Новое убийство. Оно настигло Лео через три дня, как удар под дых. Не гараж, не подворотня. Дорогой, но пустой лофт в престижном районе. Жертва – галерист, недавно выставивший провокационную фотографию, вызвавшую скандал. Сцена была... изощреннее. Тело сидело в кресле, обращенное к огромному окну с видом на ночной город. Руки были элегантно сложены на коленях, но ладони вывернуты вверх, а на них – целые черные одуванчики, не лепестки. Голова была запрокинута, рот открыт в беззвучном крике, и в него, словно в вазу, был вставлен еще один цветок. На стене за спиной жертвы – символ. Тот же перевернутый треугольник и спираль, но теперь от лучей отходили более мелкие, закрученные ответвления, напоминающие щупальца или корни. Он выглядел живым, пульсирующим даже на застывшей поверхности стены. Сложнее. Развивающийся почерк.
Криминалисты работали в гробовой тишине, нарушаемой только щелчками камер. Лео стоял в стороне, ощущая знакомый холодок деперсонализации, но сегодня он боролся с ним яростнее. Его взгляд сканировал каждую деталь. И тут он увидел. Не на месте ритуала, не на жертве. На краю роскошного персидского ковра, в метре от кресла, почти сливаясь с темным ворсом – один длинный, темный волос. Не черный, а глубокий каштановый, с характерным рыжеватым отливом при свете ламп. Такой, как у Алисы Велентайн.
Он не стал кричать, не стал указывать. Дождался, пока техник рядом отвлекся, и быстрым, почти незаметным движением (нарушая все протоколы) подобрал волос пинцетом, положив в маленький бумажный конверт, который всегда носил с собой. Косвенная улика. Очень косвенная. Волос мог попасть сюда когда угодно – галерист знал Алису, возможно, она бывала здесь. Это не доказывало ее присутствия в ночь убийства. Но для Лео это было как искра в пороховом погребе его подозрений. Спираль закручивалась туже.
Тайное наблюдение началось той же ночью. Лео знал, что это безумие, нарушение всех правил, прямой путь к увольнению, если Рейес узнает. Но рациональная часть его сознания отступила перед навязчивым образом Алисы и ее черных одуванчиков. Он занял позицию напротив ее мастерской – бывшего промышленного здания с огромными окнами, часть которых была заклеена бумагой, часть – открыта взглядам ночи. Его машина стояла в тени, сам он сливался с сиденьем, блокнот на коленях.
И он увидел ее. Не спящей, не отдыхающей. Алиса была в мастерской. Одна. При тусклом свете одной мощной лампы, направленной на огромный холст. Она не просто рисовала. Она жила картиной. Ее движения были резкими, почти яростными, затем плавными, ласкающими. Она наносила краску широкими мазками, потом вцеплялась в кисть, как в нож, процарапывая линии мастихином. Она разговаривала сама с собой? Шептала? Песню? Лео не мог разобрать. Ее тело извивалось в каком-то трансовом танце, отражая борьбу на холсте. То она отступала, смотря на работу с холодной оценкой, то бросалась вперед, словно в атаку. Лицо ее было искажено то концентрацией, то болью, то чем-то, что напоминало экстаз. Процесс выглядел болезненным, интимным, почти священным ритуалом. Как рождение чудовища. На полу вокруг нее валялись тряпки, банки, и даже на расстоянии Лео мог представить запах скипидара и пота. В окнах отражались неясные тени ее картин, висящих на стенах, и ему почудилось, что черные одуванчики с них шевелятся, тянутся к ней.
Он просидел так часами. Усталость давила веками, но он не мог оторваться. Каждый ее жест, каждый поворот головы, каждый взмах кисти подливал масла в огонь его подозрений и... чего-то еще. Темного, магнитного влечения к этой женщине, которая танцевала с демонами на краю света. Она была воплощением той самой бездны, которая манила его всю жизнь. Он чувствовал себя вуайеристом, наблюдающим за чьей-то агонией и возрождением, и это вызывало стыд и жгучую потребность быть там, рядом, в этом пекле.
Первый срыв. Наступил под утро. Алиса погасила свет в мастерской. Лео видел, как ее силуэт двинулся к внутренней двери – вероятно, к жилой части лофта. И тут что-то в нем надломилось. Разум, уставший от бессонницы и напряжения, отступил. Им двигала слепая ярость, смешанная с неконтролируемым желанием. Ему нужно было сейчас. Увидеть ее реакцию. Застать врасплох. Проткнуть ее броню спокойствия. Он выскочил из машины, перебежал пустынную улицу и грубо дернул входную дверь мастерской. Она была заперта. Он нажал на звонок – долго, настойчиво, агрессивно.
Прошла вечность. Потом щелчок замка. Дверь приоткрылась на цепочку. В щели показалось бледное лицо Алисы. Волосы были растрепаны, на щеке – мазок синей краски. Глаза – огромные, темные, но не испуганные. Заинтригованные. Как у хищницы, учуявшей слабость добычи.
"Детектив Варгас?" Ее голос был хриплым от усталости, но абсолютно спокойным. "Четыре часа утра. Это новый метод допроса? Или вы просто не можете уснуть без моих картин?"
Лео попытался взять себя в руки, но слова вырывались грубо, срываясь: "Проверка алиби. На месте нового убийства. Вчерашний вечер. Где вы были?" Он знал, что это глупо. У нее наверняка есть алиби. Но он не мог остановиться.
Алиса медленно, с преувеличенной театральностью, вздохнула. "Ох, детектив. Вы действительно одержимы." Она не спеша закрыла дверь, щелкнула цепочкой и распахнула ее полностью. Она стояла в дверном проеме, в старом растянутом свитере поверх легких штанов, босиком. Уязвимая и в то же время невероятно сильная. За ее спиной пахло краской и холодом пустой мастерской. "Входите. Раз уж вы пришли." Ее губы тронула та же хищная полуулыбка, что и в галерее. Она не боялась. Она была заинтригована его одержимостью.
Лео шагнул внутрь. Напряжение между ними висело в воздухе густым, электрическим туманом. Он чувствовал ее близость, запах краски, скипидара и ее кожи – что-то горьковатое, древесное. Его сердце бешено колотилось, но не от адреналина погони, а от чего-то более древнего и опасного. Он видел, как ее взгляд скользит по его лицу, читая усталость, ярость, сдерживаемое безумие. Она видела его срыв.
"Я была здесь," сказала она просто, делая шаг навстречу. Теперь их разделяли сантиметры. "Рисовала. Как вы, наверное, видели." Она кивнула в сторону окна. Она знала. "С полуночи до... ну, до вашего звонка. Одинока, без свидетелей. Без камер внутри. Только я, холст и мои демоны." Она смотрела ему прямо в глаза, бросая вызов. "Удобно для подозрений, не правда ли? Но доказательств против меня у вас нет. Только ваша... интуиция." Она произнесла последнее слово с легкой насмешкой.
Лео стоял, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Его профессиональная маска треснула вдребезги. Он пришел запугать, застать врасплох, а оказался в ловушке ее спокойного, всевидящего взгляда. Влечение, которое он чувствовал к ней, вспыхнуло с новой силой – болезненное, запретное, смешанное с ненавистью к ее неуязвимости и к самому себе за свою слабость. Он хотел схватить ее, встряхнуть, заставить признаться. Или притянуть к себе, чтобы заглушить этот вопль внутри.
"Вы играете в опасную игру, мисс Велентайн," прошипел он, его голос был хриплым.
"А разве есть другие?" Она подняла руку, как будто собираясь коснуться его щеки, покрытой щетиной, но остановилась в сантиметре. Ее пальцы дрожали, или это ему померещилось? "Ваши глаза... они сейчас почти как на моих картинах. Полные теней и... боли. Что вас гложет, детектив? Мое искусство? Или то, что вы в нем узнаете?"
Лео отшатнулся, как от удара. Он не мог здесь оставаться. Каждая секунда в ее присутствии, в этом пропитанном красками и безумием пространстве, разрушала его дальше. Он повернулся и почти выбежал из мастерской, хлопнув дверью. Холодный утренний воздух обжег легкие, но не смог смыть ощущение ее взгляда на своей спине и запах ее мастерской.
Он сел в машину, трясущимися руками ухватившись за руль. Срыв. Полный и окончательный. Он перешел черту. Рейес вышвырнет его без колебаний, если узнает. Но хуже всего было другое. Алиса Велентайн видела его слабость. Видела его одержимость. И, кажется, она не просто приняла игру. Она ждала этого. Спираль подозрений затягивала его все глубже, и теперь он падал в нее не как следователь, а как соучастник какого-то извращенного дуэта, где правила писал не он. А черные одуванчики в его кошмарах теперь имели ее лицо.
