В объятиях ледяного шторма
Стылое утро 17 января 1960 года на острове Итуруп, самом большом в Курильской гряде, не предвещало ничего, кроме привычной солдатской рутины. Для экипажа самоходной танкодесантной баржи Т-36, состоявшего из четырех молодых парней — 21-летнего младшего сержанта Асхата Зиганшина и рядовых Анатолия Крючковского, Филиппа Поплавского и Ивана Федотова, — это должен был быть еще один день монотонной работы. Их задачей была разгрузка грузовых судов на рейде, поскольку каменистое мелководье у берегов острова не позволяло крупным кораблям подойти к суше. Баржа, как и другие такие же плоскодонные трудяги, была пришвартована к рейдовой бочке в бухте Касатка. Но Тихий океан, носивший свое имя с явной иронией, в тот день решил показать свой нрав. Ночью с материка пришел ураганный ветер, достигавший 60 метров в секунду, который поднял в бухте чудовищные волны высотой с трехэтажный дом. Стальной трос, державший баржу, натянулся как струна и с оглушительным треском лопнул. Неуправляемое судно, лишенное хода — солярка закончилась накануне, — оказалось во власти стихии.
Первые часы превратились в отчаянную борьбу за жизнь. Огромные волны перехлестывали через низкие борта, ледяная вода заливала палубу и машинное отделение. Баржу швыряло, как щепку, и казалось, она вот-вот развалится на части или перевернется. Экипаж, руководимый хладнокровным и рассудительным Зиганшиным, не поддался панике. Солдаты, рискуя быть смытыми за борт, бросились откачивать воду, заделывать течи и укреплять все, что могло оторваться. Шторм бушевал почти сутки. За это время неуправляемое судно отнесло далеко в открытый океан. Когда ветер стих и волнение улеглось, перед глазами четверых солдат предстала безрадостная картина: вокруг, до самого горизонта, простиралась бесконечная серая вода. Связи с берегом не было — рацию залило во время шторма. Провизии на борту было кот наплакал: буханка хлеба, несколько банок консервированной тушенки, немного крупы и ведро подмороженной картошки. Все это было рассчитано на пару дней, ведь баржа готовилась к зимовке на берегу. Единственной удачей было то, что бак с пресной водой для охлаждения двигателей оказался полон. Вода была ржавой, но пригодной для питья.
Первоначальный шок быстро сменился деловитой деятельностью. Зиганшин, как командир, взял ситуацию под свой контроль. Он понимал, что главное сейчас — не допустить паники и установить строжайшую дисциплину. Первым делом была проведена ревизия всех запасов. Было решено установить жесткий паек: одна тарелка супа в день на человека и три кружки воды. Суп варили из нескольких картофелин, ложки крупы и крошечного кусочка жира из консервной банки. Это была не еда, а скорее ритуал, позволявший обмануть желудок и поддержать иллюзию нормальной жизни. Солдаты были уверены, что их хватились и уже ищут. Они знали, что в Советской Армии своих не бросают. Каждый день они по очереди всматривались в горизонт, надеясь увидеть дымок спасательного корабля или услышать гул самолета.
Дни складывались в недели. Океан был пуст. Чтобы не сойти с ума от безделья и гнетущей неизвестности, экипаж придумал себе работу. Каждое утро они вычерпывали воду, которая понемногу просачивалась через щели в корпусе. Пытались мастерить из подручных средств рыболовные снасти, но безрезультатно. Единственными живыми существами, которые проявляли к ним интерес, были акулы, все чаще сопровождавшие их дрейфующее судно. По вечерам, чтобы скоротать время, Филипп Поплавский играл на гармошке, которую чудом не смыло за борт. Мелодии старых вальсов и народных песен, плывущие над безмолвной океанской гладью, звучали сюрреалистично и помогали не думать о самом страшном.
Однажды Зиганшин сделал находку, которая одновременно и обрадовала, и повергла в уныние. В одном из отсеков он нашел старую газету. Из нее солдаты узнали, что как раз в том квадрате Тихого океана, где они дрейфовали, Советский Союз планировал провести испытания новой баллистической ракеты. В связи с этим весь район был объявлен закрытым для судоходства до середины марта. Эта новость означала, что в ближайший месяц ждать помощи было бессмысленно. Ни один советский корабль здесь не появится. Надежда на спасение таяла с каждым днем. Становилось ясно, что им предстоит выдержать испытание, которое не каждому под силу, и рассчитывать они могут только на себя, на крепость своего духа и на слепую удачу.
