Однажды, давным-давно, в соседнем королевстве, где горы были ниже, а леса гуще, правил не король, а Совет Мудрейших. Они возвели не замок, а Цитадель Разума – огромную библиотеку-крепость, хранилище знаний и центр наук. Царили там порядок, логика и холодная, безличная справедливость. Всё подчинялось строгим Уложениям, написанным чернилами из сока железного дерева. Законы были суровы к тем, кто нарушал покой Цитадели: воровство знаний каралось вечной работой переписчиком в подземных скрипториях, насилие – изгнанием в Дикие Леса, что шептали за стенами королевства.
И вот, в один из дней, когда тучи нависли над Цитаделью как свинцовые плиты, в ее неприступные врата ворвался Хаос. Вернее, он был занесен извне – бандой отчаянных разбойников, уцелевших после карательного похода королевской стражи. Их предводитель, человек по имени Ворон, был не просто жесток; он был олицетворением Дикого Леса – неукротимый, яростный, презирающий всякие законы, кроме закона силы. Его люди захватили один из крыльев Цитадели, взяв в заложники нескольких стражников и молодую архивариусшу, Элину.
Элина была плотью от плоти Цитадели. Ее мир был каталогами, фолиантами, тишиной читальных залов. Ее душа, как пергамент, впитывала знания, но была нежной, не приспособленной к грубости реального мира за стенами. Страх, когда грубые руки схватили ее, был всепоглощающим. Она видела, как Ворон без тени сомнения сломал руку стражнику, отказавшемуся открыть сейф с редкими манускриптами. Его черные глаза, лишенные всякой теплоты, казались бездонными колодцами, готовыми поглотить все живое.
Первые дни были адом. Угрозы, крики, грубость. Заложников кормили объедками, спали они на холодном каменном полу. Ворон относился к Элине с особым, леденящим душу презрением – она олицетворяла все, что он ненавидел: книжную премудрость, слабость, «игрушечный» порядок Цитадели. Он называл ее «Книжной Молью», «Бесполезным Червяком».
Но потом… случилось нечто необъяснимое. Однажды, когда бандиты были пьяны после удачного грабежа склада провианта, один из них, озлобленный и тупой, решил «развлечься» с Элиной. Он уже тащил ее в темный угол, несмотря на ее тихие мольбы. И вдруг появился Ворон. Молча. Одним ударом кулака он отшвырнул своего подручного, пригрозив оторвать ему голову, если тот посмеет тронуть «его пленницу» снова. Взгляд его, обращенный к насильнику, был смертоносен. К Элине же он лишь бросил: «Не мельтеши под ногами, Червяк».
Этот акт «спасения», совершенный не из сострадания, а из чувства собственничества и власти, стал семенем. Семенем странной, извращенной благодарности. Элина, чей разум был сломлен страхом и беспомощностью, ухватилась за него. Ворон был силой. Он был ее единственной защитой в этом хаосе. Он мог быть жестоким, но в этот момент он защитил ее. От других. От большего зла.
Постепенно Элина начала замечать детали. Как он умело руководил своими людьми, как его решения, пусть и преступные, были четки и логичны в своей жестокости. Как его ярость была… почти величественной. Она ловила себя на мысли, что ищет его взгляд. Когда он грубо бросал ей корку хлеба, она видела в этом не унижение, а… заботу? Он же не дал ей умереть с голоду! Когда он кричал на нее, она оправдывала его – вокруг столько опасностей, он на взводе. Его презрительное «Книжная Моль» стало для нее почти… именем. Ее именем в его мире.
Она начала помогать ему. Сначала по принуждению – найти нужный трактат по старинным замкам, чтобы взломать сейф. Потом… добровольно. Она объясняла ему символы на картах сокровищ, хранящихся в архиве. Шептала о слабых местах в расписании стражи Цитадели. Ее знание, ее разум, который она так ценила, стал оружием в руках того, кто разрушал ее мир. Она оправдывала это перед собой: так безопаснее. Так он будет меньше злиться. Так… она нужна ему.
Она видела, как он калечит, как грабит сокровищницу знаний, продавая бесценные манускрипты на вес пергамента алчным купцам. Но ее ужас смешивался с… восхищением его силой, его бесстрашием. Он был как стихия, против которой бессильны стены и законы Цитадели. И она… она была рядом с этой стихией. Ее частью.
Когда королевская стража, наконец, штурмом взяла захваченное крыло, Элина не бросилась к спасителям. Она забилась в угол рядом с Вороном, который, раненый, отчаянно отбивался. «Не трогайте его!» – закричала она, заслоняя его своим телом от мечей стражников. В ее глазах горел не страх, а яростная, иррациональная преданность. Ворон лишь хрипло засмеялся, оттолкнув ее: «Отстань, дура!»
Ее вытащили силой. Ворона сковали и поволокли в темницу, откуда был только один выход – на эшафот. Элину же, после долгих допросов, признали жертвой, но… жертвой поврежденной. Она не радовалась освобождению. Она тосковала. По его силе. По его вниманию, пусть и жестокому. По тому чувству нужности, которое он, как ей казалось, ей давал. Цитадель Разума, с ее холодным порядком, казалась ей теперь пустыней. Она скучала по адреналину страха, смешанного с зависимостью, по яркости его присутствия, пусть и несущего разрушение.
Она навещала его в темнице. Приносила еду, которую он выбрасывал в решетку. Говорила о своих чувствах, о которых он и слышать не хотел. «Ты – тень, Элина, – прохрипел он однажды, – тень, прилипшая к моим сапогам. Ты нужна мне была, как ключ нужен замку. А сломанный ключ выбрасывают».
Но даже эти слова не могли разорвать странную петлю в ее душе. Она видела в его жестокости правду, в его презрении – особую честность, которой не было в холодной логике Цитадели. Ее разум, воспитанный на законах и каталогах, нашел себе нового, извращенного бога – бога Хаоса и Силы, который однажды бросил на нее свою тень и не отпускал. И в этой тени, в этой душевной цитадели страха и привязанности, она осталась пленницей добровольно. Даже когда Ворона казнили, а Цитадель Разума залечила раны, Элина ходила по ее залам как призрак, нося в сердце не свет знаний, а холодную, выжженную пустыню. Она стала живым памятником тому, как можно выжить в плену у чудовища, но навсегда потерять себя в его отражении. Никто не понимал, почему она смотрела на место казни не с облегчением, а с тихой, невысказанной тоской.