Алёна откусила еще немного от пирожка.
— Вы меня простите, я так есть хочу. Я сегодня и не обедала. Пока детей отвезла к бабушке, пока туда-сюда, и вот уже надо бежать на автобус, — она отхлебнула громко чай. — Ой, простите.
— Да что же вы всё время извиняетесь, — поморщилась я. — Вы ничего такого плохого не делаете. Ешьте спокойно, не торопитесь и не извиняйтесь.
— Мне муж говорит, что я ем, как свинья.
Я с удивлением на нее посмотрела.
— Нет-нет, он у меня хороший, но вот в последнее время я действительно стала есть неаккуратно.
— Как маленький ребенок, — улыбнулась я.
— Ну нет, не настолько, — она рассмеялась, и кусочек пирожка вылетел у нее изо рта и упал ко мне в чашку с чаем.
— Ой, простите, — она покраснела.
— Какой оригинальный презент, — улыбнулась я, вылавливая пирожок из чая.
— Ну вот видите, — вздохнула она смущенно.
Прошка сидел на спинке дивана и внимательно рассматривал гостью. Когда я выловила размокший кусочек из чашки, он спрыгнул и потребовал его отдать ему.
— Держи, милый друг, — протянула я Прошке кусочек пирожка, и он с радостью схватил его зубами, утащив в угол.
Алёна смотрела на кота с облегчением.
— Хоть кто-то оценил мой подарок, — пошутила она, но в глазах всё ещё читалась неловкость.
— Ну хватит переживать, — махнула я рукой. — Чай можно налить новый, а вот такие забавные моменты запоминаются надолго.
Она снова рассмеялась, на этот раз уже свободнее.
— Спасибо, что не осуждаете. Дома я постоянно чувствую, что всё делаю не так: то ем неаккуратно, то говорю громко, то слишком быстро хожу…
Улыбка сразу слетела с ее лица, и она посмотрела в окно.
— Я так от этого всего устала, — вздохнула Алёна. — Мне порой кажется, что на меня навалилась бетонная плита и давит, давит сверху.
— Когда это все началось? — спросила я.
— Не знаю, — пожала она плечами.
Я вылила из стакана испорченный чай, налила новый и предложила обновить чашку Алене.
— Нет, спасибо, у меня еще есть. Вкусный у вас чай, — кивнула она. — Я не могу вспомнить тот момент, когда все началось. Может, тогда, когда я потеряла свой телефон, а может, когда порвала колготки на работе, а может, со сломанной кофеварки. Сначала это были какие-то мелочи — опоздание на работу, ушедший из-под носа автобус, потерянные на проезд деньги. А потом неприятности стали расти — потерянные на работе документы, разбитые и исчезнувшие телефоны, стычки с коллегами, выговор от шефа.
— То есть все началось с работы? — уточнила я.
— Да нет, конечно, и дома были мелкие неприятности — разбила кружку, постирала белую рубашку сына с красным полотенцем, и как я его там не заметила, ума не приложу, спалила кастрюлю. Я практически всю посуду пожгла, в смысле ту, что ставят на плиту. Я даже ухитрилась спалить электрический чайник.
— Тоже на плиту поставили?
— Угу. Представляете, какая я стала рассеянная. Мне тогда так страшно стало, что я могла спалить весь дом, но благо все обошлось. На меня так муж орал — жуть, как только он меня не обзывал. Но в целом он был прав, и он сильно напугался.
— А вы? — спросила я.
— И я тоже, — кивнула Алёна. — Я тогда побежала по врачам голову проверять. Решила, что у меня началась ранняя деменция или еще какое-то психическое заболевание.
— Но врачи сказали, что у вас все в порядке.
— Совершенно верно, не совсем, конечно, все, выписали успокоительное и посоветовали немного отдохнуть, — отпила немного чая из чашки.
Алёна поставила чашку на стол, и её пальцы слегка дрожали.
— Я взяла отпуск на работе. Думала, отдохну, приду в себя. Но вместо этого дома началось то же самое. То я забываю выключить воду, то оставляю ключи в двери, то падаю на ровном месте, — Она сжала ладони в кулаки. — А муж… Он ведь правда хороший. Просто он не понимает. Говорит: «Соберись, тряпка! Ты же взрослая женщина, а ведешь себя как растяпа!» И я пытаюсь, честное слово, пытаюсь. Но чем больше стараюсь, тем хуже получается.
Я молча протянула ей печенье. Она машинально взяла, разломила пополам, но есть не стала.
— А потом, — голос её стал тише, — я начала забывать слова. Стою, смотрю на чайник и не могу вспомнить, как он называется. Или вдруг в разговоре замру — и всё, мысль улетела. Муж смеётся: «Ну ты даёшь, Алька, совсем крыша поехала!» А мне не до смеха. Мне страшно.
Прошка, словно почувствовав её напряжение, подошёл и ткнулся мордой в её ладонь. Алёна автоматически почесала ему за ухом, и уголки её губ дрогнули.
— У тебя не крыша поехала, — твёрдо сказала я. — Ты просто истощена. Не физически, а… внутри. Когда последний раз ты делала что-то просто для себя? Не для мужа, не для детей, не для работы — для себя?
Она подняла на меня глаза, будто вопрос её ошеломил.
— Я… не помню.
— Вот и ответ. Ты — как перегоревшая лампочка. Вроде и целая, а света уже не даёт.
Алёна вдруг резко вдохнула, и её глаза наполнились слезами.
— Боже, как же это точно. Я будто бегу по кругу, и нет выхода.
— Выход есть, — я налила ей свежего чая. — Но для начала перестань извиняться. За еду, за разбитые кружки, за забытые слова. Ты не виновата в том, что тебе плохо.
Она вытерла ладонью щёку и вдруг фыркнула:
— Даже за то, что уронила пирожок вам в чай?
— Особенно за это, — рассмеялась я.
Прошка, воспользовавшись моментом, стащил со стола печенье. Но в этот раз я его не ругала.
— Я так поняла, что муж тебя не поддерживает? — спросила я.
— Поддерживал раньше, а потом тоже устал от всего этого. К тому же у него тоже начались неприятности. Он решил открыть свое дело, долго к этому готовился, всё изучал, потом все же решился. Нет, он не сидел на диване и не рассказывал, как все будет замечательно, и первое время даже не позволял себе уйти с работы, занимался всем этим после нее. У него руки золотые, он из любого дерева может конфетку сделать, в прямом и переносном смысле. Мы сделали огромное количество фотографий, разместили карточки товаров и вложились в рекламу. Не много, правда, но и этого хватило, чтобы дело пошло. Появились заказы, уже надо было выбирать — ходить на работу или продолжить свое дело. Он уволился, и все пошло как по маслу. Нам даже удалось сократить количество платежей по ипотеке, то есть стало хватать на все и даже оставаться. Мы запустили линейку расписной мебели — я неплохо рисую, да и шаблоны никто не отменял. А потом началась какая-то черная полоса. Я испортила несколько комодов и столов. Илья перестал меня пускать к росписи, а потом вообще убрал этот товар из каталога. И в один момент заказы закончились, раз — и все, словно магазин стал невидимкой.
Алёна замолчала, её пальцы нервно теребили край салфетки.
— И что же случилось потом? — спросила я, подливая ей чай.
— Потом... — она вздохнула. — Илья стал злее. Говорил, что я всё испортила, что если бы не мои ошибки, всё могло бы быть иначе. А потом... — её голос дрогнул, — он начал винить меня во всём. Даже в том, что заказы пропали. Говорил, что я «напустила дурную энергию» на его дело, сглазила.
Прошка, словно чувствуя её боль, запрыгнул к ней на колени и уткнулся мордой в её руку. Алёна машинально провела пальцами по его шерсти.
— А ты? Ты действительно веришь, что это твоя вина?
Она резко подняла на меня глаза:
— Нет! Нет, я... — и вдруг замялась. — Я не знаю. Может, и правда во мне что-то сломалось. Может, я действительно несу деструктивную энергию.
Я молча наблюдала, как по её щеке скатывается слеза.
— А муж? Он знает, что ты так себя чувствуешь?
Она горько усмехнулась:
— Он говорит, что я придумываю. Что мне просто нечем заняться. Что если бы я «включила голову», всё было бы нормально.
Прошка вдруг громко мурлыкнул и потёрся о её руку, будто пытаясь утешить.
— Ты не сходишь с ума, — твёрдо сказала я. — Ты в тисках тревоги. И это не твоя вина.
— Но что мне делать? — её голос звучал почти как детский шёпот.
— Во-первых, найти врача, который не отмахнётся, а поможет. Во-вторых... — я наклонилась к ней, — тебе нужно поговорить с мужем. Не оправдываться, а сказать, что тебе плохо. По-настоящему плохо.
— А если он не поймёт?
— Тогда... — я вздохнула, — тогда тебе придётся решать, готова ли ты жить в таком состоянии дальше.
Алёна закрыла глаза, и ещё пара слёз скатилась по её щекам.
— Я так устала.
— Знаю, — тихо ответила я. — Но ты не одна, и я постараюсь тебе помочь.
За окном повалил снег, а Прошка уютно устроился у неё на коленях, будто пытаясь согреть её своим теплом. В комнате повисло молчание — тяжёлое, но уже не такое безнадёжное.
Автор Потапова Евгения