На грани выживания: сапоги на обед
К концу февраля, когда минул месяц их невольного путешествия, положение на барже стало критическим. Скудные запасы продовольствия подошли к концу. 23 февраля, в День Советской Армии, солдаты съели последнюю порцию своего водянистого супа. Этот «праздничный» обед стал точкой отсчета нового, самого страшного этапа их одиссеи — этапа голода. Человеческий организм, доведенный до предела, начал диктовать свои законы. Мысли о еде стали навязчивыми, они преследовали и днем, и во сне. Начались галлюцинации. Солдатам чудились голоса, гудки кораблей, запахи свежеиспеченного хлеба. Чтобы хоть как-то обмануть мучительное чувство голода, они пошли на отчаянные гастрономические эксперименты. В ход пошло все, что теоретически можно было прожевать и проглотить.
Первым делом съели кожаный ремешок от часов Зиганшина. Затем настала очередь брючных ремней. Их резали на мелкие кусочки и долго варили в океанской воде, чтобы хоть как-то размягчить. Получившееся варево имело отвратительный вкус, но оно на время наполняло желудок и приглушало боль. Когда ремни закончились, в дело пошли кирзовые сапоги. Голенища срезали, очищали от гуталина и отправляли в котелок. Позже Зиганшин вспоминал, что самым «вкусным» блюдом были поджаренные на техническом масле кусочки кожи от сапог — они напоминали хрустящие сухарики. Кульминацией этого гастрономического безумия стала кожаная подкладка от гармошки Поплавского. Инструмент, который до этого скрашивал их унылые вечера, был разобран и пущен в пищу. Музыка кончилась, началась борьба за физическое существование.
Силы покидали молодых парней. Они почти перестали вставать со своих коек, экономя каждую каплю энергии. Их тела иссохли, кожа приобрела землистый оттенок. Каждый из них потерял по 20–30 килограммов. Их мучили цинга, обезвоживание и постоянный холод. Днем баржу раскаляло солнце, а ночью пронизывал ледяной ветер. Чтобы согреться, они жались друг к другу. В этой пограничной ситуации, на грани между жизнью и смертью, проявились лучшие человеческие качества. Никто не пытался украсть у товарища лишний глоток воды или кусок кожи. Зиганшин, как командир, продолжал поддерживать строгую дисциплину, следя за тем, чтобы все делилось поровну. Он понимал, что как только они перестанут быть экипажем и превратятся в стаю голодных самцов, они будут обречены.
Психологическое напряжение было невыносимым. Чтобы не пасть духом, они разговаривали. Вспоминали дом, родных, мирную жизнь, которая теперь казалась бесконечно далекой и нереальной. Они мечтали о простой еде: о черном хлебе с солью, о жареной картошке, о борще. Эти разговоры причиняли боль, но в то же время давали силы держаться. Они заключили между собой страшный договор: если один из них умрет, остальные не будут трогать его тело. Этот пакт стал высшим проявлением их человеческого достоинства перед лицом надвигающейся смерти.
На сороковые сутки дрейфа у них появилась надежда. На горизонте показались корабли. Собрав последние силы, солдаты начали кричать, махать руками, жечь тряпки, пытаясь привлечь к себе внимание. Но суда прошли мимо, не заметив их маленькую, полузатопленную баржу. Это было страшным ударом. Отчаяние охватило всех. Казалось, сама судьба издевается над ними. К началу марта у них осталась последняя пара сапог, полчайника ржавой воды и несколько спичек. Они уже не ждали спасения и мысленно прощались с жизнью. Они лежали на своих койках, обессиленные, в полузабытьи, слушая лишь мерный плеск волн о борт своей плавучей тюрьмы. Но океан, забравший у них почти все, готовился преподнести им последний, самый невероятный подарок.
Спасение с небес: «Кирсардж» на горизонте
Утром 7 марта 1960 года, на сорок девятый день дрейфа, измученных солдат разбудил непривычный гул. Сначала они решили, что это очередная слуховая галлюцинация. Но рев нарастал, и, собрав последние силы, они выползли на палубу. Прямо над ними, делая круг, пролетел американский патрульный самолет. Это было похоже на чудо, на ответ на все их молитвы. Летчики, заметив на ржавой барже людей, машущих руками, сбросили сигнальные ракеты, чтобы пометить место, и улетели. Через несколько часов над баржей зависли вертолеты, спустившиеся с подошедшего к месту событий американского авианосца «Кирсардж» (USS Kearsarge). С вертолетов сбросили веревочные лестницы. Казалось, спасение было совсем близко. Но тут произошло нечто, что повергло американских пилотов в изумление.
Советские солдаты, воспитанные в духе холодной войны и патриотизма, с недоверием отнеслись к помощи, пришедшей со стороны вероятного противника. Асхат Зиганшин, как командир, жестами попытался объяснить, что им не нужно спасение, а требуется лишь топливо, вода и продовольствие, а дальше они как-нибудь сами доберутся до дома. Эта сцена, достойная пера Гоголя, была полна трагикомизма. Четыре изможденных, умирающих от голода человека на полузатопленной посудине отказывались от помощи, потому что она исходила от идеологического врага. Американские летчики, пожав плечами, уже было собрались улетать. Но в последний момент здравый смысл возобладал. Товарищи убедили Зиганшина, что это их единственный шанс выжить. Они снова начали отчаянно махать руками, и вертолеты вернулись. Их по одному подняли на борт и доставили на авианосец.
Первое, что поразило спасенных на борту огромного корабля, — это обилие еды. Американские моряки, потрясенные видом изможденных парней, немедленно повели их в столовую и предложили обильный обед. Но и здесь Зиганшин проявил удивительное самообладание и знание жизни. Он, выросший в голодающем Поволжье, знал, что для изголодавшегося организма обильная пища смертельно опасна. Он строжайше запретил своим товарищам набрасываться на еду, разрешив им выпить лишь по несколько ложек бульона. Этот поступок, возможно, во второй раз спас им жизнь. Врач авианосца, осмотрев их, подтвердил, что если бы они наелись досыта, их ослабевшие желудки просто не выдержали бы нагрузки.
На борту «Кирсарджа» советских солдат окружили заботой и вниманием. Их вымыли, переодели в чистую одежду, оказали медицинскую помощь. Американские моряки, простые парни, относились к ним с искренним сочувствием и любопытством. Они не видели в них врагов, а видели людей, совершивших невозможное. Командир авианосца, капитан Джозеф Рейнольдс, лично следил за их состоянием. Когда новость о спасении достигла берегов, она произвела эффект разорвавшейся бомбы. На авианосец слетелись журналисты со всего мира. Была организована короткая пресс-конференция. Четверо смущенных, плохо говоривших по-русски от волнения парней, не знавших ни слова по-английски, предстали перед камерами. Они выглядели растерянными и не до конца понимали, что происходит.
Затем их доставили в Сан-Франциско. Здесь их ждал поистине королевский прием. Мэр города вручил им символические ключи от города и провозгласил почетными гражданами. Им выдали по 400 долларов на карманные расходы, одели в модные костюмы и поселили в лучшей гостинице. Америка была очарована этой историей мужества и стойкости. Газеты выходили с заголовками «Русские чудо-солдаты». Для американской пропаганды это был настоящий подарок. История четырех парней, спасенных американскими ВМС, прекрасно ложилась в канву противостояния «свободного мира» и «империи зла». Американские власти, несомненно, надеялись использовать спасенных в своих целях, возможно, даже убедить их попросить политического убежища. Им мягко намекали на такую возможность, рисуя радужные перспективы жизни в США. Но все четверо, несмотря на оказанный прием и соблазны, твердо заявили о своем желании вернуться на родину. Их одиссея подходила к концу, но впереди их ждало новое, возможно, не менее сложное испытание — возвращение домой.
Герои поневоле: между Лубянкой и славой
Пока в Америке чествовали четырех советских солдат, в Москве царило замешательство. Сообщение американцев о спасении экипажа Т-36, который в СССР уже давно считали погибшим и даже успели заочно похоронить, застало советское руководство врасплох. Почти неделю в Кремле решали, как реагировать на это беспрецедентное событие. С одной стороны, это был очевидный провал советских поисково-спасательных служб. С другой — сам факт спасения советских военнослужащих американцами, да еще и в разгар холодной войны, был крайне неловким. Существовали серьезные опасения, что солдат могли завербовать, или что они сами попросят убежища, что стало бы мощнейшим пропагандистским ударом по СССР. В кабинетах на Лубянке и в Министерстве обороны наверняка уже готовились папки с делами на «предателей родины».
Однако общественный резонанс, который эта история получила в мире, и твердое заявление солдат о желании вернуться домой заставили советское руководство изменить тактику. Было принято решение превратить неловкую ситуацию в триумф советского духа. 16 марта, когда четверка уже давала пресс-конференции в Сан-Франциско, в главной правительственной газете «Известия» вышла статья под заголовком «Сильнее смерти», в которой подвиг экипажа описывался в героических тонах. Машина пропаганды заработала на полную мощность. Из четырех простых парней, по воле случая оказавшихся в экстремальной ситуации, начали лепить иконы мужества и стойкости. Когда они прилетели в Москву через Нью-Йорк и Париж, их ждала грандиозная встреча с цветами, плакатами и толпами восторженных людей. Вместо допросов в КГБ их принял сам министр обороны, маршал Родион Малиновский, который вручил им ордена Красной Звезды и новенькие часы.
На вчерашних рядовых обрушилась всесоюзная слава. Их имена не сходили со страниц газет и экранов телевизоров. О них слагали стихи и песни. Самой известной стала песня «Зиганшин-буги», исполнявшаяся в стиле рок-н-ролла и ставшая неофициальным гимном тогдашних стиляг: «Зиганшин-буги, Зиганшин-рок, Зиганшин съел второй сапог». Им приходили тысячи писем со всего мира. Свои телеграммы с восхищением прислали такие знаменитости, как Эрнест Хемингуэй и Тур Хейердал. Их возили по всей стране, устраивая встречи с пионерами, рабочими и колхозниками. Они стали живыми символами несгибаемости советского человека.
Однако у этой славы была и оборотная сторона. Постоянные банкеты, встречи с «уважаемыми людьми», где отказаться от выпивки было невозможно, начали сказываться на здоровье и психике молодых парней, не привыкших к такому вниманию. Сам Зиганшин позже признавался, что в тот период был на грани алкоголизма. Кроме того, они постоянно находились под пристальным вниманием спецслужб, которые контролировали каждый их шаг и каждое слово. Они были героями, но героями несвободными, вынужденными играть предписанную им роль.
Их звездный час, впрочем, оказался недолгим. Всего через год, 12 апреля 1961 года, произошло событие, которое затмило все остальные, — полет Юрия Гагарина в космос. У страны появился новый, еще более масштабный герой. Подвиг четырех солдат с баржи Т-36 постепенно отошел на второй план, оставшись в истории яркой, но уже перевернутой страницей. Шум вокруг них утих, и им пришлось возвращаться к обычной жизни, которая после пережитого и оглушительной славы уже никогда не могла быть прежней. Они прошли испытание океаном, прошли испытание славой, и теперь им предстояло самое трудное — испытание забвением и повседневностью.
После шторма: судьбы экипажа
Оглушительная слава, обрушившаяся на четверых спасенных солдат, со временем утихла, оставив их один на один со своей дальнейшей судьбой. Каждому из них пришлось заново искать свое место в жизни, и этот путь для всех оказался разным, но так или иначе связанным с морем, которое едва их не погубило. Асхат Зиганшин, командир экипажа, чье хладнокровие и твердость спасли всех, по совету маршала Малиновского поступил в Ленинградское высшее военно-морское инженерное училище. После его окончания он долгое время служил в аварийно-спасательном дивизионе на военно-морской базе в Ломоносове, под Ленинградом. Его работа была связана со спасением кораблей и подводных лодок, и опыт, полученный во время 49-дневного дрейфа, не раз пригодился ему в службе. Он дослужился до капитана 3-го ранга, а после выхода на пенсию остался жить в городе на Неве. В последние годы, как это ни парадоксально, человек, переживший невероятную одиссею, работал простым сторожем на стоянке яхт в Стрельне. Он ушел из жизни в 2017 году, до конца сохранив ясный ум и прекрасное чувство юмора.
Иван Федотов, самый молодой член экипажа, после демобилизации вернулся на родину, но вскоре снова ушел в море. Некоторое время он работал на Дальнем Востоке в китобойной флотилии, затем окончил мореходное училище, получил диплом судомеханика и много лет ходил на рыболовных сейнерах. Его жизнь оборвалась в 2000 году. Филипп Поплавский, гармонист, чья музыка скрашивала первые недели дрейфа, также связал свою жизнь с флотом. Он участвовал в гидрографических экспедициях в Атлантике и Средиземном море, работал на судах, прокладывавших подводные кабели. Он умер в начале 2000-х годов.
Последним из легендарной четверки покинул этот мир Анатолий Крючковский. После службы в Североморске врачи посоветовали ему сменить суровый северный климат. Он вернулся в родной Киев, где устроился на судостроительный завод «Ленинская кузница». Здесь он прошел путь от простого рабочего до начальника цеха, пользуясь уважением коллег. Анатолий Крючковский скончался 12 февраля 2022 года, и с его уходом история героического экипажа Т-36 окончательно стала достоянием прошлого.
История дрейфа баржи Т-36 стала уникальным феноменом своего времени. Она вместила в себя все: героическую борьбу со стихией, примеры человеческого мужества и взаимовыручки, абсурд идеологического противостояния холодной войны, цинизм пропагандистских машин обеих сверхдержав и личные трагедии людей, волею судеб оказавшихся в центре мирового внимания. Четыре простых советских парня, не по своей воле ставшие героями, с честью прошли все испытания, выпавшие на их долю. Они выжили в ледяном аду Тихого океана, не поддались соблазнам «капиталистического рая», выдержали бремя всесоюзной славы и смогли найти в себе силы вернуться к нормальной, честной трудовой жизни. Их история — это не просто рассказ о выживании, это притча о силе человеческого духа, которая оказалась сильнее и безжалостного океана, и циничных политических игр. И пока живы такие истории, память о настоящих, не выдуманных героях будет сильнее времени.