— Этого человека не существует, — заявила сотрудница паспортного стола, отодвигая от себя документы моей жены.
Я стоял перед её столом и не понимал, что происходит. Мы с Лидой пришли оформлять её новый паспорт взамен утерянного. Обычная процедура, с которой сталкивается каждый. Но женщина за стеклом смотрела на нас так, словно мы принесли ей документы призрака.
— Простите, что значит не существует? — переспросил я. — Вот она, стоит рядом со мной.
Сотрудница посмотрела на меня через очки, потом снова уставилась в компьютер.
— В базе данных нет человека с такими данными. Серия и номер паспорта не числятся в реестре. Дата рождения, место рождения — всё неверно.
— Может, техническая ошибка? — предположила Лида голосом, в котором я уловил легкую дрожь.
— Ошибки исключены. Система обновляется каждый день. Такого человека никогда не было в наших базах.
Я взял Лиду за руку. Её ладонь была холодной и влажной.
— Хорошо, — сказал я как можно спокойнее. — А что нам делать в такой ситуации?
— Обращайтесь в отдел по месту рождения вашей супруги. Пусть там разбираются.
Мы вышли из паспортного стола в полном молчании. На улице Лида остановилась и прислонилась к стене здания.
— Серёж, это какой-то кошмар, — прошептала она. — Как это возможно?
— Не знаю. Наверное, действительно техническая ошибка. Бывает же такое.
Но я сам в это не верил. Что-то было не так. Что-то очень не так.
Дома я достал все документы Лиды, которые у нас были. Свидетельство о браке, справки с работы, медицинские карты. Всё выглядело нормально, обычные документы обычного человека. Но теперь я рассматривал их под другим углом, словно видел впервые.
— Лид, а у тебя есть свидетельство о рождении? — спросил я.
— Конечно есть. Где-то в шкафу лежит.
Она принесла пожелтевший от времени документ. Я внимательно его изучил. Печати, подписи, всё на месте. Но странное ощущение не покидало меня.
— А фотографии детские у тебя есть?
Лида помолчала.
— Знаешь, мама была не очень сентиментальной. Фотографировала редко.
— Совсем нет детских фото?
— Ну... может, где-то и завалялись. Я не помню.
Мы перерыли всю квартиру. Нашли мои детские и школьные фотографии, фото родителей, бабушек и дедушек. Но ни одной фотографии маленькой Лиды.
— Это странно, — пробормотал я.
— Что странно? Не все же родители помешаны на фотографиях.
Я посмотрел на жену. Мы были женаты уже семь лет, но вдруг я понял, что почти ничего не знаю о её детстве. Она всегда отвечала уклончиво, когда я спрашивал о школьных друзьях или первой влюбленности.
— Лид, а давай съездим к твоей маме. Поговорим с ней об этой ситуации.
— Зачем её расстраивать? Она старенькая уже.
— Но может, она что-то помнит. Может, действительно были какие-то проблемы с документами когда-то.
— Не хочу её беспокоить из-за такой ерунды.
Лида была против поездки, но я настоял. Что-то внутри меня требовало ответов.
Мать Лиды жила в старом доме на окраине города. Антонина Петровна всегда была приветливой, но держалась несколько отстраненно. Мне казалось, что она меня побаивается, хотя я никогда не давал для этого поводов.
Когда мы приехали, она встретила нас на пороге с удивленным лицом.
— Лидочка, Серёжа, что случилось?
Я рассказал ей про ситуацию в паспортном столе. Антонина Петровна слушала молча, её лицо становилось всё бледнее.
— Мам, — сказала Лида, — может, ты что-то помнишь? Были какие-то проблемы с моими документами?
— Какие проблемы? — ответила старушка, но в её голосе я услышал что-то неестественное. — Всё было как у всех.
— А детские фотографии Лиды где? — спросил я. — Мы дома ни одной не нашли.
Антонина Петровна замолчала. Потом вдруг заплакала.
— Мама, что с тобой? — забеспокоилась Лида.
— Я... я думала, этот день никогда не наступит, — прошептала старушка. — Надеялась, что всё так и останется.
— О чём ты говоришь?
— Лидочка, садись. И ты, Серёжа, садись. Я должна вам всё рассказать.
Мы сели за стол на кухне. Антонина Петровна долго молчала, потом заговорила тихим, надломленным голосом:
— Тридцать лет назад я потеряла дочь. Ей было двенадцать лет. Лейкемия. Врачи ничего не смогли сделать.
Я почувствовал, как холод пробегает по спине.
— Мам, что ты говоришь? — прошептала Лида.
— Я сошла с ума от горя. Месяцами сидела дома, ни с кем не разговаривала. А потом... потом ты появилась.
— Как появилась?
— Я шла с кладбища, где похоронена моя настоящая дочь. Было уже темно. Вижу — девочка сидит на скамейке у автобусной остановки. Одна-одинёшенька. Худенькая, испуганная. Подхожу к ней, спрашиваю: "Девочка, где твои родители?" А она смотрит на меня и говорит: "Тётенька, я не помню. Ничего не помню".
Лида побледнела.
— Я привела её домой, накормила, уложила спать. Думала, утром придут родители, заберут. Но никто не пришёл. Ни утром, ни на следующий день. Я ждала неделю, месяц. Никто девочку не искал.
— Почему ты не обратилась в милицию? — спросил я дрожащим голосом.
— Обращалась. Но там сказали, что никто не подавал заявления о пропаже ребенка. Никаких ориентировок не было. Словно её никто не терял.
— А документы? — еле выговорила Лида.
— У неё ничего не было. Ни документов, ни вещей. Только платье, в котором сидела на той скамейке. И ещё... ещё она знала моё имя. Первое, что сказала, когда увидела меня: "Антонина Петровна, можно я у вас поживу?"
Я чувствовал, как земля уходит из-под ног.
— Мне показалось, что это знак. Что господь послал мне другую дочь взамен той, которую забрал. Я оформила на неё документы как на свою родную. Знала людей, которые могли помочь. Никто ничего не проверял особо в те времена.
— Значит, я... я не твоя дочь? — прошептала Лида.
— Ты стала моей дочерью. Я тебя растила, любила, как родную. Для меня ты и есть Лида.
— А как меня звали раньше?
— Ты не помнила своего имени. Не помнила ничего. Как будто родилась заново в тот вечер на автобусной остановке.
Мы ехали домой в полном молчании. Лида смотрела в окно, я не решался заговорить с ней. О чём можно говорить после такого?
Дома она сразу легла спать, сказав, что у неё болит голова. Я остался на кухне, пытаясь осмыслить услышанное.
Моя жена — не та, за кого себя выдает. Она не помнит первые двенадцать лет своей жизни. У неё нет настоящих документов. В паспортном столе правы — этого человека не существует.
Но кто она тогда? Откуда взялась? И почему не помнит ничего из прошлого?
Я попытался вспомнить все странности, которые раньше просто не замечал. Лида никогда не говорила о детских мечтах. Не рассказывала о первой учительнице или школьных друзьях. Когда я спрашивал о её детстве, она всегда переводила разговор на что-то другое.
Ещё она очень плохо ориентировалась в городе, хотя якобы родилась и выросла здесь. Могла заблудиться в районе, где прожила всю жизнь.
И фотографии. Их действительно не было. Ни одной детской фотографии.
Как я мог этого не замечать?
Ночью Лида говорила во сне. Обычно она спала тихо, но в эту ночь что-то бормотала на непонятном языке. Я не мог разобрать слов, но интонация была тревожной, словно она кого-то звала на помощь.
Утром я спросил её об этом.
— Не помню. Мне снился кошмар, но не могу вспомнить какой.
— Лид, а ты действительно ничего не помнишь из детства?
— Серёж, ну зачем ты спрашиваешь? Конечно, помню.
— А что помнишь?
Она задумалась.
— Ну... школу помню. Учителей. Дом, где мы с мамой жили.
— А конкретные случаи? Как ты училась кататься на велосипеде? Или первый день в школе?
— Не помню таких подробностей. А кто их помнит?
Но я помнил. Помнил свой первый день в школе, первую двойку, как учился плавать, как сломал руку в восемь лет. Детские воспоминания обычно очень яркие.
В следующие дни я стал наблюдать за женой. Не специально — просто обращал внимание на то, что раньше пропускал мимо ушей.
Лида часто останавливалась посреди разговора, словно забывала, о чём говорила. Иногда называла предметы странными именами. Вместо "чашка" могла сказать "пиала", вместо "одеяло" — "покрывало". Мелочи, но они складывались в тревожную картину.
А ещё она стала хуже спать. Просыпалась среди ночи и долго лежала с открытыми глазами, глядя в потолок.
— О чём думаешь? — спрашивал я.
— Пытаюсь вспомнить, — отвечала она. — После разговора с мамой в голове что-то шевелится. Как будто память пытается прорваться.
— И что получается?
— Обрывки. Чьи-то лица, голоса. Но всё размыто, неясно.
Через неделю она вдруг сказала:
— Серёж, а ведь меня звали не Лида.
— Как же?
— Эля. Или Элли. Что-то похожее. И фамилия была другая.
— Какая?
— Не помню. Но не Петрова точно.
— А родители?
— Мама была... учительницей, кажется. Или врачом. А папы не было. Или был, но ушёл от нас.
Каждый день она вспоминала что-то новое. Фрагменты, обрывки прошлой жизни. Дом с голубыми ставнями. Собака по кличке Джек. Бабушка, которая пекла удивительные пироги.
— Значит, у тебя была другая семья, — сказал я.
— Да. И я их бросила. Ушла и забыла.
— Ты не бросала. Ты была ребёнком. Что-то случилось, ты потеряла память.
— Но они, наверное, искали меня. Мучились. А я жила у чужой тёти и была счастлива.
— Лид... Эля... как мне тебя теперь называть?
— Не знаю. Я привыкла быть Лидой. Но понимаю, что это не моё имя.
Мы решили попытаться найти её настоящую семью. Я разместил объявления в интернете, обратился в передачу "Жди меня", написал в социальные службы. Описал приметы Лиды, примерный возраст, когда она могла потеряться.
Ответ пришёл быстрее, чем я ожидал. Женщина по имени Валентина Николаевна написала мне письмо:
"Здравствуйте. Прочитала ваше объявление. Тридцать лет назад пропала моя дочь Элеонора. Ей было двенадцать лет. Вышла из дома за хлебом и не вернулась. Мы искали её везде, но так и не нашли. Если это действительно она, очень прошу вас связаться со мной."
Мы встретились в кафе в центре города. Валентина Николаевна оказалась женщиной лет шестидесяти, с седыми волосами и усталыми глазами. Увидев Лиду, она заплакала.
— Элочка, доченька моя, — прошептала она. — Как же ты изменилась.
— Я... я вас не помню, — сказала Лида растерянно.
— Ничего. Главное, что ты жива и здорова.
Валентина Николаевна рассказала нам о том дне, когда пропала её дочь:
— Элечка пошла в магазин. Обычный день, ничего особенного. Прошёл час, два — её всё нет. Я забеспокоилась, пошла искать. В магазине сказали, что хлеб она покупала, вышла как обычно. А дальше след оборвался.
— Вы обращались в милицию?
— Конечно. Они искали, объявления давали, ориентировки рассылали. Но никто её не видел. Словно растворилась в воздухе.
— А что могло случиться?
— Не знаю. Может, кто-то увёз. Или она сама ушла, но зачем? Мы же любили её, не обижали. Элечка была послушной девочкой, никогда не доставляла проблем.
Лида слушала и плакала. В её глазах я видел смесь радости и горя. Радости от того, что нашлась её настоящая мама. И горя от того, что она потеряла тридцать лет жизни.
— А папа? — спросила она.
— Папа умер десять лет назад. Так и не дождался твоего возвращения. До последнего дня верил, что ты найдёшься.
После встречи мы долго ехали домой молча. Потом Лида сказала:
— Серёж, а что, если я сошла с ума тогда, тридцать лет назад? Что, если я не потеряла память, а придумала себе другую жизнь?
— О чём ты говоришь?
— А что, если я убежала из дома по какой-то причине, а потом не смогла вернуться? Испугалась или постеснялась? И тогда мой мозг стёр все воспоминания, чтобы мне было легче жить?
— Не думай об этом. Важно то, что ты нашла свою маму.
— Но я не чувствую её своей мамой. Антонина Петровна мне роднее, хотя я знаю теперь, что она мне чужая.
— Она тебя вырастила. Она и есть твоя мама.
— А Валентина Николаевна?
— Тоже твоя мама. У тебя просто две мамы.
Лида начала встречаться с Валентиной Николаевной. Постепенно к ней возвращались воспоминания. Она вспомнила дом, где жила, свою комнату, любимые игрушки. Вспомнила, как они с мамой ходили в театр, как папа учил её играть в шахматы.
Но главного воспоминания не возвращалось. Что произошло в тот день, когда она пошла за хлебом и исчезла на тридцать лет.
— Может, и не надо вспоминать, — сказал я. — Может, это слишком страшно.
— Но я хочу знать правду. Хочу понять, кто я такая на самом деле.
А я боялся этой правды. Боялся узнать, что моя жена не совсем человек. Что она что-то другое, что умеет исчезать и появляться, стирать память и принимать чужие имена.
Но правда открылась сама собой.
Однажды вечером Лида вдруг вскрикнула и схватилась за голову.
— Что с тобой?
— Вспомнила! Я вспомнила, что случилось!
Она рассказала мне о том дне. Как шла из магазина с батоном хлеба. Как увидела странную женщину, которая звала её по имени. Как подошла к ней, потому что женщина говорила, что знает её маму.
— А дальше провал. Очнулась на автобусной остановке. Не помнила, как меня зовут, где я живу. Помнила только имя Антонины Петровны — почему-то оно засело в голове.
— Кто была эта женщина?
— Не знаю. Но я её теперь боюсь. Боюсь, что она вернётся за мной.
Ночью Лида проснулась с криком. Сказала, что ей снилась та женщина. Высокая, бледная, с длинными чёрными волосами.
— Она стояла у нашего окна и смотрела на меня. И говорила: "Пора возвращаться, Элеонора".
— Это просто сон.
— Нет, не сон. Я чувствую — она где-то рядом. Ищет меня.
Я попытался её успокоить, но сам чувствовал тревогу. Что-то менялось. Лида становилась другой. Иногда я ловил на ней странный взгляд, словно она смотрела сквозь меня в какой-то другой мир.
А ещё она начала забывать вещи из нашей совместной жизни. Не помнила, как мы познакомились, когда поженились. Спрашивала, кто я такой и что делаю в её доме.
— Лид, я твой муж. Серёжа. Мы живём вместе семь лет.
— Ах да, Серёжа. Конечно, помню.
Но в её глазах я видел пустоту. Она не помнила меня.
Вчера утром я проснулся один. Лиды в доме не было. Её вещи остались на месте, но самой её нигде не было.
Я обзвонил всех знакомых, поехал к Антонине Петровне, к Валентине Николаевне. Никто её не видел.
В милиции мне сказали, что примут заявление только через сутки. Пока не прошло двадцать четыре часа, человек считается не пропавшим, а временно отсутствующим.
Но я знаю — она не вернётся. Та женщина забрала её обратно. Туда, откуда Лида пришла тридцать лет назад.
А может, никакой женщины не было. Может, Лида просто вспомнила, кто она такая на самом деле, и ушла туда, где её место.
Я остался один в квартире, где семь лет жил с человеком, которого не существует. В паспортном столе оказались правы.
Теперь я понимаю, почему у неё не было детских фотографий. Почему она не помнила прошлого. Почему так странно говорила иногда.
Лида была не из нашего мира. Она пришла из какого-то другого места, прожила с нами тридцать лет, а потом вернулась обратно.
И я никогда не узнаю, что это было за место и зачем она приходила к нам.
Если с вами случится что-то подобное, если кто-то из ваших близких окажется не тем, за кого себя выдаёт — не пытайтесь докопаться до истины. Некоторые тайны лучше оставить нераскрытыми.
А вы когда-нибудь сталкивались со странными исчезновениями людей? Поделитесь своими историями в комментариях — возможно, мы не одни в этом мире.