31 декабря, утро. Мороз такой, что даже воробьи сидят тихо. В доме №7 на соседней улице проснулись две семьи, которые уже не первый год делят между собой территорию — и взаимную неприязнь.
Семья Корнеевых — Григорий, Татьяна и их сын Артем — аккуратные, молчаливые, с лицами как на паспортном фото. У них все по расписанию: завтрак в 8:00, теплые носки по парам, батарейки к пульту по маркировке.
Семья Тарасовых — Алексей, Ирина, двое детей и кошка Маша — это противоположность. Вещи разбросаны, будильники сбиваются, телевизор орет, кто-то всегда кричит: “Мама, где мои носки”.
И живут они рядом уже шесть лет, и все эти годы тихо ненавидят друг друга.
— Опять они елку прямо к нашему забору придвинули, — бурчала Татьяна, выглядывая из-за занавески.
— Ну и что? Она же не влезла в их участок. Лес — общий, — отвечал Григорий, не отрываясь от газеты.
— “Общий”… А парковка у нас тоже общая? Почему их машина опять впритык к нашим воротам? — продолжала бурчать Корнеева.
Тем временем у Тарасовых:
— Леш, ну что ты опять машину так бросил? У Корнеевых же забор! — Ирина пыталась докричаться через грохот мультиков.
— Знаешь, где они этот забор поставили? Прямо по границе! Я, между прочим, три года молчал, как они нашу яблоню срезали.
— Так ее ветки на их участок лезли.
— Значит, они имели моральное право устроить ей казнь без суда? — возмущался глава семейства Тарасовых.
Мирное утро длилось недолго. В 10:15, как по расписанию, Григорий Корнеев вышел выносить мусор и тут же вернулся:
— Их кот опять насрал под наш балкон, — брезгливо содрогаясь, кричал он зло.
Татьяна вздохнула и поставила галочку в тетрадке. Она вела список претензий. В столбик: музыка, парковка, кот, громкие дети, неубранный снег, непоздравленные с днем рождения.
— Может, им просто не хватает тепла? — пробормотал Артем.
— Им не хватает совести, — сухо отрезал отец.
В это же время у Тарасовых дети штурмовали холодильник:
— Ма, а почему дядя Гриша такой злой?
— Он не злой. Он просто как йогурт без сахара — полезный, но противный.
За все годы у них были десятки конфликтов. Однажды Корнеевы вызвали участкового, потому что у Тарасовых “слишком громко пела дочь на балконе”.
В ответ Тарасовы пожаловались в ЖЭК, что “соседи установили прожектор, как на футбольном стадионе, и светят им в спальню”. И служба обязала исправить неудобство, квалифицируя это, как “вторжение в личную жизнь”.
С тех пор они жили в режиме холодной войны. Перемирия случались, но только случайно. И только когда дети заболевали одновременно.
Однако 30 декабря у судьбы были свои планы. Ирина почувствовала неладное, когда нога предательски хлюпнула по кухонной плитке. Под носком оказалось что-то холодное и мокрое. Она отшатнулась и включила свет.
— Леша! У нас здесь... бассейн, что ли?!
Леша, в одних спортивках, вышел из спальни с видом человека, которого разбудили не к завтраку.
— Ты что орешь, как будто у нас снова свет отключили?
— У нас не свет! У нас Ниагара! Под раковиной льет, как из открытого крана. Только под давлением!
Он подошел, открыл дверцу под раковиной — и тут же получил струю прямо в грудь. Струя победила, залив рубашку.
— Черт, это не шутка. Это... Прорыв.
— А я что говорила?
Они вдвоем зажали течь чем-то тряпичным, но вода продолжала просачиваться сбоку, как будто она решила: “Вы так просто от меня не отделаетесь”.
— Позвони сантехнику, — велела Ирина, — немедленно. Не тому, который “вчера закончу”, а нормальному.
Леша звонил. Один номер не отвечал, второй сбросил, третий пообещал перезвонить, но вместо этого выслал смайлик с елкой.
— Слушай, они все либо ушли в запой, либо поехали к теще, — выдохнул Леша, — нас никто не спасет.
Ирина накинула пальто и открыла дверь в коридор — лужа уже выплыла туда, под ногами булькали розетки.
— Так, дети! Все к двери! Носки снять, вещи в пакет, телефоны взять. У нас эвакуация!
— Мам, а мы что, тонем? — с интересом спросила средняя, Вика.
— Пока не тонем. Но это вопрос времени.
— Можем к бабушке? — пискнул самый младший.
— Бабушка в Сочи.
— Тогда куда?
— К... Корнеевым.
Последнее слово она выдавила с усилием, как лекарство с горьким послевкусием.
— Подожди. Мы сейчас пойдём... к НИМ? — Леша замер.
— А ты хочешь ночевать в луже? Или подключить утюг и устроить нам лазерное шоу с огоньком?
— У нас не ЧП, у нас катастрофа, — пробормотал он, — вселенского масштаба.
— Пошли. Обещаю, как только все закончится, я сварю тебе кастрюлю борща. Только давай сначала не утонем.
Они стояли у двери соседей как посланники непрошенного мира. Дети шмыгали носами. Кошка, завернутая в полотенце, жалобно мяукала.
Дверь к Корнеевым открыла Татьяна. У нее было лицо человека, который прочитал на упаковке “не в микроволновку”, но все равно туда засунул.
— Здравствуйте, Татьяна Викторовна… У нас, в общем, ЧП, потоп. Можно мы у вас… ну, на пару часов, пока все не уладим?
Татьяна молча смотрела. Григорий подошел сзади, глянул поверх плеча.
— У вас опять кошка в бойлере?
— Нет, просто вода, везде.
— А трубы зачем зимой рвутся?
— Чтобы напомнить о хрупкости бытия, — буркнул Леша.
После минутного молчания и общего семейного совета Корнеевы нехотя открыли дверь пошире.
— Только на пару часов, — сказала Татьяна.
— Да мы вас и дольше не вынесем, — пробормотал Григорий.
— Ой, взаимно, — улыбнулась Ирина.
Так под одной крышей оказались две семьи. Одна — как музей порядка. Вторая — как базар выходного дня.
— У нас тут чисто, — заметила Татьяна, — просьба: лапы вашего питомца — протирать.
— Она сама не умеет, — ответила Ирина, — но мы передадим.
Кошка Маша, в панике от новой обстановки, запрыгнула на шкаф. Артем Корнеев и младший Тарасов — Егор — мгновенно нашли общий язык. Через пять минут они уже сидели под столом и строили ракету из коробки из-под пылесоса.
Григорий шел мимо кухни, споткнулся о самокат:
— Это что, транспортное средство?
— Это личный электрокар Егора, — ответил Леша, не отрываясь от телефона.
— У нас тут что, технопарк?
Разместились быстро, но с неловкостью. Тарасовы на кухне, Корнеевы — в зале. Между ними — напряжение плотностью с бетон.
— Может, вам плед? — предложил Артем, неловко стоя в дверях.
— Спасибо, Артем. Очень вежливо, — улыбнулась Ирина, — вот видите, у кого-то в этой семье есть сердце.
— Он усыновлен, — отрезал Григорий.
Между делом обсуждали: сколько ждать сантехника, как долго может держаться батарея в телефоне, и кто отвечает за спасение котов в условиях эвакуации. Дети уже носились по коридору, играя в “зомби против людей”.
Корнеевы поглядывали с ужасом.
— Они всегда такие? — прошептала Татьяна.
— Нет, это у них “режим тишины”.
Леша сидел на кухонной табуретке, с чашкой чая, который настояли Корнеевы.
Глотнул. Поморщился.
— Вы как это сделали? Из березы?
— Это Иван-чай. Натуральный.
— Вкус как у тапка после бани.
— Мы его любим.
— Вы многое любите, что не рекомендуется большинству населения.
— Леш, — прошипела Ирина, — ты хотел погреться — грейся и не умничай.
