Знаете, иногда я листаю старые книги по истории и думаю: сколько же людей мы просто не заметили? Жили себе, творили что-то невероятное, а их в лучшем случае обзывали чудаками. Вот и Эльза такая была. Жила в богом забытой деревушке где-то в австрийских Альпах, в конце XIX века. Домик её, весь в трещинах и плюще, стоял на отшибе, а местные, проходя мимо, крестились. "Ведьма," — шептали. А теперь? Теперь её имя на памятнике в центре той же деревни. И вот её история, которая, честно, не отпускает.
Странная, но своя
Эльза была из тех, про кого говорят: "Ну, не от мира сего." Худющая, с вечно растрёпанными волосами, она могла часами торчать в лесу, собирать какие-то корешки и напевать что-то на староавстрийском диалекте. Моя бабушка бы сказала: "Девка с придурью, но глаза добрые." Эльза знала, как заварить зверобой, чтобы успокоить нервы, или смешать мяту с чем-то терпким, чтобы ребёнок перестал кашлять. Всё это она переняла от своей бабки, которая, говорят, тоже была не из простых.
В 1890 году, когда в деревне случилась засуха, Эльза стала последней надеждой. Солнце палило так, что даже камни на дороге трескались. Колодцы пересохли, коровы мычали от жажды, а дети лежали в жару. Старейшина, здоровый мужик с усами, как у кайзера, долго кочевряжился, но всё-таки отправил к Эльзе свою невестку. Та вернулась с кувшином какой-то бурды, пахнущей болотом. И, знаете, через три дня дети начали вставать. Я бы на месте деревни расцеловал Эльзу, но нет. Её начали бояться ещё больше. "Колдовство," — шептались на рынке, пока она покупала соль.
Толпа с вилами — это не метафора
Страх — штука заразная. Когда у мельника сдохла коза, а потом сын кузнеца слёг с лихорадкой, все пальцы указали на Эльзу. Однажды под вечер к её дому заявилась толпа. С вилами, факелами — прямо как в каком-то готическом романе. Эльза вышла на крыльцо, в своём старом платье, с кружкой чая в руках, и говорит: "Чего орёте? Куры мои и так не несутся от вашего шума." Я бы на её месте уже сбежала, но она стояла и смотрела на них, как на расшалившихся детей.
И тут, как в плохом театре, начался пожар. Сухая трава загорелась, и огонь полез на крыши. Деревня заорала, запаниковала, а Эльза... Она бросила свою кружку, схватила вёдра и рванула в лес, к роднику, о котором, кроме неё, никто и не знал. Туда-сюда, с вёдрами, пока руки не посинели. Потом начала орать на мужиков, чтобы копали ров. И вот эта "ведьма", которую пять минут назад готовы были спалить, командовала всей деревней. К утру огонь отступил. Половина домов уцелела.
От "сжечь" до "спасибо"
После той ночи деревня как будто протрезвела. Люди начали приходить к Эльзе, сначала стесняясь, с опущенными глазами. Кто с пирогом, кто с просьбой: "Может, глянешь, почему дочка кашляет?" Эльза, говорят, только хмыкала, но помогала всем. Один раз, правда, кузнецу, тому самому, что орал громче всех, сказала: "Вилы свои припаси, вдруг я опять наколдую." И засмеялась.
Годы шли, а слава о ней росла. Историки потом откопали в архивах записи о женщине, которая спасала деревни во время эпидемий и пожаров. Её мази и настои до сих пор знают в тех краях. А в 1923 году на площади поставили памятник — Эльза с корзиной, смотрит в сторону леса. Надпись короткая: "Эльза, что не сдалась."
А что мы видим вокруг?
Я часто думаю: сколько таких Эльз мы не замечаем? Может, это соседка, которая вечно копается в огороде и знает, как вылечить простуду луком? Или парень из офиса, который молчит, но в кризис вдруг берёт всё в свои руки? Мы любим вешать ярлыки — "странный", "не наш". А что, если за этим "не наш" прячется тот, кто однажды всех вытащит?
Эльза не была ведьмой. Она была женщиной, которая не боялась быть собой, даже когда за это могли сжечь. И её история — как напоминание: не спешите судить. Иногда те, кого мы отталкиваем, оказываются сильнее нас всех.
Если вам зашла эта история, поставьте лайк и подпишитесь — я копаюсь в таких вот судьбах, и мне есть что рассказать. А у вас есть в жизни кто-то, кого все недооценивают, но вы знаете, что он особенный? Напишите в комментариях, я правда хочу почитать!