Коровы лениво паслись на лугу. Пастух – дед Василий – прятался от зноя в тени одинокой берёзки. Прозвище прилипло к нему пару лет назад из-за ранних морщин и седых волос. С холмистой возвышенности пастбище виднелось, как на ладони. Позади затаился густой лес. Бахнуть пару стопок беленькой, пользуясь случаем – тут уж сам Боженька велел. Василий достал из люльки старенького мотоцикла бутылку самогона, мягкого, приятного. Уж соседка баба Клава умела гнать на совесть, и голова по утру не трещала.
Внутри обволокло теплом, солёный огурчик захрустел в зубах. Жизнь заиграла красками, на душе стало легко и радостно. Спустя пару рюмок пробудился аппетит. Вяленое мясо оказалось к месту, застолье на свежем воздухе продолжалось.
Вскоре стадо внезапно ускорило шаг, словно ранней весной, когда угомонить коров было той ещё задачкой.
– Твою мать!
Василий выплеснул гнев в никуда и принялся собирать пожитки. Трухлявый драндулет завёлся не с первого раза, но всё же понёсся по кочкам. Однако коровы замедлили шаг так же внезапно, как и рванули вперёд. Они уже умиротворенно паслись, раскинувшись по лугу. Пора было глушить мотор и продолжить прерванное застолье, но колесо люльки увязло в островке травы, что росла чуть повыше остальных. Занесло вбок, затем вперёд, на миг потерялось управление, после резкого торможения руль впился в грудь, сбив дыхание.
Вокруг роились мухи, чрезмерно крупные, зеленоватые. Несло трупной вонью. Василий раздвинул траву рукоятью плетки. Запах накатил новой волной, стошнило и вырвало. Из-под земли бугрился вкопанный труп, часть туши оголилась. Покрытая серой кожей и клочками шерсти, она разлагалась. Колесо люльки проехалось с краю бугорка, размазав по земле слизистые внутренности, где копошились черви.
Понять чей труп источает заразу и вонь не удалось. По-хорошему, его бы следовало облить бензином и сжечь. Василий оглядел стадо, коровы паслись размеренно, никуда не торопясь. До леса было рукой подать – пару минут на мотоцикле.
Вскоре гору хвороста объял огонь, а затем внезапно заклубился густой, едкий дым. Прослезились глаза, забились лёгкие, головокружение сбило с ног. Сознание поплыло и утонуло в забытье.
Очнулся Василий под вечер. Солнце спряталось за лесом, последние лучи едва ласкали кроны деревьев, да и то, спустя десять минут мир прогрузился в сумерки. Коровы разбрелись давно, и мотоцикла нигде не было. Пастбище казалось и знакомым, и чуждым одновременно. От мёртвой тишины, что царила в чаще вовсе бросило в дрожь, пробудился животный страх.
Набожные, непьющие жители села часто и ругали, и жалели деда Василия. Но любители пригубить, да и те сокрушались из-за вечно пьяного пастуха. Однако дело своё он знал хорошо.
– Бабу найти бы тебе. Научила бы уму разуму, да и пить бы бросил! Мужик-то ты хороший, работящий, – причитали односельчане.
«Неужто Клава нахимичила чего с самогоном, или всё из-за дыма?» – принеслись мысли. Ответом на вопрос всплыли в памяти наставления старика Николая:
– Ты, Вась, не води животину в гиблые пастбища, и скотина пропадёт, и сам сгинешь. Не обманывайся густой травой и богатым лесом. Была там раньше деревенька, и где она теперь? Даже камня не осталось!
Василий кивал в ответ – лишь бы старик отвял с нравоучениями. А теперь и впрямь, будто старый был прав. Мрак сгущался уж слишком быстро, едва дождавшись ухода солнца. Вдали замаячили силуэты покосившихся домов. Решив, что воришка живёт где-то здесь, что он затолкал уже мотоцикл во двор, Василий направился к избушкам.
