Июньское, зеленое, гомонящее птичьими голосами, омытое росами утро – не радовало. Лера шла на работу, размышляя о своей нескладной жизни. Господи, ну почему она дура такая, а? Как она могла попасться на удочку мошенникам, развевших ее на бешеные деньги? И теперь, несмотря на круглосуточный труд, на постоянную круговерть подработок и халтур, Лере было не справиться с гнетом долгов, распухших, надвигающихся на нее, словно цунами. Помощи ждать неоткуда, и Лера трепыхалась в одиночку. За что? Есть за что, наверное. За глупость. За наивность. За разгильдяйство в финансовых делах. Винить некого – сама виновата. Страшно, хоть в петлю лезь. Стоп! В семье и без Леры два висельника. Бабка, отец. Ушли от проблем, растворились в небытие, оставив близких разгребать и отвечать за их грех своими судьбами.
У Леркиной сестры тоже неладно. Мягкий ее характер, бесхребетность и полное отсутствие воли стали причиной беспробудного пьянста, сожравшего все самые лучшие годы молодости. Что-то такое в мозгу, родовая травма, сжатие микроскопического сосудика, и вот – результат. Выпив стопку, Таня теряет всяческий контроль за собой. Забывает обо всем. Может очнуться в грязном подвале в обнимку с бомжом. Может украсть деньги у близкого. Может бросить этого близкого на произвол судьбы – гори все огнем, она пьяна, и ей хочется веселья.
Было, было. Тяга к бродяжничеству, к «свободе» сделали свое дело. Мать, с тридцати восьми лет потерявшая покой в поисках пропавшего ребенка (Танька тогда за хлебом ушла и исчезла на две недели – гуляла с подружкой), жившая в вечном страхе за непутевого свое дитя, рано ушла из грешной жизни, заплатив за это высокой ценой своего здоровья.
Таньку, осиротевшую, потом еще болтало по жизни туда-сюда, от преданной супруги хорошего парня до опустившийся бродяжки, больной всеми болезнями, которые только можно подцепить «на дне». Потом, когда ее легкие, почти разложившиеся, отказывались делать свою работу, Танька поняла, что ВСЕ. И вновь, потихоньку, помаленьку начала карабкаться в нормальную жизнь. Сейчас балансирует, считай, на одной воле к этой нормальной жизни. Нашла себе мужика, слабого, неинтересного, непутевого, но любящего Таньку всей душой.
Он работает за копейки в шарашкиных конторах, собирает грибы-ягоды, косит дачникам траву, выживает, как умеет. Она тоже шевелит ушками, моет полы в сетевом супермаркете, принимает товар, выставляет, в общем, незаменимый человек – директриса на нее не нарадуется. Тайком от московского руководства делится с Танькой списанкой. Танька одного клубничного варенья наварила на год вперед. Не брезгует подачками, потому что, все, что она со своим Саней зарабатывает, уходит на долги за квартиру матери, чудом не пропитую Танькой в юности.
Лера, как и положено старшей сестре, долгие годы вытаскивала Таньку из болота. Что-то там ей внушала. Чему-то там учила. Отмывала от грязи, выводила вшей, таскала передачки в больницу. Брала на поруки. Презирала за слабость. Ненавидела за мать и отца. Не звонила. Потом прощала, потом горячо, по-сестрински любила, снова разочаровывалась и, оскорбленная, бросала Таньку на произвол судьбы. Снова вытаскивала. А потом, плюнув, отворачивалась от нее со словами: «Я тебе ничего не должна, я тебе не мама и не обязана…»
Упивалась своей правильностью. Вот, мол, я такая хорошая. Вот, мол, я такая ответственная, на меня можно положиться во всем и всегда! Вот как у меня правильно и хорошо все складывается, и все сама, все сама, и все у меня под контролем и под пятой!
А вон оно как – бац, и ничегощеньки у Леры нет. Запуталась, закрутилась, упала. Плачет по ночам. Да, плачет, потому что скоро придут коллекторы, а они придут. И обо всем узнает Леркин муж, который ничегошеньки не знает. Узнает и убьет Леру нафиг. Потом будет разбираться, хвататься за голову, продавать имущество и плевать на мою могилу. Или не будет, потому что его посадят за убийство. Разбираться, продавать имущество, платить за грехи предков придется Лериному сыну, ни в чем ни повинному молодому парню, пытающемуся своими силами карабкаться к вершине воронки, чтобы стать человеком. Чтобы все было, как у людей. И у него все было бы, как у людей, да вот мамаша «подмогла». Замечательно! Прекрасно! Изумительно!
И вот, брела Лера на свою низкооплачиваемую, но любимую работу, считала в уме, сколько еще надо занять и заработать, чтобы прожить хотя бы два дня спокойно без назойливых звонков от коллекторов, проклинала все на свете и уже ни на что не надеялась.
Лерина сменщица, Елена, скоренько передала ей сводки и ведомости. Ей через три дня в отпуск, и она очень ждала своего отпуска. Тоже устала, тоже хочет немного прийти в себя, забывшись дачными хлопотами и мирной работой с землей.
- Рада? – Лера спросила Елену не из любопытства, не из-за участия, так, приличия ради. Она не сближалась с коллегой, общих точек для сближения как-то не нашлось. Елена в матери Лере годилась, разные заботы, разные мысли…
- Нечему радоваться, - обычно сдержанная Елена нынче плохо владела собой, - Марика увезли на срочную операцию, - в прошлом году делали шунтирование, думали, все нормально. А оказалось: не помогло – тромб образовался. Бедный малыш, за что ему это все!
Елена заплакала. Лере было жалко и ее, и несчастного ребенка, совсем маленького внука Лены, родившегося инвалидом.
Елена вдруг переменилась в лице. В глазах ее сверкнули гневные искорки:
- Наташка Марика увезла, а ЭТОТ тут же запил. У него, видите ли, ГОРЕ! Музыка орет, он бухает и мне названивает, чтобы пиво привезла.
ЭТОТ был сыном Елены. Алеша, Алешенька, Лешечка. Избалованный, некудышный, никчемный. На прошлой неделе Лешечку уволили с работы – мать чуть ли не в ногах у начальства валялась, просила оставить «мальчика». Начальник с удивлением смотрел на Елену: как так можно унижаться? Ради кого, этого уш*епана, с наглой рожей являвшегося в цех пьяным в муку? Мало того, что пьяный, так еще и права начал качать, выступать с претензиями. Взрослый, сорокалетний мужик, семейный, и вел себя, как подросток в пубертате! А почему? Потому что, уверен был – мама придет и все проблемы разгребет. Вот мама и разгребает. Начальнику отчего-то сделалось противно. Он попросил Елену покинуть кабинет и больше не позориться.
«Мальчик», естественно винил во всем маму. Недоглядела, мол, за ним. Недовоспитала. И вообще, никто ее «мальчика» рожать не просил!
Наташка, Лешина супруга, все свое время посвятила инвалиду-Марику. Совпадение, нет, но не зря же столько всего написано про страшные последствия алкоголизма при зачатии. Марик родился с тяжелыми пороками развития. Пороки плохо совмещались с жизнью Марика: он не разговаривал, не умел самостоятельно есть, ходить, говорить. Не плакал – кричал. От боли кричал – больше ничего в этой жизни не видел и не чувствовал, только боль.
Наташка и Марик практически не выходили из стен больницы. Вне стен их жизнь мало чем отличалась от вечного лазарета. Леша ужасно уставал – его давила моральная обстановка в семье. Она на всех давила. Как склеп. Страдающее существо кричало сутками. Наташка привыкла. Елена вынуждена была привыкнуть. Лешке привыкнуть было сложно: он же не виноват, что Марик таким родился. Что Наташа ничего не видит, кроме Марика. Что мама такая с*кА! Лешка не просил его рожать. Лешка не просил женитьбы на Наташке, ему и так нормально было. Все мама, все она, все из-за нее.
Он жил в суррогате из иллюзий и счастливых воспоминаний, заливая несчастливые воспоминания алкоголем. Увольнение, безденежье, недовольство жизнью, Наташкой, проблемами в семье, неполноценностью собственного сына – все это плавало в пиве, в пьяной неге, в угаре – все казалось зыбким и ненастоящим. Лешка забывался крепким похмельным сном и был счастлив, пока спал. Так бы и спал, и спал, и спал, лишь бы не просыпаться и не резаться об острые края кошмарной яви. Это больно, а боли Лешка, как всякий ребенок, хоть и сорокалетний уже, боялся до жути.
Елена давно уже не помнила, когда дышала полной грудью. Все ее существование было симбиозом страха и… страха. Она привыкла все время находиться под гнетом ожидания чего-то плохого. Она уже привыкла жить в стрессе, и если не было этого стресса, она нервничала еще больше. Одно дело – бороться с бедой, другое – ждать этой беды. Даже в спокойные минуты, когда Леша не пил, Марик не кричал, а Наташка на время становилась спокойной женщиной, а не задерганной психопаткой, Елена напоминала сжатую пружину, готовую разжаться в любой момент.
Лера посмотрела Елене в глаза. Красивые глаза. Елена была очень красивой женщиной. В шестьдесят три года так выглядеть не каждый сможет. Наследственность? Уход за собой? Леркина бабушка в такие же годы (Лера помнит) выглядела, как типичная... бабушка. Скрюченные артритом руки, морщины, обвисшие щечки, впалая грудь, платочек на голове, очки. Добрая и светлая бабулечка, которая вяжет внукам носки, а по вечерам рассказывает сказки.
Елена, в пику возрасту, выглядела потрясающе: стройная, не потерявшая осанки женщина. Тонкие пальцы рук, джинсы, ловко сидящие на спортивной фигуре. Модная стрижка. Ухоженная кожа. Легкий загар. Отличные зубы. Молодой тембр голоса. Какая бабушка? О чем вы, господа? Да Лера в свои сорок три выглядела старше! Был такой момент, когда Лера завидовала моложавости коллеги. Люмила, коллега, рассказывала, что Елена тяжелее ложки ничего в руках не держала. Вот и выглядела так… Счастливица.
Ничего себе: счастливица…
- Да уж. Чокнуться можно. И за что на тебя все это свалилось…
Елена аккуратно, краешком салфетки, промокнула уголки глаз.
- Бог наказывает нас через наших детей.
- Ты не похожа на грешницу, Елена Владимировна, если честно, - сказала Лера.
Она не настаивала на откровенности. Не набивалась в слушательницы. Не нависала над Еленой. Наверное, это и послужило тригерром: Елена вдруг сама начала рассказывать о себе. Самое сокровенное, заветное и тайное, что никогда бы никому не открыла.
Автор: Анна Лебедева