— Если не можешь работать как прежде, можешь и съезжать, — сказала свекровь, глядя, как я еле держусь на ногах.
— Думаете, боюсь съехать? — ответила я. — Ха!
В тот день, когда моя жизнь перевернулась, я лежала с сильным жаром. Голова раскалывалась, в горле саднило, но я все равно пыталась встать, чтобы приготовить завтрак. Как всегда.
Три года назад, когда не стало моего Александра, мне казалось, что хуже быть не может. Остались мы с дочкой Анной и внуком Тимофеем без крыши над головой. Квартира была оформлена на мужа, а после его ухода перешла его матери. Тамара Ивановна великодушно разрешила нам остаться.
— Куда же вы денетесь, — сказала она тогда. — Живите пока, авось устроитесь как-нибудь.
Пока растянулось на три года.
Тамара Ивановна тогда была бодрая семидесятилетняя женщина, но постепенно здоровье стало подводить. А я... Я незаметно стала домработницей, поварихой, няней и сиделкой в одном лице.
Подъем в шесть утра. Завтрак для всех. Тимофея в садик отвести. На работу. После работы — магазины, готовка, уборка, стирка. Тимофея забрать из садика, накормить, с уроками помочь. Анна работает в две смены, приходит поздно, усталая. А я... Я как-то привыкла все тянуть на себе.
— Лена, ты такая молодец, — говорила Тамара Ивановна. — Без тебя я бы пропала.
И я гордилась этими словами. Мне казалось, что я нужна, что делаю доброе дело.
А в тот проклятый четверг проснулась с жаром. Вылезла из постели, пошла на кухню готовить завтрак, но ноги подкашивались, руки дрожали.
— Баба Лена, ты красная какая-то, — сказал Тимофей, входя на кухню в пижаме.
— Ничего, солнышко, — прошептала я, пытаясь разбить яйца в сковородку. — Сейчас завтрак будет.
В этот момент в кухню вошла Тамара Ивановна в халате и тапочках. Посмотрела на меня, поджала губы.
— Что же это такое, — проговорила она недовольно. — И что, что нездоровится, а завтрака до сих пор нет.
— Тамара Ивановна, я неважно себя чувствую, — сказала я, опираясь о стол. — Может, сегодня сами как-нибудь...
— Сами? — возмутилась она. — А зачем тогда вы здесь живете? Я что, приют для бездомных содержу?
Тимофей испуганно смотрел на нас. Анна еще спала после ночной смены.
— Я просто приболела, — попыталась объяснить я. — Завтра будет лучше...
— Завтра, послезавтра... — махнула рукой свекровь. — Мне семьдесят четыре года! Мне самой помощь нужна, а не наоборот!
Я молча доделала яичницу, поставила на стол. Руки тряслись, голова кружилась, но я держалась.
— Бабуля, садись, — тихо сказал Тимофей, подвинув мне стул.
— Спасибо, малыш.
Тамара Ивановна села за стол, попробовала яичницу, скривилась.
— Пересолено. И подгорело снизу. Когда нездоровится, готовить не надо, только портить продукты.
Я смотрела на нее и не понимала. Три года я вставала в шесть утра, чтобы приготовить ей завтрак. Три года стирала ее белье, убирала ее квартиру, ездила в больничку, покупала таблетки. И ни разу не услышала спасибо.
— Тамара Ивановна, — сказала я тихо, — я правда неважно себя чувствую. Может, вызвать доктора?
— Никуда не пойдешь? — спросила она.
— Наверное, нет. Жар сильный.
— Вот видишь. А кто готовить будет? Кто в аптеку за моими таблетками пойдет? У меня давление скачет, а ты сидишь и скулишь.
Я поднялась из-за стол, пошла к раковине мыть посуду. Ноги подкашивались, но я держалась.
— Мам, — в кухню вошла заспанная Анка в домашнем костюме. — Что происходит? Почему вы так громко разговариваете?
— Твоя мать захворала, — сказала Тамара Ивановна. — А мне завтрак испортила.
Анна посмотрела на меня, потом на свекровь.
— Бабушка, мама действительно неважно выглядит. Может, ей отдохнуть сегодня?
— Отдыхать? — возмутилась та. — А кто работать будет? Я что, рабыня, чтобы по дому носиться?
— Я помогу, — сказала Анна. — У меня сегодня выходной.
— Ты? — фыркнула Тамара Ивановна. — Ты же ничего не умеешь. Только работать да с подружками болтать.
И тут что-то во мне щелкнуло.
— Тамара Ивановна, — сказала я, поворачиваясь к ней. — А что я умею такого, чего не умеет Анна? Картошку чистить? Пол мыть?
— Ты хоть с ответственностью относишься к делу...
— К какому делу? — голос мой становился громче. — К обслуживанию вашей персоны?
Свекровь аж рот приоткрыла от такой наглости.
— Как ты со мной разговариваешь? Я тебе не чужая тетка какая-то!
— Нет, — согласилась я. — Чужая тетка платила бы мне зарплату за работу по дому.
Повисла тишина. Анна смотрела на меня широко открытыми глазами. Тимофей прижался к стене, как всегда, когда взрослые ругались.
— Мама, — прошептала Анна. — Успокойся.
— Я спокойна, — ответила я. — Очень спокойна. Я просто хочу понять одну вещь. Тамара Ивановна, скажите честно, я вам дочь или домработница?
— Что за глупые вопросы...
— Не глупые. Дочери помогают родителям по любви. А домработницам платят деньги и говорят спасибо.
Тамара Ивановна выпрямилась в кресле, глаза сузились.
— Значит, деньги тебе нужны? За то, что в моем доме живешь, моим хлебом питаешься?
— Не за то, что живу. За то, что работаю. Каждый день, без выходных и отпусков.
— Работаешь? — засмеялась она зло. — Ты думаешь, готовка и уборка — это работа? Любая баба это умеет.
— Тогда любая баба может вас обслуживать. Не обязательно я.
Свекровь помолчала, потом медленно встала из-за стола.
— Понятно, — сказала она тихо. — Значит, тебе в тягость стало мне помогать. Устала от старой немощной женщины.
Я почувствовала, как она пытается пристыдить меня, как всегда.
— Тамара Ивановна, — сказала я устало, — вы не немощная. Вы прекрасно можете сами себе завтрак приготовить. И в магазин сходить. И белье постирать. Просто привыкли, что это за вас делаю я.
— Ах так? — в ее голосе появились металлические нотки. — Значит, я притворяюсь нездоровой?
— Я не говорила, что вы притворяетесь. Я говорю, что способны к самообслуживанию.
Тамара Ивановна обошла стол, подошла ко мне вплотную.
— Елена Викторовна, — проговорила она очень тихо, — если тебе здесь не нравится, если ты считаешь, что я тебя эксплуатирую... Дверь не заперта.
Я смотрела в ее холодные глаза и понимала: вот он, момент истины.
— То есть вы меня выгоняете? — спросила я.
— Я предлагаю тебе подумать, что для тебя важнее. Крыша над головой или принципы.
— Мам, — Анна шагнула между нами, — что вы делаете? Где мы жить будем?
— Это не мои проблемы, — ответила Тамара Ивановна. — Взрослые люди, разберутся.
Тимофей вдруг заплакал. Тихо, безнадежно, как плачут дети, когда понимают, что взрослые не могут защитить их от беды.
И тут что-то во мне окончательно переломилось.
— Хорошо, — сказала я. — Хорошо, Тамара Ивановна. Вы правы. Принципы действительно важнее крыши.
Свекровь моргнула. Кажется, она ожидала, что я буду просить прощения.
— Что ты хочешь сказать? — спросила она.
— То, что мы съезжаем. Сегодня же.
— Мама! — ахнула Анна. — Ты что? Куда мы поедем?
— Разберемся, — ответила я, не сводя глаз со свекрови. — Взрослые люди, как правильно заметила Тамара Ивановна.
Повисла тишина. Тамара Ивановна стояла и смотрела на меня, словно не узнавала.
— Ты... Ты блефуешь, — сказала она наконец. — Куда ты пойдешь с ребенком и без денег?
— Без денег? — удивилась я. — У меня есть работа. Есть руки. А главное, есть самоуважение, которое я чуть не потеряла.
— Самоуважение квартиру не заменит!
— Может, и не заменит. Но жить без него нельзя.
Я повернулась к дочери.
— Анечка, собирай вещи. Только самое необходимое.
— Но мам...
— Собирай, говорю. А ты, Тимоша, тоже не реви, мужчина уже. Приключение у нас будет.
Тимофей шмыгнул носом, но перестал плакать.
— Мы съедем от злой бабушки? — спросил он тихо.
— От бабушки, которая не хочет, чтобы мы здесь жили, — поправила я.
Тамара Ивановна слушала наш разговор, и лицо у нее становилось все белее.
— Стой, — сказала она вдруг. — Погодите. Может, не надо так сразу... Можно же поговорить...
— О чем? — я повернулась к ней. — О том, что вы назовете меня дочерью и скажете спасибо за три года бесплатного труда?
— Елена, ну зачем ты так... Я же не со зла...
— Знаю. Вы просто привыкли. Но я отвыкла.
Мы с дочерью полтора часа собирали вещи. Тамара Ивановна ходила по квартире как привидение, заглядывала в комнаты, что-то бормотала.
— Елена, — окликнула она меня, когда я выносила последний пакет. — Ты же подумай... Где ты будешь жить? В гостинице? Это же дорого...
— Не ваша забота, — ответила я.
— А как же я? Одна останусь... Кто готовить будет, в аптеку ходить...
Я остановилась в дверях, посмотрела на нее.
— А как же я? — переспросила я. — Три года назад, когда мне было тяжело, когда я прощалась с мужем, вы спрашивали, как мне? Когда я вставала в шесть утра захворавшая, с жаром, вы интересовались моим самочувствием?
Тамара Ивановна молчала.
— То-то и оно, — кивнула я. — До свидания, Тамара Ивановна. Живите как хотели. Одна.
***
Первую неделю мы жили в хостеле. Непривычно, тревожно, но... Впервые за три года я просыпалась тогда, когда хотела. Завтракала тем, что хотела. Никого не обслуживала.
Анна сначала переживала, потом приспособилась. А Тимофей даже обрадовался.
— Мам, а тут другие дети живут! — говорил он. — И никто не ругается!
Через неделю я нашла съемную однушку в спальном районе. Недорого, но чисто. Хозяйка оказалась приятной женщиной.
— Одна с внуком? — спросила она. — Мужественно.
— Не одна, — поправила я. — С дочерью. Мы втроем.
И знаете, в тот момент я впервые за долгое время почувствовала себя счастливой.
А через месяц мне начали звонить.
Первой позвонила соседская тетя Валя.
— Леночка, — зашептала она в трубку, — что там у вас случилось? Тамара Ивановна совсем плохая стала. Не готовит, не убирается. Я ей предлагала помочь, так она на меня накричала.
— Понятно, — ответила я.
— Может, вернешься? Она же без тебя пропадет...
— Тетя Валя, три года назад она прекрасно жила без меня. Справится.
Через неделю позвонила Анина подруга Света.
— Тетя Лена, — сказала она, — я вчера к Тамаре Ивановне заходила. Она худая стала, какая-то потерянная. Говорит, что соскучилась по вам.
— Скучает? — удивилась я. — По прислуге скучает или по семье?
— Не знаю... Она плакала.
— Света, — сказала я мягко, — Тамара Ивановна взрослый человек. Если захочет наладить отношения, сама позвонит.
Но звонка не было.
А еще через месяц встретила на улице соседку Тамары Ивановны.
— Ой, Леночка! — обрадовалась та. — А я тебя ищу! Слушай, что с Тамарой Ивановной делается! Она к доктору записаться не может, в больничку боится идти одна. Таблетки не покупает, говорит, не знает какие. А тут еще Анютин день рождения скоро...
— Анин день рождения? — я остановилась.
— Ну да, двадцать девятого числа. Тамара Ивановна спрашивала, не знаю ли я, где вы живете теперь. Хотела пригласить...
И тут я поняла. День рождения Ани — это двадцать девятого. А Тимофею через неделю семь лет исполнится. Тамара Ивановна никогда не забывала наши праздники. Готовила торты, покупала подарки.
Вечером я рассказала Ане про встречу с соседкой.
— Мам, — сказала дочка тихо, — а может, она действительно изменилась? Может, поняла что-то?
— Не знаю, Анечка. Посмотрим.
На следующий день Тамара Ивановна позвонила сама.
— Елена, — сказала она, и голос у нее был совсем другой, не такой, как раньше. — Можно... Можно мне с тобой поговорить?
— Слушаю.
— Не по телефону. Встретиться можно?
Мы встретились в кафе рядом с ее домом. Тамара Ивановна выглядела неважно. Похудела, постарела, глаза какие-то потухшие.
— Как дела? — спросила я.
— Тяжело, — ответила она честно. — Совсем тяжело, Лена. Я не умею одна жить.
— Еще как умеете. Семьдесят лет как-то жили же.
— Я привыкла к вам. К помощи... К тому, что рядом люди.
Она помолчала, потом добавила:
— К семье привыкла.
— К семье или к обслуге?
Тамара Ивановна вздрогнула, словно я ее ударила.
— К семье, — прошептала она. — Честное слово, к семье. Я поняла, какая я была... Неблагодарная. Эгоистичная.
Я молчала, пила чай.
— Лена, — продолжила она, — можно... Можно я попрошу у тебя прощения?
Я подняла на нее глаза.
— За что конкретно?
— За то, что воспринимала тебя как прислугу. За то, что никогда не говорила спасибо. За то, что выгнала вас...
— За то, что выгнали захворавшую женщину с ребенком на улицу, — поправила я.
— Да, — кивнула она. — И за это тоже.
Мы долго сидели молча.
— Лена, — сказала она наконец, — я хочу вас обратно. Но по-другому. Как семью, а не как... прислугу.
— Как по-другому?
— Я буду сама готовить завтрак. И убираться сама. А вы просто... просто живите рядом. Как раньше, когда Саша был жив.
Я посмотрела на нее внимательно.
— Тамара Ивановна, а что изменилось-то? Почему вдруг стало можно готовить и убираться самой?
Она долго молчала, потом тихо сказала:
— Я поняла, что одиночество хуже усталости.
***
Мы вернулись через неделю. Но теперь все было по-другому.
Тамара Ивановна действительно сама готовила завтрак. Медленно, неумело, но готовила. И спасибо говорила, когда я ей помогала.
— Лена, ты такой суп вкусный сварила, — сказала она как-то вечером. — Спасибо тебе.
Первый раз за четыре года.
Мы с Аней стали платить за коммунальные услуги. Покупать продукты пополам. Тамара Ивановна не возражала.
— Правильно, — говорила она. — Семья — это когда все друг о друге заботятся.
А еще она записалась в больничку сама. И в аптеку теперь ходила сама, хотя я предлагала помочь.
— Нет, — отвечала она, — я должна сама. Пока могу.
На день рождения Тимофея она испекла торт. Корявый, подгоревший снизу, но очень старательный.
— Бабушка, это самый вкусный торт в мире! — сказал внук, и Тамара Ивановна заплакала от счастья.
А вчера она мне сказала:
— Лена, я хочу переписать завещание. Квартира должна достаться тебе и детям. Вы моя настоящая семья.
— Тамара Ивановна...
— Не спорь. Я поняла одну простую вещь. Семья — это те, кто рядом, когда трудно. А не те, кто пользуется твоим добром.
Знаете что, девочки? Теперь я точно понимаю: иногда нужно потерять все, чтобы найти себя. Уйти, чтобы вернуться другим человеком. С границами, с самоуважением, с правом сказать «нет».
И самое главное — в пятьдесят два можно начать жить заново. Даже если кажется, что поздно. Оказывается, уважение действительно дороже крыши над головой.
А настоящая семья — это не те, кто тебя использует, а те, кто тебя ценит.
***
А как вы думаете, правильно ли поступила Елена? Или стоило потерпеть ради семейного мира?
Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые истории о том, как обычные женщины меняют свою жизнь.
***