Взошла Луна, её нежное, но в то же время мрачное сияние разливалось по округе. И лишь уткнувшись в трухлявый забор первого дворика пришло осознание – на этом пастбище никогда не было никакого селения. Бросило в холодный пот. Василий огляделся, из погасших окон сочился мрак, звенела мёртвая тишина. Деревенька оказалась крошечной – всего пять хаотично раскиданных домов.
Найти мотоцикл нигде не удалось, оставался последний двор. Что-то заставило прильнуть к окошку. Внутри зажегся тусклый свет. Покосившиеся столбы электропередач держались чудом, и казалось, вот-вот рухнут, разогнав гулкую тишину, обрывки проводов бесшумно качались на ветру. А свеч на столе не было. Свечение разливалось без видимого источника. В углу виднелся иконостас, что-то стёрло лики святых, сохранив едва заметные очертания. На кровати неподвижно сидела старуха. Время убило её эмоции, осталась лишь тоска. Пустой взгляд устремился куда-то вдаль, за сотни вёрст, туда, где осталась прежняя жизнь, где безвозвратно затерялось что-то важное. Едва ли не осязаемая печаль окутала Василия, утягивая в омут.
Внезапно печаль сменилась страхом, первобытным, животным, заставляющим трепетать каждую клетку тела. Напугало нечто иное, не старуха – пленница странной деревушки. Оно надвигалось, словно неминуемая буря, безмолвно наполняя собой пространство, скользя сотнями щупалец по земле, меж деревьев.
Нахлынули видения. Ночь сменилась ярким днём, над деревушкой светило солнце, резвились детишки, взрослые лениво занимались работой по хозяйству. Внезапная буря застала их врасплох, вселила в людей панику. И стар, и млад, побросав всё, бежали в лес. Осталась лишь немощная старуха, которая догадалась не привлечь внимание. Деревню накрыло тусклым, серым сиянием. Нечто нездешнее, чуждое вырвало её из реальности. Все, кроме набожного старика, будто и позабыли, что она когда-то существовала здесь. Наваждение продлилось недолго, затем оно растворилось.
– Да, бред какой-то! – выругался вслух Василий, – отставить панику. Выпил, заплутал, набрёл на обычную деревушку. У страха глаза велики, вот и мерещиться всякое в темноте.
Собственный голос не успокоил, он звучал неестественно и громко, нахально нарушая мёртвое молчание. Однако видение всё же казалось глупостью, вокруг ничего не ползло, никакие извивающиеся щупальца не подступали к ногам. Василий тихонько постучал в окно:
– Извини, бабуль, что стучусь в столь поздний час! Заплутал, как добраться до...
– Запрись в избе и заглохни, они все хотели сбежать!
– Кто они? Жители? От кого они бежали?
– От того, кто любит тишину.
– Бабуль, прости, мне бы до дома добраться...
– Тот, кто любит тишину, – старуха перестала отвечать по смыслу, её голос звучал слабо, словно шелест листьев на ветру, он едва пробирался через незримый барьер, – заглохни, оно любит тишину, оно покарает!
«Любит тишину, покарает... Любит тишину, покарает...» – продолжало раздаваться за спиной, даже когда Василий отбежал на большое расстояние и нырнул в лесной мрак.
***
По ощущениям прошло несколько часов. Луна по-прежнему висела на одном месте блеклым, мертвым пятном. Еë сияние с трудом выхватывало тропу. Лес дышал зловонными болотами, они пузырились, иногда в них что-то плескалось, возможно, жабы. Крупные жабы... Тонкая накидка защитного цвета пропиталась сыростью, кидало в дрожь, хотелось есть. Дорожка, казалось, водила по кругу, а усталость и желание очнуться в тёплой постели, вытеснили страх.
Вскоре стало очевидно – найти путь до дома удастся ещё не скоро, стало быть, нужен привал. Благо, дров хватало, среди кривых приземистых берёзок встречались уже высохшие. Василий мельком подумал о том, что раньше не видел этого полумертвого леса с извивающими деревьями-карликами, но сосредоточился на костре. Развести огонь в сырую погоду оказалось непросто. Мокрый хворост никак не желал загораться, но всё же берёзовая кора вскоре поддалась.
Пламя одарило теплом и светом, по стволам забегали тени от высоких трав. Осенних трав? Костёр дарил чувство уюта и безопасности, покидать его и нырять обратно в холодный мрак не хотелось. До кучи ныли суставы, разморило и потянуло в сон. «Дождусь утра» – решил Василий, но неподвижная Луна служила напоминаем, что рассвет по-прежнему далек, он не приблизился ни на йоту. «Всего пятнадцать минут» – успокоил он себя, подбросив больше дров и укладываясь подремать.
Сон выдался тяжелым, осязаемые кошмары заставляли сердце биться чаще, стирали грань между реальностью и иллюзиями. Сквозь брешь сотнями тянулись и извивались чьи-то незримые щупальца. Тишина становилась звенящей, а воздух вязким, тягучим. Мир затаился, почуяв присутствие того, кто любит тишину.
«Приснилось» – подумал Василий, подбрасывая хворост на догорающие угли. Луна находилась на той же точке небосвода, что и несколько часов назад. Липкий сон никак не отпускал, казалось, что кошмары просочились в реальность, и теперь там, куда не падает свет огня, затаилось нечто огромное. Оно наблюдало.
Спустя еще несколько часов, светила начали менять своё положение, вот и знакомое созвездие Ориона медленно плыло на запад, и Луна стряхнула с себя оцепенение. Мир приходил в движение. Через пару часов восточная часть неба озарилась слабым светом надвигающейся зари. Вместе с мраком ночи таяли и страхи, но угрюмый лес пугал не меньше. Прикинув, где примерно находится деревня, Василий отправился в путь.
Шёл дождь. Дождь при ясном, чистом небе. Стало совсем дурно. Ноги сами понесли прочь от гиблого места. Василий бежал долго, падал, вставал и бежал снова. Преследователь, незримый и неуловимый, игрался с жертвой, ронял на землю, едва касаясь, но не добивал. А, возможно, Василий всего лишь спотыкался об кочки и ямы. Ничего не понимая, он продолжал бежать.
Вскоре лес, казавшийся бесконечным, остался за спиной. Впереди раскинулось пастбище, лучи солнца разливались по траве, озаряли мир. А позади осталась чаща, она полнилась едва заметным, призрачным туманом. Меж стволов кривых деревьев виднелось шевеление – слабое, будто рябь на воде. Что-то дрожало, извивалось, но незримая грань удерживала того, кто любит тишину. Василий ликовал, игнорируя обрывки тумана, что витали совсем недалеко.
– Я спасён! Иди к чёрту, ублюдок!
Лес оставался позади, а пастбище с каждым шагом становилось ближе, пока ноги неожиданно не увязли в грязи. Жижа утягивала на дно с остервенением, пожирала, утоляя голод. Попытки вырваться из западни лишь усугубляли положение – тина оказалась уже по пояс. Щиколотку обвили водоросли. Василий пытался зацепиться за траву, но не дотянулся. Вдохнув побольше воздуха, он нырнул вниз, чтобы освободить ногу.
Жижа затвердела внезапно. Оставалось лишь дожидаться свою незавидную участь – захлебнуться в грязи и застыть в земле. Василий не сразу понял, что оказался в плену у приграничья с гиблым местом, там, где пространство и время сошли с ума, а жизнь со смертью забыли о своём существовании. Проносились дни и недели, тело поедали черви, а спину, выпирающую из-под земли, клевали вороны, грызли мыши, но костлявая с косой упорно обходила это место.
В один из дней что-то врезалось в позвоночник, разорвало гнилую плоть. Сверху гулко доносился чей-то знакомый голос.
– Сжечь бы надо, чтобы зараза не разошлась.
– Стой! – орал Василий, – я это ты! Не ходи в лес, оборви петлю, прошу тебя!
Гиблая земля проглотила слова пленника. Спустя некоторое время сверху разгорелся костёр, повалил дым, сознание погасло.
Автор: Раушан Бакиров
Источник: https://litclubbs.ru/articles/66233-besovy-skazki.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
