Глава 2: Призраки в Особняке Мещерских (Эпилог – Укрытие и лики)
Сарай, пропахший пылью, старым деревом и грибком, стал их крепостью. Ненадежной, холодной, но единственной. Дядя Миша, укутанный в спасательное одеяло из багажника Волкова, дрожал не столько от холода, сколько от шока и адреналина. Его пальцы судорожно сжимали края старой кожанной папки, как будто она могла раствориться в воздухе. Катя сидела рядом на перевернутом ящике, сканируя распечатки из папки при свете фонарика. Волков расхаживал у единственного окна, заложенного мешковиной, его взгляд то и дело выхватывал полоску темной дороги – пустой пока.
– Он не простит, – прошептал дядя Миша, глядя в пустоту. – Сергей Полозов. Теперь он знает, что мы знаем. Про его отца. Про НКВД. Про ложь всей его семьи. Это… это его ядро. Его легитимность в их кругах построена на мифе о репрессированном предке. Если правда выйдет… – Он не договорил. Последствия были ясны: крах репутации, потеря влияния, возможно, уголовное преследование за укрывательство преступлений отца (если найдутся смелые следователи). Полозов будет бороться за свою легенду зубами и когтями. И их – Катю, Волкова, дядю Мишу – он рассматривал как мусор, который надо срочно утилизировать.
– Значит, надо использовать это, – сказал Волков, не отрывая взгляда от окна. Его голос был спокоен, но в нем чувствовалась стальная решимость. – Не публиковать. Пока. Но дать ему понять, что у нас есть копии. Что эти документы… застрахованы. Разложены по надежным рукам. Что тронь нас – и правда всплывет. Даже если он достанет оригиналы.
Катя кивнула, продолжая листать страницы. Документы были ужасающими. Петр Полозов, отец Сергея, представал не жертвой, а палачом. Подписи на расстрельных списках. Доносы на соседей, коллег, даже родственников, поданные в обмен на неприкосновенность и трофеи – конфискованные ценности, квартиры. Отчеты об «успешном» изъятии церковных реликвий, многие из которых осели не в музеях, а в его тайниках. И самое страшное – намеки на его связь с «зачисткой» всего, что касалось дореволюционных тайных структур, вроде «сейфов теней». Он не просто выполнял приказы. Он строил свою империю страха и лжи на костях.
– Волков прав, – сказала Катя, откладывая очередную страницу. – Эти бумаги – наш щит. Но временный. Полозов постарается их найти и уничтожить любой ценой. Нам нужно копировать. Оцифровывать. И прятать оригинал так, чтобы его не нашли даже под пытками. – Она посмотрела на дядю Мишу. – Ты знаешь такое место?
Старик задумался, потом медленно кивнул.
– Знаю. Старое… очень старое. В архиве. Потайная ниша за шкафом с фондами 30-х годов. Я нашел ее случайно, лет двадцать назад. Никто не знает. Даже директор. Туда.
– Тогда завтра, на рассвете, – распорядился Волков. – Я вас отвезу. Тихо. А потом… – он тяжело вздохнул, – мне надо разобраться со своим статусом. Отстранение – это не просто наказание. Это изоляция. Мне нужен доступ к ресурсам. К базам. К связи. Без этого мы слепы.
Они провели в сарае тревожную ночь. Волков дежурил. Катя, прижавшись к дяде Мише, пыталась уснуть, но перед глазами стояли то дуло пистолета Волгина, то холодные глаза Полозова, то страшные подписи на документах НКВД. Маркиз, оставшийся в квартире, теперь казался символом потерянного покоя.
Утро было серым, моросящим. Они пробрались в город окольными путями, оставив машину в гараже Волкова. В архив вошли через черный ход, пока дежурный отвлекался на чай. Работало только пара человек в читальном зале. Катя и дядя Миша, стараясь выглядеть обыденно, прошли в глубь хранилища, к массивным шкафам с довоенными фондами.
– Вот здесь, – прошептал дядя Миша, указывая на щель между шкафом и стеной. – Помогите сдвинуть.
Шкаф, к удивлению Кати, поддался с глухим скрипом. За ним открылась узкая ниша в кирпичной кладке, достаточно глубокая, чтобы спрятать папку. Дядя Миша бережно положил туда кожаную папку с документами на Полозова-старшего.
– Теперь только мы знаем, – прошептал он, словно боялся, что стены услышат.
Они вернули шкаф на место. Теперь у них была бомба замедленного действия, надежно спрятанная в самом сердце их крепости – архиве. Но чувства облегчения не было. Только тяжесть.
Волков встретил их у выхода. Его лицо было мрачным.
– Новости. Нехорошие. Во-первых, мое отстранение утвердили. Официально – на месяц. «Для разбирательства». Фактически – отрезали от всего. Во-вторых… – он понизил голос, – пожар на складе Полозова. Ущерб – миллионы. Уже возбудили дело. И… нашли «уликИ». Обрывок ткани от моей старой куртки. И гильзу от патрона, который я давно потерял на стрельбище. Работает профессионал. Меня подставляют под поджог. Громов уже звонил – «пригласил» на беседу. Добровольно-принудительно.
Катя почувствовала, как земля уходит из-под ног. Они не просто охотились. Они контратаковали. Жестко, точечно, используя систему против них. Волкова выводили из игры, дискредитируя и угрожая тюрьмой.
– Что будем делать? – спросила она, голос едва не сорвался.
– Я пойду к Громову, – Волков выпрямился. – Буду играть по их правилам. Отрицать. Требовать адвоката. Тянуть время. А вы… – он посмотрел на Катю и дядю Мишу, – вы должны найти выход. Новую зацепку. Что-то, что свяжет Полозова-младшего не с прошлым отца, а с настоящим. С этим сейфом в Питере. С тетрадью. Пока он занят мной… у вас есть шанс. Используйте архив. Ищите не Полозовых. Ищите Кротова. Его «правую руку». Максима Кротова. Его следы в делах банка «Нева-Капитал». Его связи. Любую слабину.
Он развернулся и пошел твердым шагом, как на плаху. Катя смотрела ему вслед, чувствуя комок беспомощности и ярости в горле. Дядя Миша положил ей на плечо дрожащую руку.
– Работа, Катюш. Наше оружие – бумаги. Ищем Кротова.
Они вернулись в читальный зал. Катя села за компьютер, дядя Миша погрузился в бумажные каталоги. Они искали все, что могло быть связано с Максимом Кротовым: регистрации фирм, лицензии, публикации в СМИ, судебные дела, даже благотворительность. Работали молча, сосредоточенно, заглушая страх за Волкова.
И Катя нашла. Не компромат, а… слабость. В глубине базы данных арбитражных судов, в деле о банкротстве маленькой фирмы пятилетней давности, мелькнуло имя Кротова не как руководителя «ВЕГА Консалтинг», а как… учредителя. Совместно с женщиной. Еленой Ветровой. И в графе «адрес регистрации» фирмы – домашний адрес Кротова в Воронеже. А в приложениях… список кредиторов. И среди них – скромный музей народного творчества в Воронеже. Музей, который год назад получил крупное пожертвование от… фонда Полозова. И чья директор, женщина лет сорока, на фотографии с открытия новой экспозиции смотрела на Кротова не как на чиновника, а с теплотой и… узнаваемой нежностью. Елена Ветрова.
– Дядя Миша, – Катя показала ему распечатку. – Смотри. Кротов и Ветрова. Старые партнеры. Возможно, больше, чем партнеры. Фирма обанкротилась, но связь осталась. Она директор музея. Он – правая рука Полозова. И Полозов спонсирует ее музей. Совпадение?
Дядя Миша прищурился.
– Слишком много совпадений. Любовная связь? Старое обязательство? Слабое место Кротова… а значит, и Полозова. Если Кротов воровал через свою старую фирму или покрывал Ветрову… это крючок.
В этот момент в архив вошел запыхавшийся курьер.
– Катя Соколова? Вам. Срочно. – Он протянул ей простой белый конверт. Без марки. Надпись: «Лично. Архивариусу Соколовой».
Катя вскрыла конверт. Внутри – единственный листок. Распечатка новости с городского портала:
«Трагедия в Музее Народного Творчества. Погибла директор Елена Ветрова»
Подробности: Обнаружена сегодня утром в своем кабинете. Предварительная причина – остановка сердца. Возраст, стресс... Никаких признаков насилия. Музей закрыт для посетителей.
Катя медленно опустила листок. Холодный ужас сковал ее. Не остановка сердца. Устранение. Полозов или Кротов? Убрали слабое звено? Потому что узнали, что Катя копает в этом направлении? Или… потому что Ветрова знала что-то? Что-то о тетради? О сейфе? О связях Кротова с Питером?
Она посмотрела на дядю Мишу. Его лицо было пепельно-серым.
– Они… они чистят ряды, Катюш. Быстро. Безжалостно. Ветрова мертва. Волкова нейтрализуют. Мы… следующие.
Тишина архива внезапно стала давящей. Катя смотрела на экран, на фотографию улыбающейся Елены Ветровой, а видела холодные глаза Полозова. Он не просто защищался. Он наносил упреждающие удары. Убирал свидетелей. Устранял угрозы. Ветрова – первая явная жертва новой, жестокой фазы войны. Но не последняя.
Катя взяла телефон. Набрала Волкова. Ответил не он, а грубый голос:
– Лейтенант Волков сейчас недоступен. Оставьте сообщение.
Она положила трубку, не в силах выдавить звук. Где он? Что с ним? Задержали? Арестовали по надуманному обвинению в поджоге?
– Что делаем? – прошептал дядя Миша, его голос дрожал.
Катя встала. Ее страх кристаллизовался в холодную, ясную решимость. Страх за Волкова. За дядю Мишу. За себя. Страх, который больше не парализовал, а давал силы.
– Мы идем в музей, – сказала она твердо. – Музей Народного Творчества. Туда, где погибла Ветрова. Пока он еще не опечатан окончательно. Пока не пришли «правильные» следователи от Громова или ФСБ Орлова. Мы должны найти то, за что убили Ветрову. Связь с Кротовым. С Полозовым. С Питером. С тетрадью. Это уже не просто шифр или документы НКВД. Это убийство. И мы, возможно, единственные, кто ищет настоящего убийцу. Наше оружие – внимание к деталям. Пора его применить. Другого выхода нет. Маркиз, – мысленно добавила она, – держись там. Служанке опять в бой.
Она взяла дядю Мишу под руку, чувствуя, как он опирается на нее. Они вышли из тишины архива на улицы Воронежа, которые внезапно показались враждебным полем боя. Вторая глава подошла к концу не финалом, а зловещим прологом к новой, еще более мрачной истории. Тень власти, отбрасываемая Сергеем Полозовым, сгущалась над городом, и Катя Соколова шла ей навстречу, ведомая долгом, любопытством и отчаянной надеждой спасти тех, кто ей дорог. Следующая остановка – музей, где директор умерла от «остановки сердца», и где, возможно, лежала разгадка, способная остановить «Тени» раз и навсегда. Или умереть самой.
*******
Продолжение следует...