Найти в Дзене
Еда без повода

— С тебя же не убудет, правда? Всё равно ты больше зарабатываешь, вот и плати за нас!

Оглавление

Ключи звякнули в замке, и я сразу услышала голоса. Нечёткие, приглушённые, но чужие. Странно — мама всегда одна в это время, в пледе, перед телевизором. Я осторожно толкнула дверь, шагнула внутрь. У порога бросила сумку с сувенирами из командировки. И замерла.

— Ну, тут надо всё снимать до кирпича, — сказал какой-то мужик в заляпанной одежде. — Иначе всё по новой полезет через год.

— Я же говорил, — ответил Виктор. — Сделаем как надо. Не халтура.

— Подождите, — я сделала шаг в гостиную. — А что здесь происходит?

Мама подскочила, виновато улыбнулась:

— Олечка! Ты уже приехала… Мы тут с Витенькой решили — пора ремонт делать. А то стены сыпятся...

Я перевела взгляд на брата. Он стоял с видом начальника стройки, будто в своей квартире.

— Ремонт? — переспросила я. — А кто это "мы"?

— Мамина квартира, значит — общее дело, — пожал плечами он. — Я нашёл ребят. Сделают недорого. Всего-то семьдесят тысяч.

— Семьдесят? — меня передёрнуло. — И кто оплачивает?

— Ну ты же знаешь, у меня сейчас всё сложно. А ты — молодец. Работаешь, живёшь нормально. Поможешь.

— Витя, — я сдерживалась, — ты даже не посоветовался. Меня просто поставили перед фактом.

— Да что ты заводишься? Это же не для меня, для мамы.

Мама виновато теребила край халата:

— Он правда старался. Соседка заходила — говорит, позорище, а не обои. Я и согласилась.

— Согласилась? — я села на диван. — А ты подумала, что я не могу просто вытащить из кармана такие деньги?

Виктор насмешливо скривился:

— Ты ж не бедствуешь. С машиной, с квартирой. У тебя что, нет сердечности?

— Сердечности? — в груди запульсировало. — То есть отказ платить за внезапный ремонт — это черствость?

— Мам, скажи ей! — вдруг вспылил он. — Ты же хочешь, чтобы всё было по-человечески?

Мама тихо всхлипнула. Рабочие переглянулись.

— Мужчины, — я повернулась к ним, — пока что давайте не начинать. Нужно всё обсудить.

— Да что тут обсуждать?! — Виктор шагнул ко мне. — Всё решено!

— Вот именно, — я встала. — Решено без меня.

Мама села, закрыла лицо руками. Комната наполнилась напряжением, как перед бурей. Я чувствовала, как привычная роль — спасать, соглашаться, тащить на себе — снова норовит навязаться.

Но нет. Сегодня — нет.

Поиск выхода

Катя встретила меня у двери с кружкой чая. Я только кивнула, скинула пальто и прошла в комнату.

— Мам, ты какая-то... чужая. Что случилось?

— Витя решил сделать маме ремонт, — сказала я, — и назначил меня спонсором.

— Что?! — Катя села рядом. — Он что, с ума сошёл?

— Он говорит, что я должна. Мама, по его словам, заслужила.

Дочь выдохнула и скрестила руки:

— Мам, а ты заслужила вынос мозга?

Я улыбнулась. Первый раз за весь вечер.

— Серьёзно. Ты тащишь на себе всех. Меня, работу, кредиты. А теперь — ещё и дядю с его гениальными идеями?

— Он сказал, что у него сложный период. Безработный. Жена беременна…

Катя скривилась:

— Он всегда в сложном периоде. А у тебя у одной всегда всё хорошо. Хватит.

Телефон завибрировал. Мама.

— Оленька, ты не сердишься? — голос дрожал. — Витя переживает, что ты против. А ремонт нам нужен.
— Мам, я не сержусь. Я просто не понимаю, почему меня никто не спросил.
— Ну… он сказал, ты не откажешь. Он уверенный такой… А я подумала — может, и правда, пора…
— Но ты знаешь, что у меня сейчас туго с деньгами.
— Я знаю, — сразу. — Но ведь это для семьи…

Для семьи. Всё всегда — для семьи. А кто для меня?

— Мам, я подумаю. Сейчас не могу решить.
— Хорошо, — шепчет. — Только рабочие уже материалы заказали. Завтра привезут.

Я повесила трубку.

Катя смотрела внимательно:

— Они тебя подставили. Нарочно. Сказали "завтра", чтобы ты не успела отказаться.

— Мне кажется, мама просто испугалась Витю.

— Ну и что? — глаза у неё загорелись. — Это не повод на тебя всё вешать.

Телефон снова загудел. Виктор. Я ответила.

— Ты что творишь? — начал он с порога. — Мама расстроена, рабочие ждут. Деньги нужны сегодня.
— Я ничего не обещала, Витя.
— Обещала — не обещала, уже неважно. Всё уже в процессе. Деньги гони.
— Я не банк. Я человек.
— Ты — дочка. А это — твой долг. Мама всем рассказала, что ты оплатишь. Что, хочешь выставить её в дурном свете?

Снова — стыд. Снова — давление. По кругу.

— Я подумаю, — сказала я и повесила трубку.

— Мам, — Катя взяла меня за руку, — если ты им дашь — они так и будут делать всегда. Будут брать, требовать. А ты — отдавать и извиняться.

Я кивнула. Впервые — с решимостью.

Чужая правда

Я приехала к маме на следующий день. Уже с другим настроем — не с чувством вины, а с намерением говорить прямо.

На лестничной клетке пахло цементом. Дверь была приоткрыта, изнутри доносились звуки — что-то резали, стучали, матерились.

Виктор встретил меня у входа, вытер руки о старую футболку.

— О, пришла всё-таки. Мы уж думали, передумала.

— А ты думал, я приду с деньгами?

Он усмехнулся:

— А с чем ещё? Мама ж тебя жалеет. А ты ж добрая.

— Добрая? — сказала я.

— Ха. Не хочешь — так и скажи, не надо пафоса. Мы и без тебя выкрутимся.

— Тогда зачем давить?

Он подошёл ближе, понизил голос:

— Послушай. У меня всё сложно. У Светки токсикоз, работать некогда. А тут шанс — парни за полцены согласились. Но предоплата нужна. Я рассчитывал на тебя.

— Не в первый раз, — я посмотрела прямо в глаза. — А ты когда на меня рассчитывал в последний раз, чтобы мне помочь?

— Ты чего, теперь счёт ведёшь? — его голос стал резким. — С тобой вообще невозможно говорить!

Мама выглянула из кухни. Лицо у неё было бледное, растерянное.

— Оленька, не ругайтесь. Виктор просто волнуется. Всё делается ради семьи.

— Мам, — я села за стол, — ты хочешь, чтобы я заплатила. Скажи прямо.

— Я хочу, чтобы вы не ссорились… — её голос дрогнул. — Если честно, я не думала, что всё так выйдет.

— Ты могла бы сказать "нет" Виктору. Но не смогла. А мне не говоришь "нет" только потому, что знаешь — я не откажу. Так?

Мама опустила глаза.

— Прости.

Тишина. Рабочие возились в коридоре, будто ничего не происходило.

— Сколько уже потрачено? — спросила я.

— Двадцать, — буркнул Виктор.

— Хорошо. Эти я дам. Остальное — не моя зона ответственности.

Он вскинулся:

— Ты серьёзно?

— Абсолютно.

— Ты бросаешь мать?

— Нет. Я отказываюсь быть банком. Я помогу, но не дам собой пользоваться.

Мама тихо прошептала:

— Спасибо… хоть за это.

Виктор развернулся, вышел на балкон.

Цена тишины

Через три дня тишина дома снова была нарушена. На этот раз — звонком в дверь. Я открыла — на пороге стояла Света, жена Виктора. Живот уже заметно округлился, лицо — уставшее, но глаза горели.

— Можно войти?

— Конечно, — я посторонилась.

Она прошла на кухню, опустилась на табурет.

— Я не хочу, чтобы мы ссорились. Просто… мне плохо от всей этой ситуации.

— Мне тоже, Свет. Очень.

Она покрутила в руках чашку:

— Виктор, когда злится — несёт всякую чушь. Но он не со зла. Он просто боится.

— Чего?

— Что ты уйдёшь. Что ты перестанешь быть рядом. Он всегда считал, что ты — опора. Как мама. Только сильнее.

— А я устала быть опорой. Мне тоже тяжело.

— Я знаю, — она замолчала, потом добавила: — Он не понимает, как тебя ломает всё это. Для него ты как Сбербанк: пришёл, получил, ушёл.

— Вот именно. И я — больше не банк.

Света кивнула, будто с этим трудно спорить.

— Я пришла не просить. Я — извиниться. За него. И за себя, если когда-то... мы все давили.

— Спасибо, — я села напротив. — Это важно.

— Он злится, но знает, что перегнул. Я его заставила взять в долг у друзей. Ремонт доделают. Без тебя.

— И правильно.

Света встала. Мы обнялись, как две женщины, которым пришлось слишком многое пережить слишком молча.

Вечером мама снова позвонила. Уже другим тоном.

— Оленька, я всё поняла. Я больше не буду молчать, когда на тебя давят. Ты у меня одна. И ты не должна всё тянуть. Прости.
— Мам, я тебя люблю. Но теперь — иначе.
— Лучше, — вздохнула она. — Спасибо, что не отвернулась.

Я выключила телефон и долго смотрела в окно. Где-то там шёл дождь.

Письмо из детства

Прошла неделя. Дом снова стал тихим, но не отстранённым. Тишина больше не давила, а укрывала. Мама звонила почти каждый вечер — не чтобы просить, а просто поговорить. Мы учились общаться заново.

И вдруг, среди всей этой хрупкой тишины, я нашла письмо. Старое, забытое, спрятанное в книге, которую мама отдала мне ещё весной. На обороте детским почерком:

Маме. Если вдруг я стану взрослой, а ты — грустной.

Я прочитала вслух, сама себе:

Мама, не бойся, я вырасту и всё сделаю. Куплю тебе платье, телевизор, машину. Ты только не плачь.
А если ты забудешь, какая ты сильная, я напомню.
Потому что я тебя люблю.

Я заплакала.

Я выросла, правда. Но в этом взрослении потеряла что-то важное: своё право быть слабой, уставшей, капризной.

Мама, наверное, тоже потерялась, в страхе снова оказаться одинокой.

Я взяла письмо с собой. Решила — в следующий раз прочитаю ей. Вслух. Чтобы она тоже вспомнила: и кто она, и кто я.

Тишина не как боль, а как выбор

Я зашла к маме без звонка — как раньше. Она была на кухне, раскладывала по коробкам старые фото.

— О, — улыбнулась. — Как будто почувствовала.

— Хочу тебе кое-что прочитать.

— Что это?

— Моё письмо. Я его писала тебе, когда мне было лет десять. Ты сунула его в книжку. И забыла.

Мама села, глаза стали влажными ещё до того, как я начала читать.

Я прочитала. До конца. Без дрожи в голосе, но с комом в горле.

Когда закончила, наступила та самая тишина. Но она уже не была пустотой. Она была принятием.

Мама взяла меня за руку:

— Прости, что забыла, какая ты была. А главное — кто ты есть.

— А я — прости, что молчала. Я боялась тебя ранить. Но молчание ранило сильнее.

Она кивнула. И вдруг сказала:

— Я решила продать комнату на даче. Там всё равно никто не живёт. Деньги потратим на ремонт. Виктор пусть возвращает долг друзьям.

— Ты уверена?

— На сто процентов.

Мы пили чай и смотрели в окно. Молча. Но в этой тишине больше не было боли. Ни вины, ни обиды. Только две взрослые женщины, которые наконец-то позволили себе быть собой. Без роли. Без спасения. Без долгов — ни словом, ни сердцем.

Это только одна история. Остальные — не менее захватывающие. Переходите и читайте!