Сначала исчезла серебряная ложечка из маминого сервиза. Лидия Петровна обнаружила пропажу, когда накрывала на стол к приходу дочери.
— Галя, ты не брала ложечку? — спросила она, когда Галина зашла на кухню помочь с чаем.
— Какую ложечку, мам? — Галина даже не подняла головы от нарезки торта.
— Маленькую, кофейную. Из того набора, что бабушка оставила.
— Не брала. А может, сама куда-то положила?
Лидия Петровна покачала головой, но ничего больше не сказала. В семьдесят два года память иногда подводила, это правда. Возможно, действительно забыла, куда убрала.
Через неделю пропал золотой крестик. Тот самый, что подарила крестная на крещение. Лидия Петровна всегда клала его в шкатулку на комоде перед сном.
— Мам, опять что-то ищешь? — Сын Виктор заглянул в комнату, увидев, как мать перебирает вещи в шкатулке.
— Крестик пропал, — растерянно произнесла она. — Только вчера снимала, помню точно.
— Да где ему деться? Сейчас найдем, — Виктор принялся помогать в поисках, заглядывал под комод, проверял все углы. — Может, за шкаф упал?
Крестика не нашли. Лидия Петровна расстроилась, но виду не подала. Сын и так переживал из-за работы — сокращения на заводе, неопределенность. Не хватало только материнских капризов.
— Наверное, цепочка порвалась где-то, — предположил Виктор. — Помнишь, она уже старенькая была.
— Цепочка цела, — тихо возразила Лидия Петровна, показывая ее сыну. — Вот она.
Виктор смутился, пробормотал что-то невнятное и ушел к себе в комнату.
Следующей пропажей стали деньги. Не большая сумма — две тысячи рублей, которые Лидия Петровна всегда держала в конверте между страниц молитвослова. На черный день, как говорила. Обнаружила она исчезновение денег, когда собиралась покупать лекарства.
Сердце болезненно сжалось. Теперь уже нельзя было списать все на забывчивость или случайность.
— Витя, — позвала она сына, когда тот вернулся с работы. Голос дрожал, несмотря на попытки взять себя в руки.
— Что случилось? — Виктор сразу насторожился, услышав материнскую интонацию.
— У меня... деньги пропали. Из молитвослова.
— Сколько?
— Две тысячи. Витя, я не знаю, что думать. Сначала ложечка, потом крестик, теперь это...
Виктор опустился в кресло, потер лицо руками. Лидия Петровна заметила, как напряглись его плечи.
— Мам, а ты уверена, что клала именно туда? Может, в другое место положила?
— Витя, я сорок лет в этой квартире живу. Деньги всегда в одном месте держу.
— Хорошо, хорошо. Разберемся. Может, кто-то посторонний заходил?
— Кто? Только соседка Нина иногда забегает, да Галя с внуками. Ты же сам понимаешь...
Виктор кивнул, но в глазах мелькнуло что-то странное. Лидия Петровна не могла понять что именно, но чувство тревоги только усилилось.
На следующий день она позвонила дочери.
— Галя, у меня дома странные вещи происходят.
— Что такое, мам?
— Вещи пропадают. И деньги.
Галина помолчала.
— Мам, а может, тебе стоит к врачу сходить? Проверить память, голову...
— Галя! Я в здравом уме. Понимаю, как это звучит, но...
— Мама, ты в возрасте. Это нормально, что память не та. Папа к концу жизни вообще нас не узнавал последние месяцы.
— Я не папа, — резко ответила Лидия Петровна. — И голова у меня светлая.
— Хорошо, хорошо. Не сердись. А что конкретно пропало?
Лидия Петровна рассказала про ложечку, крестик и деньги. Галина слушала, изредка вставляя сочувствующие междометия.
— Может, замки поменять? — предложила дочь. — Если действительно кто-то посторонний...
— Кто? У кого ключи есть? Только у Вити, да у тебя запасные.
Галина снова замолчала.
— Мам, а Витя как себя ведет? Не странно?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну... он же без работы уже месяц. Деньги нужны.
Лидия Петровна почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Галя, что ты говоришь? Это же мой сын. Твой брат.
— Мам, я не обвиняю. Просто... понаблюдай. А лучше приезжай к нам пожить немного.
— Не поеду никуда. Это мой дом.
После разговора с дочерью Лидия Петровна долго сидела у окна, смотрела во двор. Дети играли в песочнице, мамы болтали на лавочке. Обычная жизнь, в которой матери не подозревают собственных детей в воровстве.
Виктор пришел поздно. Пахло алкоголем, но не сильно. Он прошел в свою комнату, даже не поздоровавшись. Лидия Петровна услышала, как он роется в шкафу, что-то ищет.
— Витя, ужинать будешь? — крикнула она.
— Не надо, — ответил он из комнаты.
— Как дела на работе?
Долгое молчание.
— Мам, не доставай.
Такого тона она от сына не слышала никогда. Даже в подростковом периоде он не разговаривал с ней грубо.
Ночью Лидия Петровна не могла заснуть. Прислушивалась к звукам в квартире. Около трех часов услышала осторожные шаги на кухне. Сердце забилось чаще. Она приоткрыла дверь спальни, выглянула.
Виктор стоял у буфета с открытым ящиком. В руках у него была серебряная солонка — тоже из маминого наследства.
— Витя? — тихо позвала она.
Сын резко обернулся. Лицо было бледное, глаза широко раскрыты.
— Мам, я... это...
— Что это, Витя?
Он поставил солонку обратно, закрыл ящик.
— Ничего. Хотел попить воды.
— В буфете воды нет.
Они смотрели друг на друга. Лидия Петровна видела, как сын пытается придумать объяснение. В его глазах было отчаяние, стыд и что-то еще — злость на себя или на нее?
— Мам, ложись спать. Утром поговорим.
— Витя, скажи честно. Это ты брал мои вещи?
Он опустил голову, сжал кулаки.
— Мам...
— Просто скажи да или нет.
— Да, — выдохнул он. — Да, это я.
Лидия Петровна прислонилась к дверному косяку. Ноги стали ватными. Одно дело подозревать, совсем другое — услышать подтверждение.
— Почему?
— Денежные проблемы. Сложная ситуация.
— Какие проблемы? Ты же работаешь.
— Не работаю, мам. Уволили месяц назад. Сокращение.
— Почему не сказал?
Виктор поднял голову, посмотрел на мать. В сорок пять лет он выглядел усталым, потерянным мальчиком.
— Не хотел расстраивать. Думал, быстро другую найду.
— И что, не находишь?
— Везде или молодых требуют, или зарплаты копеечные предлагают. А у меня кредиты, алименты бывшей жене. Я в долгах по уши.
Лидия Петровна кивнула. Теперь многое становилось понятным — и позднее возвращение домой, и запах алкоголя, и резкость в разговоре.
— Крестик тоже ты взял?
— Да.
— Зачем? Что ты с ним сделал?
— Продал, — он произнес это слово еле слышно. — Извини, мам. Я верну, обязательно верну, как только работу найду.
— Куда продал?
— В ломбард.
Лидия Петровна представила, как ее крестик лежит среди чужих вещей, как его оценивали, торговались. Крестик, который столько лет был с ней, который она целовала в трудные минуты.
— Витя, если бы ты попросил, я бы дала денег.
— Мам, ты на пенсии. У тебя самой немного.
— Все равно дала бы. Мы семья.
Он кивнул, вытер рукавом глаза.
— Я хотел попросить. Много раз подходил, начинал разговор. Но не мог. Стыдно.
— А воровать не стыдно?
— Стыдно. Очень стыдно. Я каждую ночь думаю об этом, спать не могу. Понимаю, что поступаю как последняя сволочь.
Лидия Петровна подошла к сыну, обняла его. Он был выше ее на голову, но в этот момент казался маленьким.
— Витя, ты не сволочь. Ты мой сын. И мы найдем выход.
— Как, мам? Я все перепробовал. Возраст уже не тот, специальность не востребована. А долги растут каждый день.
— Сядем завтра, посчитаем. Вместе подумаем.
Они так и сделали. Утром, за чаем, Виктор рассказал маме о своих финансовых проблемах. Цифры оказались печальными, но не катастрофическими.
— У меня есть накопления, — сказала Лидия Петровна. — На похороны откладывала, но пока живая, буду жить.
— Мам, не могу я твои деньги брать.
— А мои вещи брать можешь?
Виктор покраснел.
— Это другое.
— Ничем не другое. Только честно попросить лучше, чем тайком красть.
Они договорились, что Лидия Петровна поможет сыну рассчитаться с самыми срочными долгами. А крестик они попытаются выкупить из ломбарда.
— И еще одно условие, — добавила мать. — Больше никогда не бери мои вещи без спроса. Если нужны деньги — проси. Я не всегда смогу дать, но хотя бы буду знать, в чем дело.
— Мам, мне так стыдно. Не знаю, как это объяснить. Будто не я сам это делал.
— Объясню я. Гордость мужская. Привык содержать семью, быть добытчиком. А тут оказался в зависимости от пожилой матери. Больно для самолюбия.
Виктор кивнул.
— Наверное, да.
— Витя, гордость — это хорошо. Но не тогда, когда она мешает просить помощи у близких.
В ломбарде крестик, к счастью, еще не продали. Выкупили за ту же сумму, что получил Виктор. Лидия Петровна снова надела его на шею и почувствовала, что все встало на свои места.
Работу Виктор нашел через два месяца. Не очень хорошую, зарплата меньше прежней, но все же работу. Денежный долг матери он отдавал постепенно, хотя она и не торопила.
— Знаешь, мам, — сказал он как-то вечером, — я понял одну вещь. Когда врешь близким людям, начинаешь врать и себе. Убеждаешь, что поступаешь правильно, что другого выхода нет.
— Это называется самообман, — согласилась Лидия Петровна. — Очень удобная штука. Позволяет делать гадости и не чувствовать себя виноватым.
— Больше не буду.
— Посмотрим, — улыбнулась мать. — Жизнь длинная, всякое бывает.
Галине они рассказали правду. Дочь сначала возмутилась, потом успокоилась.
— Главное, что разобрались, — сказала она. — А то я уже думала, маме к врачу пора.
— К врачу пора всем, — рассмеялась Лидия Петровна. — Только к разным.
Серебряную ложечку так и не нашли. Видимо, действительно потерялась сама по себе. Но теперь это не расстраивало Лидию Петровну. Главное, что в доме больше ничего не пропадало, а сын перестал избегать ее взгляда.