Семь утра. Он поставил кружку на край раковины и ушёл читать газету. Я мыла посуду, пол, окна, голову — в этом порядке. А потом он сказал: «Ты же дома целый день, а пыль под батареей осталась». И мне захотелось выйти. Из дома. Или из себя.
Тридцать девять лет вместе. Тридцать девять лет я просыпаюсь от звука его дыхания. Раньше оно было глубоким, размеренным, успокаивающим. Теперь каждый его вдох — как напоминание: «Василиса Дмитриевна, ты должна».
Я положила кухонное полотенце в стирку и села напротив Михаила Степановича. Его очки сползли на кончик носа, а седые брови сошлись на переносице.
Квартира, в которой мы живём, досталась нам после того, как мы продали наш небольшой дом в провинциальном городке и добавили накопления, чтобы перебраться в областной центр. Было это тридцать лет назад, когда Миша получил повышение в своей телефонной компании.
— Ты чего не ешь? — спросил он, не отрываясь от газеты.
— Аппетита нет.
— Тогда пюре не выбрасывай, завтра разогреешь.
Помню, как в молодости я любила его уверенный голос. Он казался таким надёжным, основательным. Мы познакомились на городском фестивале — я тогда работала на швейной фабрики. Как сейчас помню его подтянутую фигуру и улыбку, от которой у меня перехватывало дыхание.
— Василиса, — его голос вернул меня в реальность. — Ты меня слушаешь вообще?
— Да, Миш. Пюре. Завтра. Разогрею.
Он отложил газету и посмотрел на меня поверх очков:
— У тебя всё в порядке?
Нет, у меня не всё в порядке. Я вышла на пенсию три месяца назад. Много лет проработала в бухгалтерии. Цифры, отчёты, квартальные сводки. А теперь я просто фон. Фон для его пенсионных будней.
— Всё хорошо, — ответила я и начала собирать тарелки.
— Куда ты так торопишься? — удивился он.
— Мила звонила. Обещала привезти внуков.
Его лицо просветлело. Наша дочь Мила — гордость семьи. Работает в фармацевтической компании, ездит на конференции, два высших образования. И двое прекрасных детей — Кирилл и Соня, восьми и шести лет.
— Отлично! — он потёр руки. — Тогда я в магазин схожу, куплю им чего-нибудь вкусненького.
Он всегда был хорошим дедом. Лучше, чем мужем.
Когда за ним закрылась дверь, я присела на табурет и глубоко вдохнула. Я смотрела в окно на медленно просыпающийся двор. Машины, люди, собаки на поводках. Все куда-то спешат. А я... я никуда не спешу.
Телефон завибрировал. Сообщение от сына:
«Мам, как ты? Звонил папе, он сказал, что ты занята уборкой. Мы с Катей и малышом на следующих выходных заедем».
Наш Вася — полная противоположность отцу. Спокойный, мягкий, внимательный. Работает программистом, живёт в соседнем городе. У них с женой маленький сынишка, Андрюша, ему только четыре исполнилось.
Я напечатала ответ:
«Жду вас, сынок. Всё хорошо. Передавай привет Кате и поцелуй моего маленького».
На самом деле всё не хорошо. Не знаю, когда именно это началось. Может, когда Михаил вышел на пенсию за год до меня? Или когда дети разъехались окончательно? Или это просто накапливалось годами — как эта пыль под батареей, которую я якобы не заметила?
Звонок в дверь раздался, когда я домывала кухню. На пороге стояла Мила с детьми, уставшая, но улыбающаяся.
— Мам, прости, мы раньше, — она поцеловала меня в щёку. — У Сони отменили танцы, а у меня сократили рабочий день.
Соня тут же бросилась мне на шею:
— Бабушка, а ты испекла те печенюшки?
— Конечно, радость моя, — я улыбнулась ей. — Специально для тебя.
Кирилл, более сдержанный, как его дед, просто кивнул и прошёл в комнату, на ходу доставая из рюкзака планшет.
— Как папа? — спросила Мила, проходя на кухню и открывая холодильник с той же непринуждённостью, с какой это делала в родительском доме последние тридцать лет.
— Пошёл за сладостями для детей, — я помогла Соне снять куртку. — А как Дима? На работе?
— Да, у него сейчас аврал с новым заказчиком, — Мила налила себе воды. — Мам, ты какая-то... не такая. Что-то случилось?
Я посмотрела на дочь. Такая взрослая, уверенная в себе женщина. Когда она успела вырасти? И когда я успела состариться?
— Нет, ничего, — я улыбнулась. — Просто устала немного.
— От чего? — Мила рассмеялась. — Ты же теперь свободна как ветер! Можешь делать что хочешь! Я бы на твоём месте...
Она не договорила, потому что в дверь позвонили. Вернулся Михаил Степанович с двумя пакетами печенья, соком и какими-то яркими игрушками.
— Мои сокровища! — загрохотал он в прихожей, обнимая внуков.
Я смотрела на эту семейную картину и чувствовала, как внутри растёт что-то холодное и твёрдое. Усталость? Разочарование? Или просто осознание того, что моя жизнь превратилась в бесконечный круг домашних обязанностей?
Остаток дня пролетел в суете и разговорах. Михаил играл с внуками, Мила рассказывала о работе, я готовила, накрывала на стол, убирала со стола... Только когда за дочерью и внуками закрылась дверь, я почувствовала, насколько вымоталась.
— Хорошо посидели, — довольно произнёс Михаил, устраиваясь в кресле перед телевизором. — Василиса, налила бы ты мне чайку.
Я молча прошла на кухню. Поставила чайник, достала чашки. И тут увидела, как он снова оставил свою не помытую кружку на краю раковины. Как утром. Как вчера. Как позавчера. И что-то во мне переменилось.
Я вернулась в комнату и встала перед ним.
— Миша, нам надо поговорить.
Он неохотно оторвался от телевизора:
— О чём?
— О нас. О том, как мы живём последние месяцы.
— А как мы живём? — он недоуменно поднял брови. — По-моему, всё как всегда.
— Вот именно, — я села напротив него. — Всё как всегда. Ты командуешь, я выполняю. Только раньше у меня была работа, своя жизнь. А теперь ты считаешь, что я должна посвящать всё своё время тебе и дому.
Михаил Степанович выключил телевизор — хороший знак, значит, готов слушать.
— Василиса Дмитриевна, ты о чём? Я что, заставляю тебя что-то делать?
— Нет, ты просто ожидаешь этого. Ждёшь, что я буду вокруг тебя круглые сутки прыгать, потому что «я же дома целый день». Я вышла на пенсию не для того, чтобы стать твоей домработницей.
Он помолчал, видимо, переваривая мои слова.
— И что ты предлагаешь? — спросил наконец.
— Я предлагаю разделить обязанности. Ты тоже на пенсии. Ты тоже можешь помыть за собой чашку, приготовить обед, сходить в магазин не только за печеньем для внуков.
— Я же хожу в магазин!
— Да, когда я даю тебе список и говорю, что нужно купить. А почему ты сам не можешь подумать, что нам нужно? Почему не можешь сам решить, что приготовить на ужин?
Михаил растерянно посмотрел на меня:
— Ты же всегда этим занималась...
— Нет, потому что работала меньше тебя. Потому что у тебя была карьера, важные встречи, деловые поездки. Но сейчас-то мы оба дома! Почему всё должно быть по-прежнему?
Он замолчал, и я видела, как в его глазах мелькает то недоумение, то обида, то какая-то детская растерянность.
— Я не умею готовить, — сказал он наконец.
— А я не умела зарабатывать столько, сколько ты, — парировала я. — Но научилась вести бюджет, экономить, планировать расходы. Всему можно научиться, Миш.
Наступила тишина. Долгая, неловкая. Я смотрела на мужа и думала о том, что, возможно, наш брак держался именно на этих ролях — он добытчик, я хранительница домашнего уюта. А теперь, когда добывать больше нечего, осталось только моё «хранительство». И оно меня тяготит.
— Знаешь, я ведь записалась на курсы акварели, — сказала я тихо.
— Какие ещё курсы? — нахмурился он.
— Рисования. Акварелью. Всегда мечтала научиться, но всё времени не было. А теперь вот... Два раза в неделю, по вторникам и четвергам.
— И давно ты ходишь?
— Уже месяц, — я впервые почувствовала какое-то мстительное удовольствие от его удивления. — Пока ты в шахматном клубе со своими друзьями.
— Но ты же говорила, что идёшь к подруге...
— А ты спрашивал? Тебя вообще интересовало, где я и что делаю, пока тебя нет дома?
Он отвёл глаза. Конечно, не интересовало. Главное, чтобы обед был готов, когда он вернётся.
— Василиса, — он вздохнул, — я не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Я хочу, чтобы ты увидел меня, — я сдерживала эмоции. — Не как обслуживающий персонал, не как часть квартиры, а как человека. Со своими желаниями, интересами, усталостью в конце концов!
Он поднял на меня глаза — растерянные, почти испуганные:
— Ты... ты хочешь расстаться со мной?
Этот вопрос застал меня врасплох. Хочу ли я уйти? Бросить всё и начать новую жизнь? В шестьдесят два года?
— Нет, Миш, не хочу, — я покачала головой. — Я хочу остаться. Но остаться собой, а не придатком к твоей жизни.
Я встала и пошла на кухню. Чайник давно вскипел и отключился. Я залила заварку кипятком и стояла, глядя, как тёмно-коричневые струйки растворяются в воде. Как моя индивидуальность постепенно растворилась в его жизни.
Через несколько минут я услышала шаги. Михаил подошёл сзади и неловко положил руки мне на плечи.
Я повернулась к нему:
— Миш, я не прошу многого. Просто... давай учиться жить по-новому. Оба на пенсии, оба дома. Вместе, но каждый со своими интересами.
Он кивнул, и на мгновение я увидела в его глазах недоумение, смешанное с неуверенностью.
— Ты... ты серьезно? — спросил он наконец.
— Абсолютно, — я не собиралась отступать.
Он замолчал, нахмурился, и я уже подумала, что сейчас последует возмущение или обида. Но Михаил лишь пожал плечами:
— Попробую.
На следующее утро я проснулась от звона посуды на кухне. Первым порывом было вскочить, побежать, проверить, что случилось... Но я заставила себя остаться в постели. Глубоко вдохнула и выдохнула. Пусть разбирается сам.
Через сорок минут — гораздо дольше, чем потребовалось бы мне — дверь спальни приоткрылась, и Михаил Степанович вошел с подносом:
— Ваш завтрак, — сказал он без особой торжественности.
На подносе лежал омлет — заметно подгоревший, но пахнущий съедобно, два куска хлеба и чашка чая.
— Миша, — я посмотрела с удивлением, — ты не должен...
— Решил попробовать, — перебил он меня с некоторой неловкостью. — Не обещаю, что вкусно.
Я села в постели, поставила поднос на колени и попробовала омлет. Пересолен, но можно есть.
— Неплохо для первого раза, — я кивнула.
— Врёшь, — он сел на край кровати. — Я видел твоё лицо. Пересолил?
— Немного, — призналась я. — Но это поправимо.
Мы сидели молча. Никакого волшебного преображения не произошло. Михаил был всё тем же Михаилом — только слегка растерянным и явно недовольным результатами своих кулинарных экспериментов.
— На кухне... небольшой беспорядок, — признался он. — Я потом уберу.
— Хорошо, — я кивнула, не особо веря, что он действительно это сделает.
Допивая чай, я размышляла о том, что наивно было ожидать мгновенных перемен. Люди не меняются за одну ночь. Особенно люди, прожившие шестьдесят шесть лет с определенными привычками и представлениями о семейной жизни.
Когда я вышла на кухню, там действительно царил хаос — сковорода с пригоревшими остатками яиц, разбитая яичная скорлупа, рассыпанная соль... Михаил стоял у раковины, неуклюже пытаясь оттереть сковороду.
— Вот, решил сразу убрать, — сказал он с явным дискомфортом.
— Давай помогу, — предложила я.
— Нет, — он помотал головой, — я сам. Ты же хотела... ну, чтобы я больше делал по дому.
Я собиралась возразить, что это не соревнование, что мы можем делать что-то вместе. Но сдержалась. Пусть попробует сам — это уже прогресс.
— Хорошо, — я взяла книгу. — Я буду в комнате.
Следующие дни показали, что мгновенных перемен ждать не стоит. Михаил периодически пытался помогать — иногда искренне, иногда с явной неохотой. Бывали дни, когда всё возвращалось к прежнему укладу — я готовила, убирала, стирала, а он сидел перед телевизором. В такие моменты я чувствовала, как обида снова поднимается внутри.
Однажды, когда я в очередной раз мыла посуду после ужина, а Михаил уже устроился перед телевизором, я не выдержала:
— Миш, мы же договаривались.
Он обернулся, искренне удивлённый:
— О чём?
— О том, что будем делить домашние дела.
— Но я же сегодня ходил за хлебом, — возразил он.
— А я ходила за всем остальным, приготовила обед и ужин,пропылесосила и помыла полы, — я старалась говорить спокойно, но получалось плохо.
Он молча смотрел на меня, и я видела, как в нём борются привычка и понимание моей правоты. Он замолчал, не находя аргументов.
— Хорошо, — сказал он после паузы. — Что я должен сделать?
— Не «должен», Миша. Что ты можешь сделать, чтобы мне было легче?
Он задумался, потом встал и подошёл к раковине:
— Давай я домою посуду, а ты отдохни.
Это было не то грандиозное изменение, о котором я мечтала. Но это было начало.
Прошло полгода. Наш быт постепенно менялся — с трудом, с возвращениями к старым моделям, с периодическими конфликтами. Но менялся. Михаил научился не только жарить яичницу, но и готовить простые супы.
Иногда сам вызывался сходить в магазин. А главное — начал видеть меня. Не как приложение к дому, а как человека с собственными интересами и усталостью.
Курсы акварели стали моим маленьким островком свободы. Два раза в неделю я окуналась в мир красок и линий, где могла быть просто Василисой, а не чьей-то женой или матерью.
— Знаешь, — сказал он как-то после ужина, когда мы вместе мыли посуду, — я тут подумал... может, нам куда-нибудь съездить весной? Ненадолго, на пару дней. Просто сменить обстановку.
Я посмотрела на него с недоверием:
— Ты серьёзно? Ты же всегда говорил, что отдыхать лучше дома.
— Я много чего говорил, — он смущённо пожал плечами. — Может, стоит попробовать что-то новое? На старости лет...
Я улыбнулась:
— Не такие уж мы и старые, Миш.
— Так что скажешь? Поедем куда-нибудь?
— Давай подумаем об этом, — я не хотела сразу соглашаться, боясь разочарования. — Посмотрим, как всё сложится к весне.
Он кивнул, понимая мою осторожность.
А через неделю случилось то, чего я совсем не ожидала. Михаил сам вызвался приготовить ужин к приезду детей. Конечно, это был не кулинарный шедевр — простая запеканка из картофеля с мясом.
Но когда Мила с удивлением спросила: «Пап, ты сам готовил?», а Вася одобрительно хлопнул отца по плечу, я увидела в глазах мужа что-то новое. Гордость? Удовлетворение от признания? Или просто радость от того, что он смог сделать что-то, чего от него не ожидали?
Это не была сказка с мгновенным превращением. Это была реальная жизнь, где привычки формируются годами и не исчезают по мановению волшебной палочки. Но я видела, что мой муж пытается. По-своему, неуклюже, с ошибками — но пытается.
Ваши донаты – это топливо для новых историй. Кто хочет добавить немного вдохновения?» 🚀Нажмите на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ👇🏻