Слова Измайлова о пушечном огне оправдаются полностью. Якоб примет бой, который окажется для него последним.
Снова параллели с последним романом Германа. «Случилось, однако, так, что возвращение Штуба прошло весьма негладко, оно чуть не стоило ему жизни». Потом он скажет едва не убившему его капитану: «Что я мог подумать в эти секунды? Только то, что вы не знаете, кто я и зачем ползу из их расположения». Штуб после ранения выживет. Якоб погибнет, совершив свой последний подвиг: «На шведском флагмане в последние минуты он кинулся защищать нашего кормщика, и здесь был ранен смертельно».
А что было в тот, совсем небольшой, промежуток времени, когда находился он на шведском флагмане? Он достаточно спокоен («Теперь он был почти уверен, что агенты короля потеряли его след. Мало ли людей по имени Якоб служат в королевском флоте, а фамилию он себе придумал») и очень быстро показывает, на что способен: «Ну, да у тебя золотые руки! - говорил буфетчик, глядя, как Якоб готовит посуду для завтрака шаутбенахта. - Ты понимаешь толк в этом деле».
Он зорко наблюдает за всем происходящим, о чём потом доложит Измайлову, делает нужные для себя выводы. Сразу же верно оценив супругу ярла Юленшерна («Я много лет работал в трактирах и видел таких девиц не раз. Но чтобы эдакая командовала адмиралом - тут есть чему удивляться»), он умело использует её тщеславие и желание видеть у всех стремление услужить ей. Чтобы оправдать позднее возвращение на корабль в Копенгагене, Измайлов придумает: «Прояви, братец, догадку, снеси адмиральской бабе как бы презент… Икры битой снесёшь. Они, шведы, её весьма почитают, а ты будто икру отыскивал для удовольствия своей госпожи. Всё гладко и сойдёт...» И действительно, «всё гладко сходит»: «Адмиральский буфетчик на "Короне" ахнул, увидев лубяную коробку с чёрной икрой. Ахнула поутру и фру Юленшерна.
- Видите! - сказала она шаутбенахту за завтраком. - Видите, как меня тут все стараются порадовать?»
И, очень скоро став своим среди моряков, Якоб продолжает своё служение родине. Лонгинов через перегородку рассказывает кормщику, «будто есть на корабле кто-то свой, обещал подпилок да пилку – пропилить дыру в камору, где припас корабельный свален. Оттуда уйти дело нехитрое. Обещал ещё платье дать шведское...» И своё обещание выполнит: Лонгинов благополучно уйдёт с корабля, а Якоб будет успокаивать буфетчика, обеспокоенного пропажей пилы («Если эконом дознается, нам не уйти из рук профоса… Тот беглец пропилил отверстие в переборке именно такой пилой, какая была у нас»): «Найдётся! Просто завалилась куда-нибудь в этой качке».
И, не зная о планах Рябова, он будет зорко следить за ним: кормщик «почувствовал на себе чей-то пристальный и недоброжелательный взгляд», а затем увидит, что «слуга в коротком красном кафтане убирал со стола посуду и порою словно упирался в Рябова упрямыми серыми жёсткими глазами». И, попросив поначалу: «Да винца ему вели, Митрий, чтобы принес, али пива, да погрызть чего от скуки», - Рябов откажется от угощения, увидев, что принёс ему «жёлтое пиво, солодовые лепёшки с солью и тмином, коричневую водку, настоянную на калганном корне», тот самый слуга. И, надо думать, правильно понял замысел Якоба, потому что вскоре тот явится к нему, вооружённый «гибкой, очень длинной и остро отточенной навахой толедской стали с лезвием, уходящим в рукоятку».
Автор передаёт нам мысли Якоба: «Ему ещё никогда не доводилось убивать людей, и сейчас он вдруг подумал, что, быть может, не найдёт в себе сил навахой ударить спящего человека в грудь. Но тут же он представил себе, как этот человек, которого он не убьёт, встанет за штурвал вражеского корабля и проведёт эскадру к Архангельску, представил себе, как запылает потом город, как пьяные страшные наёмники пойдут резать и жечь, какое горе постигнет сотни, тысячи людей только из-за того, что он, Якоб, человек, в жилах которого течёт русская кровь, не решился убить изменника, предателя, иуду».
Наверное, все помнят, как после короткой схватки, очнувшись, Якоб видит улыбку кормщика: «Усмешка была такая беззлобная и открытая, что Якоб не поверил своим глазам». И как поймёт он всё, услышав просьбу Рябова: «А мне, друг, коли можешь, принеси топор, а?.. Поменьше бы, да чтобы ручка была поухватистее. Мало ли... Принеси, друг, принеси, нынче ещё не надобно, а как к устью будем подходить, тогда он мне и занадобится. Не обмани гляди...»
И автор, напомню, укажет, что они «верят друг другу и понимают друг друга, что будут помогать один другому и вместе совершат то дело, которое им назначено совершить».
И действительно, совершат. Перед тем, как встать к штурвалу, Рябов, уже получивший топор, скажет Якобу: «Попозже заявись к штурвалу. Всё-таки трое, легче будет».
И Якоб будет стараться всё время быть рядом с кормщиком: «приносил шаутбенахту то кофе, то набитую табаком трубку, то кружку горячего пунша».
И примет бой вместе с кормщиком: «В вое голосов, совсем рядом, оглушающе громко защёлкали пистолетные выстрелы, кормщик нагнулся, понял - стреляют в него. Совсем близко блеснуло жало шпаги, он ударил топором, человек, который хотел заколоть его, упал. Митенька и Якоб отбивались за спиною Рябова, он же заслонял их обоих и рубил топором всех, кто бросался на него, так метко и с такой ужасающей силой, что вокруг быстро образовалась пустота, и только выстрелы гремели всё чаще и злее». Сам раненный, он поможет раненому Рябову: «Якоб потащил Митеньку к пролому в борту, Митенька громко застонал… Они прыгнули вдвоём, и кормщик прыгнул за ними».
Очень интересное замечание есть в сцене, когда Таисья находит раненого Якоба: когда она пытается помочь ему встать, «он вцепился в её руку, но не смог встать и виновато улыбнулся, как улыбаются сильные и мужественные люди, убедившиеся в собственной слабости». И мы ещё раз убедимся в том, что это действительно сильный и мужественный человек: осознавая, насколько опасно его состояние, он несколько раз повторит, что ранен смертельно, - но не потому, что ждёт особого сочувствия (он о ране своей говорит «спокойно»), а потому, что должен успеть рассказать обо всём: «Мне нужно торопиться, потому что силы меня оставляют, и весьма возможно, что я вскоре умру».
И, принесённый на цитадель, в первую очередь рассказывает о том, чему стал свидетелем: «Сейчас хочу сказать лишь о том, что имел честь видеть, как свершён был великий подвиг лоцманом, коего я узнал и душевно полюбил за непродолжительное время. Флагманский корабль "Корона" был посажен на мель сим достойнейшим кавалером на моих глазах. Шведские офицеры и матросы попытались тотчас же убить лоцмана, но он мужественно сопротивлялся и нанёс немало ударов шведам своей сильной рукой, вооружённой топором. Ему удалось спрыгнуть с корабля в воды реки, и более я его не видел... Слава ему вовеки!»
Самого Якоба встречают с воинскими почестями: «Сильвестр Петрович с трудом поднялся. В одной его руке была трость, другой он опирался на костыль. Трость он положил на лавку, свободной теперь рукой выбросил шпагу "на караул"… Сильвестр Петрович отсалютовал шпагой, горны и барабаны ударили генерал-марш. Якоб силился сесть, спутанные светлые его волосы свешивались на лоб, в глазах дрожали слёзы».
Воевода, выдвигая лживые обвинения против Иевлева, скажет: «А иевлевские люди, иудино семя, не таясь в своем бесстыдстве, с великими почестями приняли в цитадели шведского воинского человека в красном кафтане, трубили ему в трубы, в барабаны били, как и мне, воеводе, никогда не делают. С тем человеком вор Иевлев беседовал долгое время - до самой его, шведа, кончины, и глаза ему закрыл, и свечу в руки дал». Конечно, ложно главное: не «шведского воинского человека» принимал капитан-командор, а истинно русского героя. Но действительно пытался помочь ему (даже Лофтусу пообещал: «Не знаю, какой вы лекарь, но приказываю вам применить всё ваше искусство к тому человеку, которого сейчас принесут. Если вы спасёте его, ваша судьба облегчится»). И действительно долго говорил с раненым: «В горнице Сильвестр Петрович сидел неподвижно, склонившись над человеком в красном кафтане. Тот что-то рассказывал ему вполголоса. Капитан-командор слушал внимательно».
И перед смертью Якоб успел о многом поведать и даже передать привезённую с собой и чудом уцелевшую («бумага была вовсе раскисшая, чернила не везде сохранились») копию письма «свейского короля Густава-Адольфа» о «ключах Лифляндии»: «Ежели ей возвернуть Нотебург или Ивангород или оба города вместе, и если бы Россия подозревала свое собственное могущество, то близость моря, рек и озёр, которых она еще не оценила, дала бы ей возможность, благодаря огромным её средствам и неизмеримости её пределов, покрыть Балтийское море своими кораблями, так что Швеция находилась бы в опасности».
Кощунственно звучит, но, к счастью для Якова, умирает он ещё до возвращения воеводы в город, не почувствовав людской неблагодарности…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Путеводитель по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь