Дима напоминает еще об одной традиции наших последейственных выходов – страшных историях.
Тут тоже своя предыстория.
Вообще-то, страшные истории всегда были непременным атрибутом наших двухдневных весенних выездов со школьным активом. Ночь между двумя днями никогда не обходилась без них. Но это была именно ночь. Я даже с трудом припоминаю тот толчок, который побудил меня рассказать страшную историю днем, в одной из смен во время последней встречи со «Звездочкой». Это была, как сейчас помню, «Синильга» - по мотивам романа В. Шишкова «Угрюм-река». Была там такая колдунья.
И эффект оказался сравнимым с ночным. Этому способствовало еще и то, что день оказался пасмурный и ветреный – с жутковатым завыванием гнущихся стонущих деревьев. И с этих пор страшные истории вошли в традицию последейственных встреч. Причем рассказываю их не только я, но и сами ребята.
В прошлом году, помню, Люда рассказала нам историю о том, как одна девушка приросла к полу, кощунственно решив потанцевать на вечеринке с иконой св. Николая-угодника. История, кстати, реальная. Я ее нашел в сборнике о православных чудесах.
Но сегодня желающих рассказать что-либо кроме хохм, типа «Где-то в черном-черном лесу…», нет. Да и народ ждет историю именно от меня. Ладно. Я подготовился. У меня есть одна из самых моих любимых историй по мотивам рассказа А.Толстого «Семья вурдалаков». Я не случайно оговариваюсь «по мотивам». Если вы перечитаете оригинал, он вам покажется мало похожим на то, что я расскажу. Это не случайно. Я всегда адаптирую истории под живой рассказ, под уровень слушателей, под законы восприятия, механизмы детективного повествования и нагнетания страшных эмоций.
Честно скажу, мне до сих пор до конца непонятно сила обаяния, исходящая от страшных историй. Но на групповое сплочение они, безусловно, оказывают положительную роль. Все совместно переживаемые эмоции сплачивают коллектив, не исключая и эмоцию коллективного страха и ужаса. Более того, последние могут даже сыграть большую роль, так как именно коллектив помогает каждому стравиться с чувством страха и стать реальной опорой его преодоления.
Ну, что рассказать вам, коллеги? Может быть, эта история и вам пригодится где-нибудь.
Семья вурдалаков
Дело это произошло в Сербии незадолго до начала Отечественной войны 1812 года. Я тогда служил в одном из гусарских полков и ранней весной получил командировочное предписание в одну тыловую часть. Нужно было торопиться, пока еще не вскрылись реки.
Я отправился на своем коне и уже было собрался форсировать Дунай, но на мою беду на нем как раз начался ледоход и недели две мне нужно было стать на постой в небольшой сербской деревне.
Семья, в которой я остановился, на первый взгляд, ничего особенного не представляла – обычная сербская семья. Глава – угрюмый и малоразговорчивый старик, его жена, довольно забитая женщина, трое взрослых сыновей и один – совсем еще мальчик, лет 7-8-ми. Была еще дочка – 18-летняя девушка с таким, немного странным сербским именем Зденка. На первый взгляд она мне не очень понравилась. Какая-то уж слишком замкнутая. Но постепенно мы познакомились поближе. И вот уже вскоре я не сильно сокрушался о начавшемся ледоходе, а чем дальше – тем меньше желал его завершения.
Зденка оказалась очень умной и обаятельной девушкой. Мы с ней общались на русском языке. Сербский язык вообще-то похож на русский: почти всегда можно понять, о чем идет речь. Но Зденка правильно и почти без акцента говорила на русском языке, многое читала, и было интересно с нею беседовать. И так мало помалу мы сблизились настолько, что я уже чувствовал, что мое сердце охватывает томительно чувство при мысли о грядущем расставании.
Меня поселили наверху дома в мансарде, прямо подо мной находилась детская и комнатка Зденки, поэтому мы с ней могли беседовать, высунувшись из своих окон.
