Анна сидела в больничной палате, держа за руку мужа, и чувствовала, как жизнь уходит из его пальцев по капле. Сергей дышал тяжело, кислородная маска запотевала от каждого выдоха. Тяжелые месяцы борьбы с раком подходили к концу, и они оба это знали.
— Аня, — прошептал он, приподнимая маску. — Мне нужно тебе кое-что сказать.
Она наклонилась ближе, боясь пропустить хотя бы слово.
— Это касается Максима.
Анна сжала его руку крепче. Она знала о Максиме — Сергей рассказывал о сыне, но всегда с болью в голосе. Тамара - бывшая жена запретила ему видеться с мальчиком после развода, угрожала, что исчезнет с ребенком, если он попытается с ними связаться.
— Его мать умерла три месяца назад, — продолжал Сергей, задыхаясь. — Тамара. А теперь...
Он закашлялся, и Анна подала ему воды.
— Максим в детском доме в Туле. Тамара не хотела, чтобы я участвовал в его жизни после нашего развода. Говорила, что я причиню ему только боль. Может, она была права. Но теперь он совсем один.
Анна чувствовала, как мир переворачивается вокруг нее. Ребенок. Ребенок, который остался сиротой.
— Аня, я знаю, что не имею права тебя просить. Мы даже не обсуждали детей... Но он мой сын. Единственное, что у меня есть на этой земле, кроме тебя.
— Ты хочешь, чтобы я его усыновила? — тихо спросила она.
— Я хочу, чтобы у него был дом. Семья. Чтобы кто-то любил его так, как умеешь любить ты.
Сергей закрыл глаза, и Анна увидела слезы на его щеках.
— Я понимаю, если ты скажешь нет. Это огромная ответственность. И он... он злится на меня. Имеет право злиться.
Анна смотрела на мужа — на этого человека, которого любила всем сердцем, который через несколько дней покинет ее навсегда. И в этот момент она поняла, что выбора у нее нет. Не потому, что она должна, а потому, что не может иначе.
— Конечно, — сказала она. — Конечно, я поеду за ним.
Сергей умер через два дня. Анна провела неделю в размытом тумане похорон, документов, соболезнований. А потом села в машину и поехала в Тулу.
Детский дом №15 выглядел как типичное советское здание — серые стены, маленькие окна, асфальтовый двор с редкими деревьями. Анна припарковалась у входа и несколько минут сидела в машине, пытаясь собраться с духом.
Директриса, полная женщина лет пятидесяти, встретила ее в кабинете, заваленном папками.
— Максим Сергеевич Волков, — сказала она, листая документы. — Да, непростой мальчик. Очень умный, но замкнутый. После смерти матери стал очень отчужденным. А теперь и отец...
— Как он воспринял новость?
— Никак. Вообще никак не отреагировал. Сказал только: "Ну и хорошо". Вы знаете, я работаю здесь двадцать лет, и такая реакция меня всегда настораживает больше, чем слезы или истерики.
Директор провела Анну по коридорам детдома. Пахло хлоркой и казенной едой. Из-за дверей доносились голоса детей, чей-то смех, чей-то плач.
— Максим, — позвала директриса, заглядывая в комнату. — К тебе посетительница.
Максим сидел на кровати, читая книгу. Когда он поднял голову, Анна ахнула — точно такие же глаза, как у Сергея. Те же серо-зеленые глаза, тот же упрямый подбородок.
— Максим, это Анна Викторовна. Жена твоего отца.
Мальчик отложил книгу и встал. Он был высоким для своего возраста, худым, с темными волосами, которые падали на лоб.
— У меня нет отца, — сказал он ровным голосом. — Он умер.
— Максим, — мягко сказала Анна. — Я приехала, чтобы забрать тебя домой.
— Домой? — он усмехнулся, и в этой усмешке было столько горечи, что у Анны сжалось сердце. — У меня нет дома.
— Будет. Если ты согласишься поехать со мной.
Максим смотрел на нее долго, изучающе.
— Зачем вам это? Вы меня не знаете. Я вас не знаю. Папаша попросил из чувства вины?
Анна присела на соседнюю кровать, чтобы быть с ним на одном уровне.
— Да, попросил. И да, из чувства вины тоже. Он всегда жалел, что не смог быть рядом с тобой. Твоя мать не разрешала.
— Не разрешала? — мальчик сжал кулаки. — А он не очень-то и старался! Мог бы через суд, мог бы настоять!
— Он пытался. Но твоя мать угрожала, что вы уедете и исчезнете совсем.
— Врет! — крикнул Максим. — Мама говорила, что он забыл о нас, как только на вас женился!
Анна достала из сумочки потертую фотографию — маленький Максим на детской площадке, смеется, показывая беззубый рот.
— Эта фотография всегда лежала у него в бумажнике. Рядом с моей. Он носил ее двенадцать лет, Максим.
Мальчик взял фотографию дрожащими руками.
— Откуда она у него?
— Он сохранил ее. И каждый год в твой день рождения клал деньги на счет в банке. Для тебя. На образование. Там уже довольно приличная сумма накопилась.
Максим уставился на нее.
— А вы? Зачем вам чужой ребенок? Из жалости?
Анна задумалась. Она могла бы соврать, сказать что-то красивое про долг или любовь к мужу. Но этот мальчик заслуживал правды.
— Сначала — да. Из жалости и потому, что твой отец попросил. Но знаешь, что я поняла, когда ехала сюда? Мне тридцать два года, и я никогда не была мамой. Может быть, это мой шанс. И твой шанс. Может быть, мы можем помочь друг другу.
Максим помолчал, переваривая ее слова.
— Почему он нас бросил? — сказал он наконец.
Анна растерялась.
— Он говорил, что был молод и не готов к ответственности...
— Ерунда, — резко сказал Максим. — Мама рассказывала правду. Он бросил нас, потому что появилась другая. Более удобная, без ребенка.
Анна почувствовала, как щеки горят от стыда. Не за себя — за Сергея, за то, что он причинил боль этому мальчику и его матери.
— А знаете, что было потом? — продолжал Максим, и голос его стал тише, но от этого не менее болезненным. — Мама искала. Всю жизнь искала кого-то, кто полюбит нас обоих. Сначала появился Михаил — добрый, внимательный. Полгода все было хорошо. А потом он начал пить. Сначала по выходным, потом каждый день. А когда пил — становился злым.
Анна слушала, чувствуя, как в груди растет тяжелый ком.
— Потом был Игорь. Он не пил, но... — Максим замолчал, провел рукой по лицу. — Он бил ее. Когда думал, что я не вижу. Но я видел синяки. Мама говорила, что упала, ударилась, но я же не дурак.
— Боже мой, Максим...
— А потом Андрей. Он казался идеальным. Не пил, не поднимал руку. Но он хотел, чтобы мама отдала меня в интернат. Говорил, что я им мешаю. Мама выбрала меня. И мы остались одни.
Максим сел на кровать, обхватил колени руками.
— Она была хорошей, понимаете? Очень хорошей. Работала медсестрой, помогала всем, кто просил. Готовила вкусно, читала мне на ночь даже когда я уже большой был. Просто... просто она верила в сказки. Все время ждала принца. А попадались одни уроды.
— Как она умерла? — тихо спросила Анна.
— Рак. Как и отец. Только у нее быстрее все было. Три месяца от диагноза до... В конце она была совсем слабая, но все равно переживала за меня. Все время говорила: "Максимка, ты найдешь свою семью. Обязательно найдешь людей, которые будут тебя любить". А я думал — ну да, как она нашла.
Анна чувствовала, как слезы подступают к глазам. Этот мальчик пережил больше, чем многие взрослые.
— Максим, я не знаю, что сказать. Мне очень жаль...
— Не надо жалеть, — он выпрямился. — Я не хочу жалости. Хочу понять — зачем вам это надо? Честно. У вас есть дом, работа, своя жизнь. Зачем брать на себя чужого злого подростка?
Анна посмотрела на него — на этого мальчика со взрослыми глазами, который пытался казаться сильнее, чем был.
— Знаешь, может, это прозвучит эгоистично, но... я одна. Твой отец умер, и я осталась одна в пустой квартире. И может быть, мне нужна семья не меньше, чем тебе.
— А если не получится? Если мы не сойдемся характерами?
— Тогда будем работать над этим. Или... я не знаю. Честно не знаю. Но попробовать стоит, разве нет?
Максим долго молчал, глядя в окно на серый двор детдома.
— А у вас есть правила? Запреты какие-то?
— Пока нет. Будем вырабатывать вместе.
— А если я не буду называть вас мамой?
— Можешь называть меня Анна. Или тетя Аня. Как захочешь.
— А если буду грубить? У меня иногда характер портится.
— Будем разбираться. Я тоже иногда бываю не подарок.
Максим впервые за разговор чуть улыбнулся.
— Ладно. Попробуем. Но если что — я всегда могу вернуться сюда.
— Если что — ты всегда можешь поговорить со мной, — ответила Анна.
Через два месяца бумажной волокиты они ехали в Москву. Максим сидел на переднем сиденье, рюкзак с его вещами лежал на заднем сиденье — все его имущество помещалось в один рюкзак.
— Анна, — сказал он, когда они проезжали мимо кладбища. — А можно мы заедем к маме? Я хочу сказать ей, что теперь у меня есть дом.
У Анны перехватило дыхание.
— Конечно, Максим.
Они остановились у свежей могилы с простым деревянным крестом. Максим положил на могилу полевые цветы, которые сорвал по дороге.
— Мам, — сказал он тихо. — Это Анна. Она забирает меня к себе. Папа попросил ее перед смертью. Я на него все еще злюсь, но... наверное, он не совсем плохой был, если попросил о таком. И Анна кажется нормальной. Во всяком случае, пока...
Он помолчал, потом добавил:
— Я буду приезжать к тебе. Обещаю.
Когда они вернулись в машину, Максим плакал. Анна протянула ему платки и не стала ничего говорить — просто ждала, пока он успокоится.
— Простите, — сказал он наконец. — Я не хотел...
— Не за что извиняться. Ты имеешь право горевать.
Дом встретил их тишиной. Двухкомнатная квартира на четвертом этаже, светлая, уютная. Максим остановился в прихожей, оглядываясь.
— Проходи, — сказала Анна. — Располагайся как дома.
— Где я буду спать?
Анна показала ему комнату, которая раньше была кабинетом Сергея.
— Здесь. Я убрала папины вещи, но если хочешь что-то оставить...
Максим зашел в комнату, сел на кровать.
— Можно я повешу мамину фотографию?
— Конечно. Это твоя комната.
Он достал из рюкзака фотографию — молодая женщина с добрыми глазами и улыбкой, очень похожая на Максима.
— Красивая, — сказала Анна. — Вы очень похожи.
— Да, все так говорили.
Первые недели были непростыми. Максим был вежливым, но отстраненным. Помогал по дому, учился хорошо, но держался на расстоянии. Анна чувствовала, что он ждет подвоха, готов в любой момент разочароваться и уйти.
Она тоже привыкала. К тому, что нужно покупать больше еды, что по утрам очередь в ванную, что вечерами кто-то делает уроки за столом. К тому, что она больше не одна.
Первый серьезный разговор произошел через месяц. Максим пришел домой мрачный, бросил рюкзак в коридоре.
— Что случилось? — спросила Анна.
— Да так, ерунда.
— Не похоже на ерунду.
Максим прошел на кухню, налил себе чай.
— В школе спрашивают про родителей. Завтра родительское собрание.
— И?
— А что говорить? Что папа умер, мама умерла, живу с чужой теткой?
Анна почувствовала укол в сердце.
— Я не чужая тетка, Максим. Я твоя... ну, опекун. Семья.
— Семья? — он посмотрел на нее скептически. — Мы живем в одной квартире полтора месяца. Вы меня кормите и покупаете одежду. Это не семья.
— А что тогда семья?
Максим задумался.
— Не знаю. Наверное, когда друг о друге заботятся не по обязанности. Когда можно сказать правду, не боясь, что тебя осудят или выгонят. Когда есть общие воспоминания, традиции...
— У нас пока нет общих воспоминаний, потому что мы недавно знакомы. Но мы можем их создавать. А насчет правды... попробуй. Скажи мне что-то, что боишься сказать.
Максим помолчал, вертя в руках чашку.
— Я иногда разговариваю с мамой. Вслух. Знаю, что она не отвечает, но все равно рассказываю ей, как дела. Вы наверное думаете, что я псих.
— Я думаю, что это нормально. Я тоже иногда разговариваю с Сергеем.
— Правда?
— Правда. Рассказываю ему про тебя. Про то, как ты учишься, какие книги читаешь. Думаю, ему было бы интересно.
Максим впервые посмотрел на нее без настороженности.
— А что он отвечает?
— Говорит, что гордится тобой. И благодарит меня за то, что взяла тебя к себе.
— Даже если я грублю и веду себя как черт?
— Даже так.
С того вечера что-то изменилось. Максим стал больше рассказывать о школе, об одноклассниках. Анна делилась воспоминаниями о Сергее — не приукрашивая, но и не очерняя его.
— Он любил читать фантастику, — рассказывала она. — У него была огромная библиотека. И еще он ужасно готовил. Один раз попытался сделать мне сюрприз на день рождения — приготовить ужин. Спалил мясо, недоварил картошку, пересолил салат. Мы заказали пиццу и смеялись до слез.
— А какой он был... до болезни?
— Веселый. Очень веселый. Мог рассмешить кого угодно. И ответственный — если что-то обещал, обязательно выполнял. Правда, иногда забывал про время. Мог зачитаться и опоздать на встречу.
— Мама говорила, что он был легкомысленный.
— В молодости — да. Но люди меняются, Максим.
Зима принесла первые настоящие испытания. Максим заболел — грипп свалил его на неделю. Анна взяла отпуск, чтобы ухаживать за ним. Варила куриный бульон, ставила горчичники, читала вслух, когда ему было скучно лежать.
— Зачем вы это делаете? — спросил он в один из дней, когда температура начала спадать.
— А как иначе? Ты болеешь.
— Мама тоже так ухаживала. А вот ее мужчины... когда я болел, они исчезали. Говорили, что не хотят заражаться.
— Я не исчезну, Максим.
— Откуда вы знаете?
— Потому что ты мой сын.
Он посмотрел на нее удивленно.
— Но не родной.
— А это имеет значение?
Максим задумался.
— Наверное, нет.
Весной случилось то, чего Анна боялась больше всего. Максим связался с плохой компанией. Пришел домой пьяный, от него пахло сигаретами.
— Максим, что это значит? — спросила она, когда он пытался незаметно проскользнуть в свою комнату.
— Ничего не значит. Просто отмечали день рождения Димки.
— Отмечали? Тебе четырнадцать лет!
— И что? В детдоме все курили с двенадцати.
— Ты не в детдоме!
— А где я? — он развернулся к ней, и в глазах полыхнула злость. — В приюте для благотворительности? У тетки, которой жалко бедного сиротку?
— Ты дома, — сказала Анна твердо. — И в этом доме есть правила.
— Какие правила? Вы их так и не озвучили!
— Тогда озвучиваю сейчас. Не пить, не курить, не связываться с дурной компанией. Предупреждать, если задерживаешься. Не врать.
— А если я не буду их соблюдать?
Анна почувствовала, что руки дрожат. Она понимала — это проверка. Максим проверял, бросит ли она его при первых проблемах, как делали мужчины его матери.
— Тогда будем разбираться. Говорить, искать решение. Но я не сдамся.
— Даже если я буду пить, как эти козлы?
— Не будешь.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что ты видел, к чему это приводит. И потому что ты не такой.
Максим стоял, покачиваясь, и смотрел на нее.
— А если стану такой?
— Тогда будем лечиться. Вместе.
Он неожиданно заплакал — не по-детски, а как-то страшно, безнадежно.
— Я не хочу быть как они, — сказал он сквозь слезы. — Но иногда кажется, что это неизбежно. Как проклятие какое-то.
Анна обняла его, и он не отстранился.
— Не проклятие, Максим. Это выбор. У тебя есть выбор.
— А если я сделаю неправильный выбор?
— Тогда попробуешь еще раз. И еще. Пока не получится. Я буду рядом.
После того случая Максим изменился. Стал серьезнее, ответственнее. Анна поняла, что он прошел какую-то внутреннюю границу, принял решение.
Летом они поехали на дачу — маленький домик в Подмосковье, который остался от родителей Анны. Максим помогал в огороде, учился водить машину на проселочных дорогах, читал в гамаке под яблоней.
— Знаете, что странно? — сказал он однажды вечером, когда они сидели на веранде и пили чай.
— Что?
— Я почти перестал злиться на отца. Раньше казалось, что он украл у меня детство, лишил нормальной семьи. А теперь думаю — если бы он не попросил вас меня забрать, мы бы не встретились.
— Возможно, встретились бы при других обстоятельствах.
— Сомневаюсь. Вы бы прошли мимо детдома, даже не заглянув туда.
— Не знаю. Может быть.
— А я знаю. И знаете что еще? Мама была права. Она всегда говорила, что я найду свою семью.
Анна чувствовала, как в груди разливается тепло.
— Максим, а ты... ты считаешь меня семьей?
— А вы меня?
