Повесть. Любовь не по правилам. гл. 1
Майским утром, когда первые лучи солнца растопили ночную росу на траве, Степан вернулся домой. Мать встретила его на крыльце, сухими пальцами вцепившись в его армейскую гимнастерку, будто проверяя — не призрак ли. За ее спиной робко пританцовывала сестра Ольга, за два года превратившаяся из долговязой девчонки в симпатичную девушку.
— Воин-победитель, — хрипло рассмеялась мать, но глаза оставались серьезными.
В избе пахло так же, как в детстве — кислым молоком и тлеющей в печи картофельной ботвой. Ничего не изменилось. Даже трещина на потолке повторяла все тот же причудливый зигзаг.
"А что ты хотел?" — будто спросила его покосившаяся дверь, едва державшаяся на не смазанных петлях.
На следующее утро Степан явился в контору ровно к восьми. Иван Петрович, покрутив в руках его армейские права (водительская категория С была открыта еще в части), коротко бросил:
— Завтра на ферму. Покажешь, как армейские шофера работают.
Доставшийся ему "ГАЗ-53" оказался видавшим виды: трещина через всё лобовое стекло, сиденье, протертое до основания, руль с облезлой кожей. Каждое утро Степан возил совхозное молоко на молкомбинат.
Дорога в город петляла между полями, и наполненные до краев фляги начинали свой разговор - глухое "буль-буль" на поворотах, протяжное "глу-у-уб" на кочках, резкое "плькс!" при торможении.
Оксана
В знойный июньский полдень Степан, обливаясь потом, возился с проколотой покрышкой грузовика. На его руки упала тень. Он поднял голову и увидел Оксану — единственную дочь директора совхоза Ивана Петровича.
Высокая, статная, с тяжёлой косой цвета спелой ржи, перекинутой через плечо, она несла отцу обед — аккуратно завёрнутый в вышитое полотенце свёрток, от которого пахло домашними котлетами. Увидев Степана, она замедлила шаг.
В свободной руке Оксана держала потрёпанный «Тихий Дон» с выцветшими буквами на обложке.
— Читал? — спросила она, заметив его взгляд на книге.
— В армии, — коротко ответил он.
— А что думаешь про Григория?
Вопрос застал врасплох. В деревне никто не спрашивал его мнения.
— Он как мой грузовик, — Степан хлопнул ладонью по потрескавшейся краске капота. — Тянет непосильный груз, пока не заглохнет на подъеме. А завестись снова — сил не хватает.
Оксана замерла, потом рассмеялась — звонко, как весенний ручей.
— Папа говорит, он просто дурак!
— Не дурак, — возразил Степан. — — Заблудившийся. Как этот... — он запнулся, — как этот его конь, помнишь? Тот, что в метель кружил?
С тех пор Оксана стала иногда ездить с ним в город. Прижимала к груди стопку библиотечных книг и читала вслух стихи, которых Степан не понимал, но слушал, завороженный.
— Ты же не слушаешь! — однажды обиделась она.
— Слушаю, — ответил он, не сводя глаз с дороги.
— Тогда повтори, что я сказала!
Степан нахмурился.
— Про... крылатую тоску.
Оксана рассмеялась, и смех ее смешался с дребезжанием стекол в дверцах.
Бочки в тот день заполнили под завязку, и на крутом подъёме молоко начало сочиться сквозь щели. Степан свернул к знакомой вербе у развилки — здесь всегда останавливались шофёры проверить груз. Только заглушил мотор, как Оксана уже выпрыгнула из кабины.
— Я быстро, — бросил он, подтягивая ослабевшие ремни крепления.
Она кружилась по обочине, срывая жёлтые цветки пижмы. Когда Степан выпрямился, протирая руки о брюки, Оксана стояла у кабины с пучком цветов.
— Держи, — протянула она, закладывая их в щель над приборной панелью. — От комаров.
Степан хмыкнул, поворачивая ключ зажигания:
— Да тут и так соляркой пропахло...
— Держи, — сказала она, закладывая пучок жёлтых цветов в щель над приборной панелью, — чтоб комары не донимали.
Степан фыркнул, заводя мотор:
— В кабине и так соляркой пропахло — никакой комар...
— А ещё... — она вдруг прикрыла его рот ладонью, пахнущей горьковатой пыльцой, — ...чтоб с пути не сбился.
Он хотел возразить, что дважды в день по этому маршруту ездит третий месяц, но её пальцы вдруг дрогнули на его губах, и слова застряли где-то под кадыком.
Букет качался под потоками воздуха, а Степан вдруг понял, что речь шла вовсе не о том пути, что ведет к молокозаводу...
Мать завела разговор, когда Ольга ушла к подруге.
Только за Степана
— Директорская дочь по тебе сохнет, — проговорила она, разминая ноющие суставы. — Вся деревня шепчется.
Степан фыркнул:
— Мам, ну что ты…
— Сватов присылали — богатые из района. Сын заведующего складом, с машиной, квартирой… А она отказалась. «Только за Степана», — заявила родителям.
Мать резко повернулась к нему. В полумраке глаза ее горели:
— Такие люди, Степка… У них же все есть: возможности, связи. Если уж сама тебя выбрала…
Он вскочил так резко, что ламповое стекло задребезжало, бросая по стенам дергающиеся тени.
— Я подумаю, — бросил и вышел во двор, где кузнечики трещали, предвещая завтрашний зной.
***
Когда через неделю Иван Петрович вызвал его в кабинет, Степан уже знал, о чём пойдёт речь. Директор сидел, откинувшись в кожаном кресле, и докуривал "Беломор". Дым стелился сизой пеленой под потолком, где висел пожелтевший портрет Брежнева.
— Ну что, воин, — Иван Петрович придавил окурок о дно жестяной пепельницы в форме космической ракеты (подарок райкома за перевыполнение плана). — Видать, судьба у нас такая — породниться...
Степан поднял на него глаза:
— В примаки не пойду.
Директор хмыкнул, достал из ящика калькулятор "Электроника" и что-то подсчитал, прищурившись:
— Ладно. Брус дам — тридцать кубов. Бригаду выделю — сруб поставят рядом с вашей развалюхой. Под крышу подведём. — Он резко отодвинул калькулятор. — Но отделка — твои заботы. Денег в совхозе нет.
В кабинете повисло молчание. За окном трактористы грузили мешки с удобрениями, крича что-то неразборчивое.
— — На БАМе, — Иван Петрович выбил сигарету, постукивая пачкой по столу, — механикам семьсот платят. За год дом отделаешь. — Спичка чиркнула, осветив его обветренное лицо. — Только если сбежишь… — директор резко выдохнул дым. — … Если не выдержишь суровых условий и вернёшься ни с чем, я сруб разберу по брёвнышкам. И Оксане жениха найду другого.
Степан сглотнул. БАМ... Вахта, бараки, вечная мерзлота.
— Не сбегу, — пробормотал он, глядя на трещину в линолеуме, что тянулась от директорского стола к его кирзовым сапогам.
— Документы завтра оформишь, — директор отодвинул стул. — Через неделю отправка.
Степан молча кивнул. В голове стучало: "Семь дней... Семь дней..."
Он вышел на крыльцо, глубоко вдохнул пахнущий сеном воздух. Вдали, у фермы, клубилась пыль — трактора возили корма. Обычный рабочий день. Только теперь он знал — через неделю его здесь не будет.
В дорогу
Рассвет только начинал разгораться, когда Степан вышел из двора, тихо притворив за собой скрипучую калитку. Он не сразу заметил Оксану — она стояла в тени старой берёзы, прижимая к груди потрёпанный томик «Тихого Дона».
— Возьми, — негромко произнесла она, глядя куда-то в сторону.
Степан повертел в руках знакомую книгу.
— Зачем? — спросил он.
Только тогда Оксана подняла на него глаза — серые, с покрасневшими веками и тёмными кругами под ними. Было видно, что она не спала всю ночь.
— Чтобы ты… — она обвела взглядом его лицо, запоминая каждую черточку, — чтобы ты знал, что я буду ждать.
Степан хотел отказаться — и так вещей хватает — но увидел, как дрожат её пальцы. Молча он сунул книгу в рюкзак, где уже лежали материнские носки и банка гусиного жира.
Теперь, когда поезд набирал скорость, он сидел у окна, ощущая под пальцами шершавую обложку книги. Странная мысль не давала ему покоя — не о предстоящей тяжёлой работе, а о том, что свадьба будет только через год. Целый год! Вдруг Оксана передумает? Или он сам…
Этот рассказ — первая часть саги о простых людях, чьи судьбы переплетаются, как корни старой вербы.
продолжение истории: