— Вы только посмотрите на этого пациента! — кричала на весь двор участковый врач Роза Александровна Горшкова.
Роза Александровна работала в поликлинике этого микрорайона уже почти сорок лет, поэтому местным говором владела мастерски.
— Пациент! — пытался исправить общее мнение о себе какой-нибудь дядя Петя, пойманный за рукав.
— Я лучше знаю! — отрезала доктор. — Пациентом будешь, когда сдашь все анализы!
— А когда их сдавать-то? — робко спрашивал дядя Петя.
— Завтра с утра, натощак! И чтобы без водки! — наставительно качала пальцем Роза Александровна. — А то опять придёшь с перегаром, как в прошлый раз!
— Да я не пил! — возмущался дядя Петя.
— Не пил, говоришь? А чем тогда от тебя за версту несёт? Одеколоном, что ли?
Лечила она мастерски. Ослушаться её боялись даже грузчики Толя и Гриша — здоровенные мужики с кулачищами и железными лбами.
Она, маленькая и полная, подходила, например, к дяде Грише, который, по случаю субботы, уже только что выпил стопку и планировал запить второй, и говорила строго, но печально:
— Ты завтра умрёшь!
— Как? — огорчался Гриша.
— Алиментарно! Как мадам Розенблюм в прошлый год, — невозмутимо отвечала Роза Александровна, — сегодня ляжешь, а завтра не встанешь…
— Почему? За что? — лепетал несчастный Гриша.
— Потому что свою норму не знаешь!
— Я же только стопку…
— А в обед на работе? — заглядывала ему в глаза Роза Александровна.
Гриша стыдливо опускал голову и начинал шаркать ножкой сорок восьмого размера.
— Так я тогда не буду…
— Дай! — говорила доктор и протягивала руку. Гриша покорно отдавал ей стопку и с надеждой спрашивал:
— Ну, как?
Роза Александровна лезла в сумку, доставала бутербродик, завёрнутый в газету и протягивала ему.
— Ешь! Водку надо закусывать!
— Да я ел! — врал Гриша.
— То было вчера, — отмахивалась доктор. И Гриша покорно ел, заглядывая ей в глаза:
— А теперь?
Она доставала записную книжку, что-то смотрела там, водя пальцем по записям, а потом разрешала.
— Живи, пока. До вторника. А там я посмотрю!
И счастливый Гриша уходил. До вторника ещё много времени и много работы.
— А что, если я до вторника не дотяну? — догонял он доктора через полчаса.
— Не придумывай! — отмахивалась Роза Александровна. — Я же сказала: до вторника живи. Значит, будешь жить!
— А вдруг сердце?
— Какое у тебя сердце? Мотор! Ещё сто лет проработает, если голову включишь!
Горшкова, не считаясь с листом вызовов, ходила по квартирам.
Квартиры были разные. В иных ей и деньги совали — рубль-два. Она брала.
— Роза Александровна, возьмите, на лекарства, — шептала бабушка Клава, протягивая мятую трёшку.
— Да ладно тебе, — отмахивалась доктор, но деньги всё же брала.
— Нет, нет, вы столько для нас делаете!
— Хорошо, возьму. Но только на лекарства для двора!
Впрочем, это богатство тут же оставляла в квартирах других, прикладывая деньги к выписанному рецепту.
— Вот, Марь Ивановна, — говорила она, заходя к одинокой старушке, — лекарство купите, а сдачу на молочко потратьте.
— Да откуда у меня такие деньги? — всплескивала руками Марья Ивановна.
— А вот есть! — улыбалась Роза Александровна. — От добрых людей!
Закончив обход, Роза Александровна шла пить чай к мадам Гольдштейн. О, это были самые счастливые минуты для обеих. Никто и никогда не смел нарушить их общение. Бывало, конечно, что какой-то невежа, из приезжих, конечно, влетал во двор с диким воплем:
— Где Роза Александровна? Мне сказали, что она тут!
Ему пока вежливо объясняли, что доктор пьёт чай у мадам Гольдштейн и тревожить её нельзя. Обычно, этого было достаточно. Но не всегда. Тогда крикуна спрашивали:
— Кто-то умирает?
— Нет, но…
— Никаких но! — отвечали ему.