— Конечно.
— И я. Считаю.
Они сидели в тишине, слушая стрекот сверчков и шелест листьев. Анна думала о том, как странно складывается жизнь. Год назад она была женой умирающего человека. Сейчас — матерью подростка, который пришел в ее жизнь через боль и потери.
— Анна, — сказал Максим. — А можно я буду звать вас мамой?
У нее перехватило дыхание.
— Можно. Если хочешь.
— Хочу. Просто... мне казалось, что это предательство по отношению к маме. А теперь думаю — у меня может быть две мамы. Одна родила, другая воспитала.
— Твоя мама была бы рада, — сказала Анна. — Она хотела, чтобы ты был счастлив.
— Знаете, я сейчас действительно счастлив. Впервые в жизни.
— Я тоже, — призналась Анна. — Я тоже.
Осенью Максим пошел в новую школу — ближе к дому, с хорошими учителями. Анна пришла на первое родительское собрание, и когда учительница спросила: "Мама Максима Волкова здесь?", она встала и ответила: "Да, я здесь".
Никто не спрашивал, родная мать она или нет. Никому это не было важно. Важно было только то, что у мальчика есть семья.
Дома Максим помог ей разобрать вещи Сергея, которые все еще лежали в кладовке.
— Это оставим, — сказал он, доставая фотографию отца. — Поставим на комод. Он тоже часть нашей семьи.
— Ты его простил?
— Пытаюсь. Мама говорила, что обида как яд — отравляет того, кто ее носит.
Анна смотрела на этого мальчика — уже не мальчика, почти юношу — и удивлялась его мудрости.
— А что с остальными вещами?
— Отдадим нуждающимся. Папа, наверное, хотел бы, чтобы они приносили пользу.
Вечером они сидели на кухне, и Максим делал домашнее задание, а Анна готовила ужин. Обычный будничный вечер в обычной семье.
— Мам, — сказал Максим, не отрываясь от тетради. — А давай в следующие выходные съездим к маме на кладбище? Хочу рассказать ей про новую школу.
— Конечно, — ответила Анна. — А заодно и к папе съездим.
— Да. И купим цветы. Им обоим.
Анна улыбнулась. Они научились жить с памятью о тех, кого потеряли, не позволяя этой памяти разрушать их настоящее. Они построили семью на фундаменте любви и потерь, понимания и прощения.
Прошло три года. Максим окончил школу с медалью, поступил в институт на экономический факультет — на те деньги, которые откладывал для него отец. Он больше не был тем злым и недоверчивым подростком, которого она забрала из детдома.
— Мам, — сказал он однажды за ужином. — А ты никогда не жалела, что взяла меня?
— Никогда, — ответила Анна без колебаний. — А ты? Не жалеешь, что согласился?
— Наоборот. Жалею только, что мы с папой не успели помириться. Я хотел бы сказать ему, что понимаю его. И что не злюсь больше.
— Он знает, Максим, — сказала Анна. — Он всё видит.
В день совершеннолетия Максима они сидели на кухне, и Анна думала о том, что счастье приходит не тогда, когда его ждешь, а тогда, когда готов его принять. Она была готова стать матерью в тридцать два года, а Максим был готов стать сыном в четырнадцать. И они нашли друг друга именно тогда, когда это было нужно им обоим.
На столе стоял праздничный торт — Максим испек его сам в честь своего совершеннолетия. На торте горели восемнадцать свечек и еще одна — "на счастье", как он сказал.
— Загадывай желание, — сказала Анна.
— Оно уже сбылось, — ответил Максим. — У меня есть семья.
Он задул свечи одним выдохом, и в наступившей темноте Анна почувствовала присутствие Сергея — не печальное, а радостное. Он был доволен.
А утром жизнь потекла своим чередом — Максим готовился к экзаменам, Анна планировала отпуск, они обсуждали, какой цвет выбрать для ремонта в его комнате. Обычная семейная жизнь, о которой мечтала умирающая Тамара и которую завещал им уходящий Сергей.
И когда каждый вечер Максим заглядывал к ней перед сном и говорил: "Спокойной ночи, мама", Анна понимала, что стала счастливее, чем могла себе представить. Потому что материнство, оказывается, измеряется не количеством прожитых вместе лет, а глубиной любви, которую готов отдать.
А любви у них хватило бы на несколько жизней.
Спасибо большое за лайки, комментарии и подписку!!!
Вам будет интересно: