Сорок три раза подряд. Номер недоступен. А еще вчера Лидия брала трубку с первого гудка. Валентина Петровна смотрела на телефон и впервые за год не знала, что делать.
Как так можно — просто взять и отключиться? Посреди разговора повесить трубку и исчезнуть?
А началось всё как обычно. В половине шестого утра проснулась. Привычка сорока лет работы на почте — встаёт и встаёт в одно время.
Лежала в темноте и слушала тишину. Толстые стены кирпичной хрущёвки не пропускали ни звука. Даже соседей не слышно. Все ещё спят.
А она не может. Как только открывает глаза — сразу вспоминает. Толик не придёт больше с работы. Не спросит: "Мам, что на ужин?" Не включит телевизор погромче. Не будет храпеть в соседней комнате.
Тишина давила на грудь.
Валентина Петровна встала, надела старый халат. Пятьдесят лет этому халату, но крепкий ещё. В их время вещи на века делали.
На кухне включила свет. Стол на одну персону. Одна чашка, одна ложка, один кусочек хлеба. Раньше завтрак на троих готовила — себе, Толику, иногда Лидии.
Теперь осталась одна.
Она заварила чай и посмотрела на часы. Без десяти шесть. Скоро можно звонить. Лидия на работу в восемь собирается, значит, в половине седьмого уже встать должна.
Валентина Петровна ждала семь утра ровно. Потом семь ноль пять. Потом не выдержала.
Лидия ответила не сразу. Голос сонный, недовольный.
— Валентина Петровна?
— Лида! Наконец-то! Я уже беспокоиться начала. Ты что так долго не брала трубку?
— Я спала. Сейчас половина седьмого...
— Спала! А я почти с пяти не сомкнула глаз! Всё о тебе думала. Одна ведь живёшь, мало ли что случиться может.
Это правда была. Валентина Петровна действительно не спала. Представляла, как Лидия одна в своей квартире. А вдруг плохо стало? А вдруг что-то случилось? Кто узнает? Кто поможет?
— Со мной всё хорошо, — устало сказала Лидия.
— Хорошо! Я вчера тебя возле продуктового видела. В таком виде ходишь! Помада яркая, кофточка новая...
Валентина Петровна остановилась. Хотела сказать другое. Хотела сказать: "Хорошо выглядишь, молодец". Но вместо этого вышло вот так.
Потому что больно было. Толик ещё не успел уйти из памяти, а она уже красится. Неужели не скучает? Неужели не помнит?
— Мой Толик на том свете расстраивается, наверное, — сказала она тише.
Лидия молчала. А Валентина Петровна продолжила:
— Год только прошёл, а ты уже красишься!
Опять не то сказала. А хотела просто понять — как она живёт без Толика? Как справляется? Научить бы её, как горе правильно переносить. Чтобы не забыла сына её.
После звонка Валентина Петровна села к окну. Во дворе уже светло было. Люди на работу торопились. Жизнь продолжалась.
А у неё жизнь закончилась год назад. В палате. Когда сердце Толика остановилось.
Единственный сын. Поздний ребёнок. Сорок лет ей было, когда родила. Врачи отговаривали — поздно, рискованно. А она рожала. Потому что больше детей не было.
Толик рос болезненным. Она ночи не спала, следила за его здоровьем. В школу провожала и встречала. В институт документы сама носила. На работу устраивала через знакомых.
Всю жизнь за него переживала. А он взял и ушёл из жизни первым.
Неправильно это. Дети должны родителей проводить, а не наоборот.
Теперь одна осталась. Семьдесят восемь лет. Пенсия копеечная. Здоровье подводит. И только Лидия напоминает о том, что у неё когда-то был сын.
Поэтому она и звонила. Не со зла. А от страха.
Страха, что Лидия забудет Толика. Выйдет замуж, родит детей новому мужу. И не будет больше никого, кто помнит её сына.
В обед позвонила снова.
— Лида, ты обедаешь?
— Да, Валентина Петровна.
— Что ешь? Не в столовой же?
— Дома приготовила, принесла с собой.
— Правильно. А то тратишься на всякую ерунду.
Опять неправильно сказала. Хотела похвалить — хозяйственная, экономная. А получилось как придирка.
Но разве можно объяснить Лидии? Что каждая её покупка кажется изменой памяти Толика? Что каждая новая кофточка — это шаг в новую жизнь, где Толика нет?
— Кстати, думала я. Надо фотографию поменять.
— Мне нравится эта фотография.
— А мне не нравится!
Валентина Петровна сжала кулаки. На том месте висела фотография с отпуска. Толик загорелый, улыбается. Обнимает Лидию.
А она хотела поставить другую. Где Толик один. Где он ещё мальчик. Где он только её сын, а не чей-то муж.
Эгоистично? Может быть. Но это всё, что у неё осталось.
Вечером Лидия приехала с борщом. Валентина Петровна обрадовалась как ребёнок. Наконец-то живой человек в доме!
— Заходи, заходи. Как плохо стало — думала, совсем худо будет!
Это тоже правда была. Весь день плохо себя чувствовала. От волнения, от одиночества. Сердце грустило — не от недуга, а от пустоты.
Лидия проверила её состояние. Сказала — всё нормально.
Нормально! А ей казалось, что мучается. Может, и правда проблема не в здоровье. А в том, что не с кем поговорить. Не о чём радоваться. Не для кого жить.
За столом она критиковала борщ. Говорила — соли мало, укропа мало. А сама думала — как вкусно! Как хорошо, что кто-то для неё готовит!
Но сказать этого не могла. Потому что если скажет — Лидия поймёт, как ей нехорошо одной. И начнёт жалеть. А этого она не хотела.
— Кстати, — сказала она, отложив ложку, — я тут подумала. А не пора ли тебе замуж выходить?
Лидия чуть не подавилась.
— Что?
— Ну, год прошёл. Сколько положено уже.
Она наблюдала за лицом невестки. Хотела понять — есть ли уже кто-то? Собирается ли она уходить в другую семью?
Потому что если собирается — то надо держать крепче. Чаще звонить. Больше просить о помощи. Чтобы не забыла про свекровь.
— Валентина Петровна, я не собираюсь...
— Не собираешься! А что будешь делать? Одна до старости?
Валентина Петровна говорила это, а сама думала — пожалуйста, не выходи замуж. Пожалуйста, не оставляй меня совсем одну.
— Мне хорошо одной.
— Хорошо! А когда здоровье подведёт? Кто за тобой ходить будет?
И тут она поняла, что говорит не о Лидии. А о себе. О своих мыслях остаться одной, когда станет совсем нехорошо.
— Я-то не вечная, — добавила она тише.
Лидия встала убирать посуду. Торопилась уехать. Как всегда.
— Куда торопишься? Посиди, поговори с пожилой женщиной.
Это была правда. Мне не с кем слова сказать. Соседки — те только жалуются на здоровье. А с Лидией можно о Толике поговорить. Вспомнить что-то хорошее.
— У вас же соседки...
— Соседки! Они только сплетничают. А ты родная. Невестка всё-таки.
Родная. Единственная родная, которая осталась.
— Вот что, — Валентина Петровна наклонилась к ней, — я решила. Будешь ко мне каждый день приезжать.
Она видела, как лицо Лидии изменилось. Испугалась, что откажется. Поэтому добавила быстро:
— Убираться, готовить. А то мне не легко.
— Валентина Петровна, я и так каждый день звоню, часто приезжаю...
— Часто! Раз в неделю — это часто? А надо каждый день!
Каждый день. Да, она мечтала об этом. Чтобы Лидия приезжала каждый день. Чтобы в доме снова были голоса, движение, жизнь.
— Ты же одна живёшь, времени полно. А мне помощь нужна.
Помощь. Да, нужна. Но не та, о которой она говорила. Ей нужна была помощь в том, чтобы не сойти с ума от одиночества.
— Мне тоже нужно время для себя.
— Для себя! В наше время о себе не думали. О семье заботились!
Валентина Петровна разозлилась. В её время действительно о себе не думали. Всю жизнь — для других. Для мужа, для сына. А теперь, когда никого не осталось, оказалось — и для себя жить не умеет.
— Но я уже не семья. Толика нет.
— Как это не семья? Я — семья! Мать твоего мужа!
Она кричала, а сама понимала — это неправда. Она не семья Лидии. Она просто одинокая старуха, которая цепляется за последнего человека.
Лидия уехала поздно. Валентина Петровна проводила её до двери, всё говорила что-то ещё. Не хотела отпускать.
В половине одиннадцатого не выдержала — позвонила.
— Лида! Ты дома? Я беспокоюсь!
— Валентина Петровна, я только что от вас приехала.
— Ну и что? Могла по дороге куда-то заехать.
Она действительно беспокоилась. Представляла происшествия, воров, всякие неприятности. Потому что если с Лидией что-то случится — всё, конец. Больше никого не будет.
— Куда я могла заехать в десять вечера?
— Откуда я знаю? К подружкам там всяким. Или ещё хуже — к мужчинам!
Это вырвалось само. Ревность. Тревога, что у Лидии есть другая жизнь. Другие люди, которые важнее старой свекрови.
Утром в шесть утра позвонила снова.
— Лида! Ты спишь? Безобразие!
Она не могла больше молчать. Всю ночь не спала, ходила по квартире. В голове крутились мысли — а что если Лидия решит совсем не общаться? А что если найдёт нового мужа? А что если...
— Валентина Петровна, сейчас шесть утра...
— И что? В моё время в пять вставали!
В её время действительно рано вставали. Но дело было не в этом. Дело в том, что она не знала, как по-другому получить внимание. Как по-другому напомнить о себе.
— А ты разлежалась! Небось опять эту помаду намажешь!
— Я не крашусь, я просто...
— Не ври мне! Я вчера с тётей Зиной говорила. Она видела тебя возле парикмахерской!
Тётя Зина действительно видела. И рассказала с подробностями — какая Лидия красивая стала, как хорошо выглядит.
А Валентине Петровне стало больно. Потому что Лидия живёт, радуется, хорошеет. А она...
— Я просто мимо шла.
— Мимо! А что, если бы зашла? Сколько денег потратила бы? Время подумать о более важных вещах!
— О каких вещах?
— О том месте! О Толике! О том, что у тебя есть обязанности!
И тут Лидия сказала что-то странное. Голос у неё стал очень спокойный.
— Валентина Петровна, я отключаю телефон.
— Что?
— Я устала от ваших звонков. Мне нужен покой.
Валентина Петровна не поверила своим ушам.
— Как ты смеешь! Я — мать твоего мужа!
— И это не даёт вам права звонить мне каждый час.
— Лидия! Ты что, с ума сошла?
— Наоборот. Я наконец пришла в себя.
И трубку повесили.
Валентина Петровна стояла с телефоном в руках и не понимала, что произошло. Лидия повесила трубку. Просто так. Посреди разговора.
Она перезвонила. Номер недоступен.
Ещё раз. То же самое.
Третий раз. Четвёртый. Пятый.
Телефон не отвечал.
Валентина Петровна села на диван и заплакала. Впервые за год — не от переживаний по сыну, а от неизвестности. Лидия отключила телефон. Последняя связь с людьми оборвалась.
Она звонила весь день. Каждые полчаса. Потом каждые пятнадцать минут. Потом каждые пять.
К вечеру насчитала сорок три попытки.
Сорок три раза услышала: "Номер недоступен".
Она написала сообщения. Сначала вежливые: "Лида, что случилось?" Потом требовательные: "Ответь немедленно!" Потом отчаянные: "Я вызову службу!"
Никого ответа.
Валентина Петровна не спала всю ночь. Ходила по квартире, звонила, плакала. Представляла, как пойдёт к Лидии на работу. Как будет просить охранника пропустить. Как все узнают, что она — надоедливая свекровь.
Но мысль оказаться совсем одной был сильнее стыда.
На следующий день поехала в офис, где работала Лидия. Охранник действительно не пропустил.
— У вас пропуск есть?
— Я свекровь одной сотрудницы...
— Без пропуска не могу пропустить.
Валентина Петровна стояла у проходной и чувствовала себя нищенкой. Люди проходили мимо, не замечая. А она не знала, что делать дальше.
Вечером позвонила соседям Лидии. Попросила передать, что очень беспокоится.
— Может, что-то случилось? — говорила она соседке. — Телефон не отвечает уже второй день.
— А вы не слишком часто звоните? — осторожно спросила женщина.
— Что значит часто? Я переживаю за неё!
Соседка замолчала как-то странно. И Валентина Петровна поняла — все знают. Знают, что она докучает Лидии звонками.
Неделя прошла как во сне. Валентина Петровна почти не ела, не спала. Всё время крутила в руках телефон. Набирала номер и слышала: "Недоступен".
Квартира казалась тихим местом. Тишина давила. Часы тикали так громко, что хотелось их разбить.
Она поняла — так больше нельзя. Или найдёт способ помириться с Лидией, или не переживет одиночества.
В воскресенье, ровно через неделю, написала сообщение: "Лида, я хочу поговорить. Приезжай на чай, если сможешь".
И стала ждать.
Вечером телефон зазвонил. Лидия.
— Валентина Петровна?
— Лида! — Валентина Петровна заплакала от облегчения. — Спасибо, что перезвонила.
— Я получила ваше сообщение.
— Приедешь?
— Нет. Но поговорить можем по телефону. Полчаса.
Полчаса. Лучше чем ничего.
— Лида, может, поговорим? Я тоже скучаю по Толику...
— Конечно, поговорим. Но по-новому. Без криков и обвинений.
Валентина Петровна кивнула, хотя Лидия этого не видела.
— Я... я просто боюсь остаться одна.
Впервые за год она сказала правду. Не про обязанности, не про долг. Про неизвестность.
— Валентина Петровна, мы обе остались одни. Но это не значит, что надо цепляться друг за друга.
Цепляться. Да, именно это она и делала.
Они говорили двадцать минут. Впервые спокойно. Лидия рассказала, как ей было под постоянным контролем. А Валентина Петровна — как нехорошо одной.
— Я буду звонить раз в день, — сказала Лидия. — В семь вечера. И буду приезжать по субботам. Но не каждую.
— А если мне тяжело станет?
— Напишите сообщение. Я приеду.
После разговора Валентина Петровна долго сидела у окна. За стеклом горели окна в других домах. Везде жили люди. И у каждого была своя жизнь.
А она целый год пыталась украсть чужую жизнь. Лидину. Потому что своей не осталось.
На следующий день она не стала звонить в шесть утра. Встала, заварила чай, посмотрела на фотографии Толика.
— Прости меня, сынок, — сказала она тихо. — Я хотела как лучше. Хотела сохранить память о тебе. А получилось — людей оттолкнула.
В семь вечера позвонила Лиде. Поговорили пять минут. О погоде, о делах. Спокойно.
— Валентина Петровна, — сказала Лидия перед тем, как повесить трубку, — если хотите, в субботу приеду. Посидим, чай попьём.
— Хочу, — тихо сказала Валентина Петровна.
После разговора она поняла — впервые за год ей не хотелось сразу перезванивать. Потому что знала — завтра в семь Лида снова позвонит.
А этого достаточно. Чтобы не чувствовать себя брошенной. Чтобы знать — кто-то о ней помнит.
Сегодня утром Валентина Петровна проснулась в половине седьмого. Как всегда. Но телефон не взяла.
Вместо этого встала, заварила чай, открыла окно. На улице пахло весной. Где-то чирикали воробьи.
Жизнь продолжалась. И её жизнь тоже.
Она посмотрела на фотографию Толика на комоде и вдруг улыбнулась.
— Знаешь, сынок, — прошептала она, — я поняла. Любовь — это не тогда, когда держишь в кулаке. А когда отпускаешь, но остаешься рядом.
Оказывается, можно любить и не мучить. Можно скучать и не преследовать.
И вот что удивительно — можно быть одной, но не одинокой.
Если есть хотя бы один человек, который знает: ты есть на этом свете.
---
Подписывайтесь. На истории о том, как не потерять близких, пытаясь их приручить.
---
А помните эту историю глазами Лидии? Год назад она потеряла мужа, а свекровь решила "опекать" невестку — звонила каждый час, контролировала каждую покупку, критиковала за "слишком яркую помаду".
Лидия терпела, отвечала на все звонки, приезжала по первому требованию. Пока однажды утром, услышав очередные претензии в шесть утра, не сделала то, на что не решалась целый год.
Читать историю со слов Лидии →