— Да вы что? Я же по записи пришёл! — возмущался приезжий.
— А мы что? — спокойно отвечал Гриша. — Мы тебе объясняем по-хорошему!
— Какое ваше дело? Я к врачу иду!
— Наше дело! — включался в разговор Толя. — Тут наш двор, наш доктор!
Несколько раз было, что человек начинал спорить. Качать права, как говорили грамотные люди. Тогда кто-то, например, тот же Гриша или Василий, брали его одной рукой за ворот, а другой за штаны, там, где попа, и вели к воротам.
— Тут подожди! — говорили этому бестактному человеку и выбрасывали на улицу.
— Вы что творите? Я в милицию пойду! — грозился неудачник.
— Иди, иди, — равнодушно отвечал ему Гриша. — Там тоже наши люди!
А врачиха и мадам, не ведая, что во дворе такой переполох, мирно пили чай, обмениваясь кулинарными рецептами.
— Ты, Роза, меня не лечи, — укоряла мадам Гольдштейн, — в форшмак, если ты хочешь иметь настоящий форшмак, надо положить антоновку!
— А семеринка уже форшмаку не подходит? — ехидничала Роза Александровна.
— Не морочь голову, — отмахивалась мадам Гольдштейн, — ты профессор там, за окном, а тут сиди тихо и учись, пока я жива!
— Ну хорошо, хорошо, — смеялась Роза Александровна, — а лук сколько класть?
— Сколько душа просит! И обязательно поджарить до золотистого цвета!
— А яйца?
— Яйца сваренные вкрутую, мелко порубить. И не забудь селёдку от костей очистить!
— А то что, с костями буду делать? — фыркала доктор.
— Не смейся! В прошлый раз соседка Роза Семёновна как раз с костями и сделала! Еле откашлялась потом!
И Роза Александровна таки училась. И приносила плоды своего ученичества, как на зачёт или экзамен. И волновалась, ожидая приговора. И в то же время, цепко, но украдкой, оглядывала мадам, задерживая её руку в своей и определяя пульс.
— Что это ты за руку держишь? — подозрительно спрашивала мадам Гольдштейн.
— Да так, — невинно отвечала Роза Александровна. — Рука у тебя тёплая, приятная.
— Врёшь! Пульс щупаешь!
— Ну и что? Профессиональная привычка!
— Как там мой пульс? — с притворным безразличием интересовалась мадам.
— Нормально. Как у молодой!
— Не обманывай! Мне уже семьдесят пять!
— А пульс — как у пятидесятилетней! — убеждала её Роза Александровна.
Советы врача мадам Гольдштейн встречала шумными протестами, но исполняла неукоснительно.
— Я тебе говорю: таблетки после еды! — наставляла Роза Александровна.
— Какие таблетки? Я здоровая! — возмущалась мадам.
— Здоровая, здоровая, а давление сто восемьдесят!
— Рабочее давление! — отмахивалась мадам. — Всю жизнь такое!
— Рабочее давление у тебя сто двадцать на восемьдесят! А это уже не рабочее!
— Ладно, ладно, буду пить твои таблетки, — сдавалась мадам Гольдштейн.
Через какое-то время, Роза Александровна, тяжко вздохнув, поднималась и шла лечить в другие дворы, где имелись свои Гриши и Толи, но не было и не могло быть другой мадам Гольдштейн.
— До свидания, моя дорогая! — обнимались подруги на прощание.
— До завтра! — отвечала Роза Александровна.
— Обязательно приходи! А то я скучаю!
— Куда я денусь? — смеялась доктор. — Это же мой участок!
— Штучный товар! — думала о подруге Роза Александровна.
— Штучный товар! — думала о ней мадам Гольдштейн.
Странно, но старухи, всегда и во всём не согласные друг с другом, думали практически одинаково.
Хотя… Что тут странного? Две умные женщины, прожившие долгую жизнь, отлично понимали цену настоящей дружбы и взаимной заботы. И обе знали, что такие отношения — большая редкость в наше время.
А на следующий день всё повторялось снова: обход больных, воспитание Гриши, чаепитие с мадам Гольдштейн и снова мысли о том, как же им повезло встретить друг друга.
Автор: Елена Стриж ©