Ночные удары США по иранским ядерным объектам могли бы стать ещё одним эпизодом ближневосточного противостояния. Однако за вспышками в небе над Исфаханом и Бушером угадывается куда более глубокая линия разлома — попытка США сорвать проект, который способен изменить экономическую географию целого континента. Речь идёт не об иранской ядерной программе, а о стратегическом замысле Китая интегрировать Ближний Восток в грандиозную архитектуру "Один пояс — один путь", опираясь на Тегеран как на главный опорный пункт в этом сложном, многослойном евразийском узле.
В последние годы Иран стал ключевым узлом в амбициозной стратегии Пекина, который должен связать Азию, Ближний Восток, Африку и Европу сетью транспортных, энергетических и финансовых коридоров. Иран здесь — не случайный партнёр. Он обладает не только колоссальными запасами нефти и газа (по разным оценкам, до 9% мировых доказанных запасов нефти и 17% газа), но и уникальным геостратегическим положением: перекрёсток между Каспием, Персидским заливом, Афганистаном, Кавказом и Турцией.
С 2016 года между Ираном и Китаем действуют стратегические соглашения о многомиллиардных инвестициях в нефтегазовый сектор, транспортную инфраструктуру и киберсети. Планируется развитие морских портов (в том числе Чабахар и Бендер-Аббас), строительство железных дорог в рамках коридора Восток-Запад и подключение Ирана к евразийской цифровой инфраструктуре, что критически важно для Пекина — в условиях возможной изоляции от западных цифровых и финансовых систем.
Именно поэтому удары США по иранским объектам следует расценивать как сигнал в первую очередь Китаю. По данным исследований Rand и CSIS, сценарии по "размыканию" иранско-китайского партнёрства рассматриваются в Пентагоне уже несколько лет как способ замедлить реализацию "Пояса и пути" на его западном направлении. Ведь успешный Иран — это возможность для Китая выйти к Персидскому заливу минуя зоны американского влияния, создать альтернативу нефтяным поставкам из Саудовской Аравии, усилить своё присутствие на юге Евразии.
Иран — важнейшее звено китайских попыток дедолларизации торговли углеводородами. С 2021 года Пекин и Тегеран обсуждают расчёты в юанях за нефть, что напрямую подрывает монополию доллара на мировых энергорынках. В случае реализации этих проектов потери США в стратегическом влиянии на мировой рынок нефти могут составить до 15% уже к 2030 году.
С военной точки зрения Иран — потенциальный участник "континентального щита" против американского флота в Индийском океане. Совместные учения Китая, России и Ирана в 2022–2024 годах подтверждают этот вектор: Пекин стремится создать сухопутно-морской пояс стабильности от Каспия до Индии, опираясь на Иран как главную опорную площадку.
В этом контексте ночной удар США выглядит не как локальный эпизод "ядерного сдерживания", а как первый шаг в длинной кампании по разрушению китайско-евразийской архитектуры. Ирану отведена в ней особая роль — не только как энергетическому хабу, но как геополитической стене, разделяющей китайские коридоры от Ближнего Востока, контролируемого США.
Здесь всё предельно понятно: конфликт уже давно вышел за рамки спора о ядерной программе. Речь идёт о новой большой игре за господство в Евразии — за нефть, маршруты, валюту, технологии. А значит, и удары этой ночью — всего лишь первая часть большого сценария, свидетелями которого мы стали.
Между тем также очевидно, что последствия американского удара по Ирану — и всего конфликта, который уже разгорается вокруг него, — угрожают не только Китаю. Под ударом оказывается сама архитектура мировой торговли, в которой Европа до сих пор играла роль одного из главных выгодоприобретателей.
Иран контролирует стратегический узел — Ормузский пролив, через который проходит около 20% всего мирового морского экспорта нефти. Тегеран уже сообщил, что будет перекрывать этот путь для танкеров, что уже случалось в кризисах 1980-х годов, в ходе ирано-иракской "танкерной войны". Тогда Тегеран демонстративно атаковал суда в этом районе, чтобы напомнить миру о своей стратегической роли.
Для Европы это означает угрозу двойного кризиса. Во-первых, мы увидим резкий рост цен на нефть и газ, который ударит по уже испытывающей острое напряжение промышленности Германии и Франции. Во-вторых — нарушение маршрутов поставок товаров и сырья из Азии, особенно из Индии, Китая, стран Юго-Восточной Азии. Альтернативы этому маршруту либо дороже (через Африку), либо технически не готовы к перераспределению таких объёмов. Как нам показывает исторический опыт: блокировка Ормузского пролива это реальный инструмент политики Ирана, который может парализовать до трети всего нефтяного импорта Европы.
Что на мой взгляд ещё более тревожно, так это то, что проект "Международного транспортного коридора Север — Юг", развиваемый Россией, Ираном и Индией, также окажется под угрозой. Этот путь должен был стать альтернативой Суэцкому каналу и соединить Европу с Азией минуя традиционные западные маршруты. Его разрушение отбрасывает евразийскую интеграцию на десятилетие назад, снова делая Европу заложницей Атлантики.
Вообще сравнение с Суэцким кризисом 1956 года здесь более чем уместно. Тогда Британия и Франция потеряли контроль над судьбоносной артерией и окончательно утратили мировое влияние. Суэцкий кризис стал символом конца старой европейской имперской эпохи, показав, что без одобрения США даже великие державы Запада не способны защитить свои стратегические интересы. Сегодня Европа рискует проиграть новую версию той же игры — оказаться заложницей чужих решений в глобальной схватке сверхдержав.
Таким образом, нынешний конфликт это скрытая попытка замкнуть Европу в её энергетических, транспортных и валютных зависимостях. Иными словами задача состоит в том, чтобы снова сделать Германию зависимой от американского СПГ, от длинных дорог вокруг Африки, от трансатлантической финансовой системы.
Не случайно ещё в 2023 году в докладах Европейского совета по международным отношениям (ECFR) звучала тревога: любые потрясения в Персидском заливе станут ударом по экономической автономии Европы. Можно сказать иначе: в этом сценарии Европа теряет свой шанс на "континентальную независимость" — ту самую, о которой мечтали стратеги с конца 2010-х годов, когда заговорили о "европейском суверенитете". Вместо собственной игры — старая роль зависимого потребителя, беспомощного перед решениями Вашингтона, Пекина и Москвы. И это — тихая трагедия Европы. Потому что новый "ближневосточный кризис" снова делает её не субъектом, а ареной чужих стратегий и интересов.
Сегодня в Берлине делают вид, что это "далёкий конфликт" на Ближнем Востоке, а завтра в немецких портах уже могут встать танкеры с удвоенными ценами на нефть и немецкие заводы начнут останавливать конвейеры из-за срыва поставок с Востока. И, быть может, именно этот конфликт преподнесёт урок Берлину, что "грязная работа" в современном мире делается не только чужими руками, как заметил Фридрих Мерц, — но и в интересах чужих империй.
#Иран #Израиль #ТретьяМировая #Европа #Геополитика #США #Аннандерсен