все запахи впитает!
Каждый ее визит был как маленький укол. Она не ругалась, нет. Она действовала под соусом заботы. Она обесценивала все, что делала Ева. Ее суп был «жидковат», ее уборка — «поверхностной», ее выбор штор — «безвкусным».
— Ева, я не понимаю, почему ты обижаешься? — говорил ей Роман вечерами, когда она, доведенная до тихого исступления, пыталась с ним поговорить. — Мама просто делится опытом. Она хочет как лучше.
— Рома, она приходит в наш дом, как в свой! — срывалась Ева. — Она роется в моих вещах! Она критикует все, что я делаю! Я не чувствую себя здесь хозяйкой!
— Ну что за глупости? Конечно, ты хозяйка. Просто будь помягче. Она же моя мама.
И это был тупик. Железный аргумент. «Она же моя мама». Это означало, что Ева должна была терпеть. Молчать. Улыбаться.
***
Так прошло пять лет. Они родили сына, Мишку. И контроль Галины Аркадьевны приобрел тотальный характер. Теперь объектом ее неусыпной заботы стал внук.
— Ева, ты его слишком легко одеваешь, простудишь!
— Почему ребенок ест эту магазинную пюрешку? Руки отвалятся самой сварить морковку?
— Не разрешай ему смотреть мультики, испортишь зрение и психику! Я Ромочку до семи лет к телевизору не подпускала!
Ева держалась из последних сил. Она выстраивала оборону вокруг сына. Она ввела правило: звонить перед приходом. Галина Аркадьевна демонстративно обижалась, жаловалась Роману, но звонила. Правда, звонила уже стоя под дверью. «Евочка, я тут рядом проходила, откройте».
Последней каплей стал день рождения Мишки. Ему исполнялось пять лет. Ева готовилась несколько недель. Заказала аниматоров в костюмах пиратов, испекла огромный торт в виде корабля, позвала друзей сына с их родителями. Квартира гудела от детского смеха и музыки.
Галина Аркадьевна прибыла в разгар веселья. Она окинула взглядом «пиратскую» вечеринку, поджала губы и, не сказав Еве ни слова, прошла в комнату к внуку. Через десять минут оттуда вышел зареванный Мишка.
— Бабушка сказала, что пираты плохие, они грабят людей, — всхлипывал он. — И что от сладкого будут черные зубы и больной живот. И она забрала мой торт... Сказала, там одна химия.
Ева ворвалась в комнату. Галина Аркадьевна сидела в кресле с видом оскорбленной добродетели. На кухонном столе сиротливо стояла принесенная ею кастрюля с «полезной» паровой курицей. А праздничный торт, ее торт, который она пекла всю ночь, был безжалостно выброшен в мусорное ведро.
— Я спасаю своего внука от твоего безрассудства, — отчеканила свекровь, опередив вопрос Евы. — Устраивать такой шабаш и кормить ребенка отравой!
В этот момент в Еве что-то сломалось. Та пружина терпения, которую она сжимала семь долгих лет, с оглушительным треском лопнула. Она молча вышла из комнаты, дождалась, пока уйдут последние гости, уложила спать расстроенного сына. Роман, как всегда, пытался что-то лепетать про «мама погорячилась» и «она не со зла».
Ева дождалась, когда он закончит, и посмотрела на него в упор. Холодно. Спокойно.
— Рома. Завтра утром ты заберешь у своей мамы ключи от моей квартиры.
Он опешил.
— Ев, ты чего?
— Я сказала, ты заберешь ключи. Это не обсуждается. А теперь второе. Раз квартира моя, твоя мама будет приходить в гости только с моего разрешения. Личного. Не по звонку «я под дверью», а по предварительному согласованию за день-два. Если ее это не устраивает, она может встречаться с тобой, с внуком — где угодно. В парке. В кафе. На своей территории. Но не на моей.
Роман смотрел на нее так, будто видел впервые.
— Ты... ты серьезно? Ты выгоняешь мою мать?
— Я не выгоняю твою мать. Я устанавливаю правила в своем доме. Ты живешь здесь со мной. И либо ты принимаешь мои правила, либо...
Она не договорила. Но он все понял. В воздухе повисло это страшное, невысказанное «либо собирай вещи». Он был прописан здесь, но квартира и правда была ее. Ее крепость. Ее территория. И она развела мосты.
***
И вот теперь, два года спустя, они сидели на кухне в идеальной тишине. Галина Аркадьевна за эти два года была у них трижды. На Новый год и на дни рождения Романа и Мишки. Визиты были натянутыми, холодными, как официальный прием в посольстве. Свекровь общалась в основном с сыном и внуком, на Еву едва смотрела. Она не простила.
Но и Ева не чувствовала себя победительницей. Она отвоевала свое пространство, но в этом пространстве стало пусто. Роман отдалился. Он стал проводить у матери все больше времени. «Помочь по хозяйству», «отвезти на дачу», «просто посидеть». Он возвращался оттуда чужим, с этим выражением тихой укоризны на лице. Их разговоры иссякли. Близость ушла. Остался только общий кредит на машину и сын, который чувствовал этот холод и все чаще спрашивал: «А почему бабушка Галя к нам не приходит?».
— Ты выиграла битву за территорию, но, кажется, потеряла человека, с которым собиралась на этой территории жить, — повторил Роман, поднимая на нее глаза. В них не было злости. Только усталость. — Мам звонила. У нее давление подскочило, просила приехать.
Ева пожала плечами.
— Так поезжай. Тебе же никто не запрещает.
— Она просила, чтобы мы приехали все вместе. С Мишей. Сказала, что соскучилась. Сказала... просит прощения, если была не права.
Ева усмехнулась. Криво, безрадостно.
— Семь лет она была права во всем. И вдруг на тебе. Не верю.
— А ты попробуй, — сказал Роман и встал из-за стола. Он подошел к ней, впервые за долгое время посмотрел ей прямо в глаза, и Еве на секунду показалось, что она видит в них того, прежнего Ромку, перемазанного краской. — Ев... Я тоже устал жить на линии фронта. Может, попробуем заключить перемирие? Не ради нее. Ради нас.
Он стоял и ждал. Он не давил, не уговаривал. Он просто ждал ее решения. И Ева вдруг поняла, что он прав. Она выиграла битву за квартиру, но бой перешел в другую фазу — холодную, изматывающую. И теперь на кону стоял не цвет обоев и не право печь торты. На кону стояла ее семья.
Она посмотрела на мужа, потом на дверь, ведущую из ее идеальной, отвоеванной кухни в остальной мир. И впервые за два года ее незыблемая уверенность в собственной правоте пошатнулась.
— А ключи, — тихо спросила она, сама не зная, зачем, — ты ей так и не отдал?
Роман покачал головой.
— Нет. Лежат в моем столе. Ждут.
Они смотрели друг на друга. И в этой тишине решалось все. Будут ли эти ключи и дальше лежать тяжелым грузом в ящике стола, символом ее победы и его унижения, или... или у них еще был шанс открыть какую-то другую дверь. Вместе.
🎀Подписывайтесь на канал. Ставьте лайки😊. Делитесь своим мнением в комментариях💕