Однажды утром на вторую неделю моего постоя я спустился на ужин в столовую, которая тоже находилась на первом этаже большого просторного дома. Старик-хозяин был как-то особенно угрюм и неразговорчив. А в конце ужина, уже вставая из-за стола, сказал:
- В соседней деревне, где живут мои родственники, говорят, обнаружились вурдалаки. Я пойду туда – мало ли, может, помощь моя понадобится. Но вы, если через три дня к 12-ти часам ночи я не вернусь – смотрите, не открывайте мне дверь позже ни под каким предлогом, как бы я ни упрашивал. Это уже могу быть не я…
Последняя фраза прозвучала среди гробового молчания всех присутствующих. Только жена как-то обреченно всплеснула руками, прижав их потом к груди. Старик снял со стены ружье и вышел во двор. На дворе радостно пролаяла его любимая собака, потом хлопнула калитка, и все звуки затихли. Только кукушка на стенных часах прокукукала свой поздний час.
Хоть мне и было жутковато слышать все это, но, честно скажу, я вскоре перестал думать об этом предупреждении. Я где-то слышал о том, что вурдалаки тем отличаются от вампиров, что сосут кровь только у своих родственников, но на этом мои познания и ограничивались. Да и не до них мне было. Наши отношения со Зденкой развивались под знаком светлого теплого чувства, которое я еще не решался назвать любовью, но наши сердца порой стучали так сильно, что мне казалось, их слышат и все вокруг.
Я вспомнил о странных словам старика только тогда, когда под ночь третьего дня спустился на ужин. Еще подходя к столовой, я услышал плач, а войдя в нее, увидел жутковатую картину: плачущая старуха мать и трое сыновей старательно и в полном молчании обтесывающие осиновый кол.
Ужин прошел в полном молчании. Зденка была особенно бледна. Я наблюдал за нею и видел, как она переживает. Только мальчик, казалось, не замечал никаких приготовлений, были оживлен и весел. Часы пробили одиннадцать. Обычно к этому времени мы все уже отправлялись по комнатам, но сейчас все как будто приросли к своим местам. Старуха только взяла своего младшенького последыша и убаюкала его на своих руках.
Самыми тягучими мне показались последние 10 минут до полночи. Время тянулось ужасно медленно. Я украдкой поглядывал на Зденку. Она, закрыв глаза и даже как-то закатив их вверх, сосредоточенно шевелила губами. Молилась, может?
В последнюю минуту до полночи напряжение, казалось, достигло своего предела, и от первого хриплого клекота кукушки мы все вздрогнули, как от выстрела. А он действительно последовал вслед за жутким лаем, раздавшимся на дворе. Это сорвался цепной пес, но после выстрела зашелся предсмертным воем и скулением.
Открылась дверь, и на пороге появился старик. У меня просто сжалось сердца от какого-то непонятного жуткого чувства. Секундой все замерли. Но вдруг двое сыновей вскочили и бросились в угол, где стоял, прислоненный к стене осиновый кол. Но не дошли, потому что за ними кинулась старуха мать, жутко крича и причитая, буквально повиснув на их руках, не давая взять осиновый кол.
- Да, хорошо вы меня тут встречаете…. – угрюмо проворчал старик, исподлобья оглядывая всех.
- Но как же наш пес? Он же тебя больше всех любил?.. – это прорвалась Зденка с такой болью в голосе, что у меня опять сжалось сердце.
- Да я три дня не был дома, вот и нахватался чужих запахов…. А вы меня с осиновым колом встречаете!? – старик криво усмехнулся. – Ну, и живите тогда без меня…. Пока!..
Он повернулся и вышел обратно в ночь, как бы растворился в черном проеме двери.
Нет, наверно, ничего на свете хуже чувства жуткой неопределенности. Того чувства, в котором мы все тогда пребывали. Я долго не мог успокоить Зденку, и разошлись мы по комнатам уже далеко за полночь. Но и у себя в комнате я долго не мог уснуть. Тут еще луна какая-то невероятно яркая, казалось, так и норовила пролезть в глаза и не дать им слипнуться спасительной дремотой.
В какой-то момент мне показалось, что по двору кто-то идет. Точнее не идет, а словно осторожно крадется. Я моментально весь напрягся и поджался. Внизу что-то скрипнуло, будто кто-то открывал окно в прямо подо мной находящуюся детскую.
- Сыночек, иди сюда, иди!.. – я с трудом, но достаточно отчетливо разобрал глухой шепот.
- Ой, папочка, ты? А мне сказали, чтобы я не пускал тебя и не подходил…
- Иди, иди, мой хороший, я тут тебе ятаганчик принес…
Ятаганчик – это род сабли, только турецкой, с крутым изгибом посредине…
Так вот, до сих пор не могу себе простить, почему я медлил еще несколько секунд, и только когда внизу раздался слабый вскрик, я заорал, что есть мочи, вскакивая с кровати и будя весь дом. Бросившись к окну, единственное, что я смог увидеть в свете яркой луны – это чья-то стремительно несущаяся к лесу тень. Причем, с такой скоростью, с какой обычные люди бегать точно не могут…
Когда мы все сбежались в детскую, мальчик лежал у раскрытого настежь окна. Он был без сознания, и только на его тоненькой шейке безобразными неровными полукружиями отпечатался кровавый укус. Он умер на следующий день, так и не придя в сознание.
Не стану описывать горе, постигшую семью. Старуха-мать, казалось, совсем сошла с ума. Она как безумная выла у простого некрашеного деревянного гробика и сама сломала осиновый кол, который непредусмотрительные старшие братья не спрятали от нее. Зденка сама, казалось, оцепенела. Мне с трудом удавалось добиться от нее хотя бы нескольких слов. Она стала такой же замкнутой, какой и была в начале нашего знакомства, но я уже не мог равнодушно к этому относиться. Мое сердце мне уже больше не принадлежало.
Через день после похорон началась первая весенняя гроза с почти ураганным ветром и потоками воды, льющимися с неба. Дождь как начался после обеда, так и продолжался до глубокого вечера. Поредевшая семья снова собралась в столовой, и завыванье ветра, казалось, только подчеркивало горе, обрушившееся на эти согбенные плечи. Вдруг мне послышалось, как будто кто-то скребется у двери. Звуки были такие, словно собака или даже щенок, скуля, пытался открыть дверь снаружи. Звуки эти услышал не только я. Старуха-мать резко повернула голову по направлению к двери. Ее старческие глаза вспыхнули какой-то безумной надеждой.
- Мамочка, пусти м-м-меня, м-м-мне х-холодно!.. – вдруг в промежутках между порывами ветра раздалось человеческое скуление из-за двери.
Первой рванулась из-за стола мать. Она распахнула дверь, и мы все увидели жуткую картину. Прямо за дверью на четвереньках, как собачонка, стоял недавно похороненный мальчик – голенький, дрожащий, весь в грязи, струи воды стекали с его дрожащего тельца на порог грязными струйками.
То, что произошло дальше – с трудом укладывается в моем сознании и представляется каким-то кошмарным сном. Как только мать нагнулась к ребенку, протянув к нему руки, он, вдруг резко взвизгнув, и оттолкнувшись всеми конечностями от пола – как собака, подпрыгнул и впился ей в шею. Уже как в тумане я видел, как старшие братья оторвали ребенка от матери, как он, брызжа серой слюною, пытался всех укусить и, наконец, сбежал обратно в черный проем распахнутой двери.
Мать умерла на следующий день.
Как мне описать горе Зденки! Она, казалось, совсем ушла в себя, и только держала меня за руку, когда я пытался ее успокоить. Казалось, тепло моей руки передается ей, и она не может им согреться.
Однако я не мог больше оставаться в деревне. Я итак уже порядочно задержался, и не мог больше оставаться ни дня – тем более, что Дунай уже расчистился ото льда полностью.
Хорошо помню наше прощание со Зденкой. Она вышла меня провожать на берег Дуная, и мы долго стояли с ней у самой воды. Я снял с себя свой нательный крест и надел ей на шею.
- Ты только смотри, никогда не снимай его, слышишь? – стал я просить ее.
Она в ответ снова взяла мою руку в свою, и я ощутил биение ее пульса.
- Знай, что твоя кровь – моя! – она так горячо произнесла эти слова, что у меня невольно дрогнуло сердце.
И последний раз обнял ее, прижал к своему сердцу, обещая, как только выполню поручение, сразу же вернусь на обратном пути.
Да, не знал я, то так все выйдет…
Так получилось, что два месяца я отсутствовал – служебные дела и поручения сыпались как из рога изобилия. И только, когда лето уже повернуло к своему зениту, я гнал своего коня по проселочным и лесным дорогам к берегу Дуная.
Уже начало темнеть, когда я подъехал к заветной деревне и разглядел первые домики. «Твоя кровь моя», - вспомнились мне слова Зденкиного прощания, и сердце мое непроизвольно участило свой бой. Я въехал со стороны, противоположной той, где находился дом Зденки, но сразу заметил что-то неладное. Деревня выглядела как нежилая. Людей совершенно не было видно, а дворы большинства домов заросли крапивой и лопухами. И только в центре села, за оградой местной церкви – какое-то вавилонское столпотворение: шалаши, палатки, навесы и люди – заполонившие все мало-мальски свободные пространства.
Я привязал коня у входа за церковную ограду и разыскал священника, с которым успел познакомиться еще в первое мое пребывание здесь. Это был старенький и грустный старичок, бывший отставной солдат, когда-то служивший еще под началом Суворова в русской армии. На все мои недоуменные вопросы он мне поведал эту жуткую историю
- После твоего отъезда, словно проклятие вурдалаков обрушилась на нашу прогневавшую чем-то Бога деревеньку. С кладбища вернулась умершая мать и, говорят, она покусала своих собственных сыновей. Они все стали вурдалаками, после чего начался настоящий кошмар. По ночам она стали заглядывать в дома, ломиться в двери и окна. Пить кровь у неродственников они не могут, но ужас нагоняют такой, что жить в домах стало невозможно. Все собрались за церковной оградой – сюда вурдалаки не суются - домой заглядывают только днем, а ночью – все здесь….
- А что Зденка?.. – не выдержал я. – Где она?
Старик-священник ждал этого вопроса и помедлил с ответом, грустно глядя на гаснущую полосу заката.
- Ты знаешь, она осталась среди тех немногих, кто по ночам рискуют оставаться в своих домах. Мы пытались ее привести сюда, но она осталась, словно ждет кого-то…. Я знаю, что она дорога тебе. Попробуй ты привести ее. Погибнет она, если останется. И поторопись – ночь уже надвигается.
Скажу честно: жутко мне было, когда я вышел за церковную ограду и, отвязав коня, повел его по вымершему селу к дому Зденки. Сам вид брошенных домов, погружающихся в вечернюю тьму, бешеное стрекотание ночных цикад, уханье сычей с берегового болота – действовали мне на мои возбужденные нервы.
Вот я уже у дома. Он стоял на краю деревни, дальше чернел только лес, дорога вела вглубь него к лесному сельскому кладбищу.
Странно: дом, где, по словам священника, оставалась Зденка, выглядел так же нежило, как и все остальные. Он тоже зарос крапивой и лопухами. Единственно, мне показалось, что к окну Зденки вела какая-то чуть примятая тропинка. Но, может, мне это показалось – уже достаточно стемнело.
Дверь на пороге оказалась незапертой. Я привязал коня к входным перилам и вошел внутрь. Здесь уже было царство темноты и сырости, совсем не чувствовалось, что здесь может находиться кто-нибудь живой. Внутри было темно, и только из щели между полом и дверью в комнату Зденки пробивался слабый колеблющийся свет.
Я чувствовал, как сердце мое участило свое биение настолько, что пульсация крови стала отдаваться даже в уши. Я медленно подошел к двери и осторожно приоткрыл ее…
Она стояла спиной ко мне в белом платье, держа свечу и будто напряженно всматриваясь в окно.
- Зденка!.. – осторожно позвал я ее, и не увидел никакой реакции…
- Зденка!.. – у меня едва хватало духа чуть усилить звучание голоса…
Она медленно повернулась ко мне. Я почувствовал на себе ее взгляд и, не знаю, почему, похолодел от ужаса. Она смотрела не на меня, а сквозь меня…
Не знаю, сколько еще прошло времени, когда я решился снова ее позвать:
- Зденка, это я!...
И тут она словно очнулась или пришла в себя. С криком она бросилась ко мне на грудь, едва не затушив свечу.
- Это ты! Я дождалась тебя! Ну, как же долго тебя не было! Почему тебя так долго не было? Где же ты был?..
Она сыпала вопросами, не ожидая ответов на них. Я попытался ее успокоить и, подведя ее к столу, хотел усадить на стул, но тут заметил, что на шее ее не было подаренного мною крестика.
- Зденка, а где мой крестик?..
Она судорожно провела рукой по шее и не ответила. Но, как-то странно взглянул на окно, стала судорожно всхлипывать:
- Зачем ты так долго не приезжал? Зачем?.. Зачем?..
И вдруг, резко вновь обернувшись к окну, вскрикнула:
- Они сейчас придут!..
- Кто придет?
Но вопрос мой был уже излишним, потому что Зденка еще раз громко вскрикнув, стала сползать на пол. Я бросился к ней, пытаясь помочь, запрокинув ей голову, но взглянув ей в глаза, содрогнулся. В ее остекленевших глазах застыло какое-то ужасное выражение, а зрачки стали закатываться под веки, как у настоящего мертвеца. Она еще раз дернулась на моих руках и протянула руку к окну. Я машинально посмотрел туда…. И застыл от ужаса.
Эту картину я до сих пор не могу вспоминать без содрогания. Все семейство вурдалаков, влипнув в мутное стекло, наблюдало за нами со двора дома…
Ужасный и уже наполовину разложившийся старик, его жена, трое сыновей, и даже полусгнивший ребенок на руках у матери, прижав к стеклу лицо с провалившимся носом, с каким-то звериным любопытством смотрел на меня.
Не решаясь больше взглянуть на Зденку, я осторожно положил ее на пол. Только краем глаза я увидел, что ее дергающиеся губы сливаются в жуткую улыбку…. Кроме меня в этом доме живых людей больше не было.
Выбежав во двор, я вскочил на коня и, всадив ему шпоры бока, поскакал скорее к спасительной церковной ограде. Но к своему ужасу услышал за собой нагоняющий и приближающийся ко мне топот. Оглянувшись, я увидел, что в свете появившейся на небе луны все семейство вурдалаков с невероятной звериной быстротой нагоняет меня. Они и неслись, по-звериному отталкиваясь от земли прыжками и помогая себе руками. Они были все ближе. Впереди все тот же ужасный полусгнивший старик, трое сыновей, мамаша с ребенком…
Но вот уже за поворотом показалась церковная ограда скорее туда. Я последний раз ударил коня шпорами, но вдруг почувствовал, как меня обвивает чья-то рука и запрокидывает мне голову. Это была Зденка. Ее лицо в свете луны выглядело просто ужасно. Жуткая улыбка и мертвые стеклянные глаза, смотрящие сквозь меня…
- Твоя кровь моя!.. – прохрипела она, сдавливая мне шею…. Но в этот момент мой конь споткнулся, по инерции пролетел еще несколько метров и рухнул на землю. Я перелетел через его голову и, кажется, потерял сознание…
Очнулся я уже утром. Я лежал на траве за церковной оградой и первое на что обратил внимание – люди, собирающие свои пожитки и покидающие этот спасительный приют в центре села. Вокруг меня было несколько сидельцев, которые тут же позвали священника. Он мне рассказал, что же произошло со мной, когда я потерял сознание.
- Тебя спас Бог, потому что, перелетев через коня, ты оказался за церковной оградой. Вурдалаки не могли проникнуть на святое место, в ярости они высосали кровь из твоего коня. А известно, что вурдалак, выпивший кровь у неродственника, не может больше подняться из могилы. Теперь все мы можем вздохнуть спокойно и вернуться в свои дома…
Через неделю я вернулся в свою часть, а на следующий год началась война с французами, в которой я принимал участие и даже бился на Бородино. Но это уже совсем другая история.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь