Светлана сидела на краю больничной койки, сжимая холодную руку мужа. Алексей больше не дышал. В палате стояла гнетущая тишина, которую не нарушали ни капли по трубке капельницы, ни гул за дверью. Только тиканье дешёвых настенных часов напоминало, что время не остановилось, хотя её жизнь словно замерла.
Рядом на стуле сидела его мать — Лидия Петровна. Ни слезинки, ни вздоха. Она смотрела в одну точку, будто давно всё знала. Светлана украдкой посмотрела на неё: морщинистое лицо, сжатые губы, прямой взгляд в никуда. Раньше она восхищалась её выдержкой. Теперь — боялась.
Алексей боролся с болезнью почти год. Сначала скрывал диагноз. Потом молча терпел процедуры, химии, боли. Светлана была рядом, как могла поддерживала. И даже Лидия Петровна, с которой у них всегда были натянутые отношения, в этот год не позволяла себе резкостей. Жили словно на перемирии. Ради Алексея. Ради того, чтобы у него была семья, покой, тепло.
Теперь всё закончилось.
— Лидия Петровна, — тихо сказала Светлана, — поедем домой. Завтра займёмся похоронами.
Свекровь не ответила.
Они молча вернулись в квартиру. В ту самую, в которой Светлана жила с мужем последние шесть лет. Обычная двушка. Формально — собственность свекрови, но всю мебель, ремонт, быт — всё делали с мужем сами. После свадьбы Лидия Петровна настояла, чтобы они переехали к ней, сказав: «Я не помешаю, живите, как хотите». Но «не мешаю» быстро превратилось в ежедневный контроль, претензии, упрёки и холод.
Светлана пыталась наладить отношения, но сколько бы она ни старалась, была для Лидии Петровны чужой. «Слишком тихая», «не умеет готовить, как надо», «слишком много читает». И вечно одно и то же: «Мой сын достоин лучшего».
Алексей был между двух огней. Любил мать, уважал, но жену защищал. Иногда тихо, иногда прямо. Благодаря ему Светлана терпела. И даже верила, что когда-нибудь та всё же примет её.
На утро после похорон Светлана проснулась в полной тишине. Лидия Петровна уже была на кухне — строгая, собранная, в чёрном платье.
— Доброе утро, — сказала Светлана, входя.
Ответа не последовало. Женщина лишь бросила взгляд — быстрый, оценивающий, с каким-то неясным холодом.
На столе — пустая чашка. Светлана поставила чайник, достала хлеб. Сердце билось часто, как в тревоге перед экзаменом. Боялась даже вдохнуть громко.
Лидия Петровна отодвинула стул и встала:
— Я поговорить хотела.
— Да, конечно, — Светлана подняла глаза.
Свекровь смотрела прямо. Ровно. Без тени эмоций.
— Пока он был жив — терпела. Теперь — убирайся.
Светлана замерла.
— Что вы сказали?
— Ты всё слышала, — спокойно повторила женщина. — Считай, у тебя неделя. Потом я меняю замки.
Светлана открыла было рот, но слов не нашлось. В голове промелькнуло всё: больница, гроб, Алексей, их последние разговоры, как он держал её за руку, просил не плакать, как шептал: «Мама тебя обижать больше не будет». И вот — утро после похорон. И «убирайся».
— Это же наш с Алексеем дом… — прошептала она.
— Нет, это мой дом. Документы у меня. А ты — никто. Жена, вдова — для закона это ничего не значит. Своего жилья у тебя нет.
— Алексей бы не позволил…
— Алексея больше нет, — холодно оборвала Лидия Петровна. — И теперь всё будет так, как я скажу.
Светлана чувствовала, как пальцы дрожат. Не от страха — от обиды. От того, как всё быстро рушится. Она даже ещё не успела осознать, что осталась без мужа, а уже осталась и без крыши над головой.
— У тебя же есть где-то отец, подружки,— продолжила свекровь. — Пусть примут. Или снимай что-то. Мне всё равно. Но не здесь.
— Я вам чем-то помешала? — тихо спросила Светлана.
— Ты мешала всегда. Но я молчала ради Лёши. Теперь он ушёл. И я хочу жить спокойно. Без чужих людей.
«Чужие» — слово хлестнуло, как пощёчина.
— А если я не уйду? — вдруг спросила Светлана. Голос был тихий, но в нём дрожала сталь.
— Уйдёшь, — свекровь усмехнулась. — Поверь, я найду способ. Через суд, через полицию. Кому ты нужна — ни детей, ни денег, ни прав.
Светлана встала. Медленно. Чётко. И посмотрела ей в глаза. А Лидия Петровна, как и вначале, отвернулась.
— Спасибо, — сказала Света. — За всё.
И вышла из кухни, не хлопая дверью. Только в груди всё горело.
Она зашла в спальню, где всё ещё пахло его духами. Алексей, её Алексей, так и не успел оформить квартиру на двоих, хотя собирался. Однажды сказал:
— Мамы не станет — перепишем всё на нас. А пока пусть будет так. Она и так злая, зачем дразнить?
Светлана села на кровать и сжала в руках фотографию мужа.
— Ты знал, — прошептала она. — Ты всегда всё знал.
Собравшись, она достала из шкафа чемодан. Пустой, потрёпанный, с оторванным ремешком. Когда-то в нём везла платье на свадьбу. Теперь — упакует остатки своей жизни.
До вечера Светлана молча собирала вещи. Только нужное. Документы, немного одежды, два фотоальбома. Все их совместные фото. Детей у них не было — не получилось, несмотря на лечение. А теперь… теперь и смысла лечиться больше нет.
Уже стемнело, когда раздался звонок. Это была Оля — подруга ещё со школы.
— Свет, ты как? — спросила она сразу, без приветствий.
— Не знаю, Оль. Всё, как в тумане. А Лидия Петровна… выгоняет. Сказала — неделя.
— Вот ведь тварь.
— Не говори так…
— Свет, ты чего? Ты всю жизнь перед ней выслуживалась, а она — вот так, в спину. Хочешь — у меня поживёшь. Комната свободна.
— Неудобно…
— Перестань. Собирайся и приезжай. Я вечером за тобой заеду.
Светлана отключилась. Посмотрела на чемодан. Половина её вещей ещё была в шкафу, но продолжать собирать не могла. Встала, вышла на кухню.
— Я уезжаю, — сказала спокойно. — Сегодня.
Лидия Петровна сидела в кресле, с чаем. Даже не повернула головы.
— Умная, — бросила. — Быстрее закончится всё это.
— А что вы скажете людям? Соседям? Что выгнали вдову своего сына на улицу?
— Люди скажут спасибо, что наконец-то в доме снова порядок. Без твоего нытья и кислых щей.
Светлана отвернулась. Всё. Больше ничего не хотелось говорить.
Вечером приехала Оля. Помогла донести чемодан до машины, обняла крепко:
— Она ещё пожалеет. Ты увидишь.
Когда они выехали со двора, Светлана не обернулась. Ни на дом, ни на окна. Там осталась другая жизнь. А впереди — неизвестность.
Оля жила в старенькой трёшке на окраине, но в доме было тепло. На кухне пахло корицей, в комнате — книги, живые цветы.
— Давай поживёшь тут месяц, два — сколько нужно. А там работу найдёшь поближе. Снимешь что-то.
Светлана кивала, как робот. Устала так, будто в ней не осталось ничего — ни энергии, ни надежды, ни сил.
— Мне сорок лет, Оль. И ничего своего. Ни квартиры, ни семьи. Только чемодан…
Ольга молча принесла две кружки чая.
— Зато теперь у тебя нет тех, кто тебя гнобит. Значит, начнётся что-то другое. Может, даже хорошее.
На следующее утро Светлана проснулась без крика, без чужого взгляда, без упрёков. Окно выходило на двор, где дети гоняли мяч. Солнце пробивалось сквозь тюль. И вдруг — стало чуть легче. Она поняла, теперь нужно жить для себя.
Первым делом она пошла в парикмахерскую. Обрезала длинные, запущенные волосы.
— Хочу по плечи. Чуть короче. Чтобы легко было.
Мастер кивнула:
— Вам подойдёт. Черты лица у вас красивые. Просто уставшие. Отдохнёте — и всё засияет.
А потом Светлана зашла в магазин, купила себе простое платье — на распродаже. Оно стоило тысячу рублей, но она смотрела на себя в зеркале и не могла поверить — вроде та же, а вроде и другая. Разместила объявление о поиске работы.
Вечерами она всё ещё думала об Алексе — скучала. Читала его старые сообщения, смотрела видео, где он смеялся. Но теперь эта боль была чище. Без страха. Без дома, где её унижали.
А однажды ей позвонили.
— Алло, Светлана? Это Мария Анатольевна. Мы с вами когда-то вместе работали.
— Да, здравствуйте.
— Нам нужен надёжный человек в финансы. Мы расширяем отдел. Если вам интересно — приходите. Зарплата хорошая, офис в центре.
Светлана почти не верила.
— Я… конечно, интересно.
— Тогда жду завтра на собеседовании.
В этот вечер она не смогла уснуть. Потому что впервые за много лет боялась не того, что завтра будет плохо. А того, что может быть хорошо.
Утром Светлана проснулась раньше будильника. Она тщательно уложила волосы, надела платье, купленное на распродаже, и впервые за долгое время посмотрела на себя в зеркало без раздражения. Лицо было всё ещё уставшим, но в глазах — что-то изменилось. Будто появилось отражение человека, который что-то решает, а не только терпит.
На собеседовании всё прошло удивительно спокойно. Руководитель, энергичная женщина лет пятидесяти, сразу обратила внимание на опыт:
— Вы тянули всю первичку в строительной фирме одна?
— Почти. Последний год вела учёт, отчётность, готовила документы под проверки.
— Отлично. Нам как раз нужен такой человек. Готовы выйти с понедельника?
Светлана даже не сразу поняла, что это не просто обещание, а уже решение. Она кивнула.
— И... спасибо, — тихо добавила она. — Для меня это важно.
Когда она вышла на улицу, воздух показался свежим, как после грозы. Она просто шла по улице и вдруг почувствовала — плечи не сгорблены, походка не скованная. Это была она. Настоящая.
Через три недели ей начислили первую зарплату. Почти вдвое больше, чем она получала до болезни Алексея. Светлана сразу перевела часть на вклад. Вторую часть — на съёмную студию недалеко от работы. Маленькая, но вся её. Там не было чужих взглядов, затаённого недовольства и ощущения, что ты лишняя.
— Ты молодец, Свет, — сказала Оля, помогая перевозить коробки. — Вот честно. Сломали бы кого угодно, а ты вон как.
Светлана покачала головой:
— Я думала, сломалась. Просто потом поняла — это не конец. Это передышка.
Вечером, разложив книги на полке и вещи, она заварила чай и села у окна. Город мерцал огнями, а в душе было впервые спокойно.
А через пару месяцев позвонила Лидия Петровна.
— Да?
— Светлана… — голос был не такой, как прежде. Усталый. Тусклый. — Ты могла бы зайти?
Светлана замерла. Сердце екнуло.
— Что-то случилось?
— Плохо мне. Давление. Скорая приезжала… Но не в этом дело. Просто… зайди. Если можешь.
Она долго смотрела в трубку после разговора. Потом всё же собралась и поехала.
Лидия Петровна открыла дверь сама. Постарела. Исхудала. На кухне — пусто. Ни запаха еды, ни тепла. Только одиночество.
— Садись, — кивнула она, — я… не позвала бы, если бы не…
— Если бы не что?
Та долго молчала. Потом выдохнула:
— Ты была права. Я… плохо с тобой обошлась. Я думала, защищаю сына. А по сути — просто ревновала. Глупо. Мелко. У меня ведь тоже никого больше нет.
Светлана молчала.
— Прости меня, если можешь.
Эти слова прозвучали так тихо, что вряд ли Лидия Петровна произносила их раньше хоть раз в жизни.
— Я могу вас довезти до врача. Купить продукты. Помочь. Но вернуться — не смогу, — спокойно ответила Светлана.
— Даже если квартиру на тебя перепишу?
— Я хотела сперва бороться за каждую копейку, вложенную в этот дом, сказать всё, что накипела, а теперь смотрю на вас... Вы несчастная женщина. Живите сами.
Лидия Петровна тяжело вздохнула:
— Я сама виновата. Спасибо, что приехала.
Они молча пили чай. Как две взрослые женщины. Без притворства.
Когда Светлана уходила, Лидия Петровна вдруг сказала:
— Алексей тобой гордился. Очень. Он часто мне об этом говорил. А я… не слушала.
Светлана остановилась на пороге. Повернулась:
— Слишком поздно.
И ушла.
Теперь её жизнь шла вперёд. Работа приносила не только деньги, но и уважение. Коллеги тянулись к ней, ценили за точность и доброту. Начальница поставила её на проект с возможным ростом. Даже предложила подумать о командировке в Петербург на несколько месяцев.
— Хотите, я оформлю? — спросила она. — У вас талант, Светлана. А главное — характер.
Светлана улыбнулась.
— Подумайте. Но я верю: вы справитесь.
Однажды вечером она сидела на кухне, листая старые фотографии. Алексей с гитарой, Алексей с ней на берегу реки, Алексей в палате, где он всё ещё улыбался. Слёзы выступили на глазах, но это были уже другие слёзы. Не от безысходности. От благодарности.
— Спасибо, что был, Лёш. Ты дал мне время понять себя. А теперь — я иду дальше.
Она закрыла альбом и достала из ящика путеводитель. Турция. Болгария. Грузия. На море. Этим летом. Сама. Она уже знала, что не пропадёт. Потому что самое главное у неё теперь было — собственный выбор.
На месте старой, забитой женщины теперь стояла взрослая, сильная, спокойная Светлана. У неё не было за плечами богатой семьи, большой квартиры или громких побед. Но была её собственная победа. Над страхом. Над зависимостью. Над тишиной, в которой раньше приходилось терпеть.
Теперь, если кто-то скажет ей:
— Потерпи. Это же семья.
Она ответит:
— Семья — это любовь и уважение. Всё остальное — просто соседи по крыше.
И больше никогда не станет жить, как гостья в собственной жизни.