Тем временем за окном начинала сгущаться белая пелена. Снег шел все гуще. Двор покрывался сугробами, как пельмени мукой. Ветер подвывал, но внутри пока было тепло. Иронично, но именно у Корнеевых — впервые за день — чувствовалась некая стабильность.
— Вы как думаете, долго метель продлится? — спросил Леша.
— Если повезет — к вечеру закончится, — сказал Григорий, — если нет — встречать Новый год будете у нас.
Молчание. Тарасовы переглянулись. Маша вылезла из-под кресла и громко мяукнула.
Как будто сказал: “Вот и попали, ребятки”.
Первые два часа обе семьи старательно делали вид, что их тут нет. Корнеевы затаились в зале. Тарасовы ютятся в кухне, дышат тише обычного, едят печенье как в библиотеке. Григорий сидел в кресле с книжкой. “История налоговой системы Европы”. Показательно. Татьяна вязала шарф уже седьмой за зиму.
— Ты заметила, как они дышат? — шепнула она.
— Шумно, — кивнул Григорий, — воздух теплее стал.
— И дети. Эти… бегают. Словно вольеры открыли.
— Они и дома так, я уверен. У них ведь телевизор вместо воспитания.
В кухне тем временем:
— Мам, можно я еще печеньку взять?
— Это не наши печеньки.
— Ну и что? У них много!
— Артем, ты не против?
— Я? Нет. Но у нас лимит. Мама их считает. Нельзя поднимать сахар в крови.
— В смысле — считает?
Маша тоже неловко чувствовал себя в гостях. Она обнюхала все углы, нашла коробку с клубками и положил туда хвост. Татьяна заметила:
— А она вяжет? Или просто так легла?
— Она у нас дизайнер по мягким материалам, — парировала Ирина.
Леша ходил по кухне, как тигр в клетке. Вынул телефон — связи нет, посмотрел в окно — метель. Не просто снег, а стихийная белая стена. Ветер бросал хлопья в стекло с таким звуком, будто кто-то пытается войти снаружи. Но никто не обращал на это внимания — пока. В коридоре столкнулись двое — Татьяна и Вика, средняя дочь Тарасовых.
— Простите…— девочка прижалась к стене.
— Осторожнее. У нас пол чистый.
— Я не хотела…
— У нас ковры не для того, чтобы по ним прыгали.
— Я просто шла…
— Все хорошо, Вика, иди сюда! — крикнула Ирина из кухни.
— Да, да, я уже ушла, — быстро проговорила девочка и растворилась в коридоре.
Артем и младший Тарасов — Егор — к тому моменту уже были “друзьями навсегда”. Они построили базу из стульев и одеяла, объявили ее “межпланетной станцией” и собирались вести оттуда переговоры с внеземным разумом.
— Артем, твой друг дергает меня за хвост, — недовольно промурлыкала Маша,вырываясь из рук мальчика.
— Это не друг. Это брат, — ответил Егор смеясь, делая вид что понимает кошачий язык, — но ты прав, он иногда перегибает.
Дети оказались главным фактором перемирия. Именно они по-настоящему не замечали напряжения взрослых. Для них Корнеевы были просто “дядя Гриша” и “тетя Таня”, а не бастионы педантичности и контроля.
В 14:00 Ирина вышла в коридор — просто размяться. В этот момент Татьяна вытирала пыль с книжных полок.
— У вас очень… ухоженно.
— Мы любим порядок.
— Ага, — улыбнулась соседка, — у нас не так, у нас иногда в шкафу живет чайник.
— У всех свой уклад.
— Хотите, помогу? — неуверенно предложила Ирина.
— Нет-нет. Мы сами.
Ирина скрылась на кухне. Леша встретил ее взглядом, в котором читалось: “Ну, как там, эти… музейные экспонаты?”.
— Все по плану. Нас игнорируют.
— Идеально.
На кухне заканчивался чай.
— Есть что-нибудь поесть?
— Неудобно спрашивать. Мы и так как клопы на диване.
— Но мы уже тут — по наглому не унимался муж, — и у нас трое детей. Им нужен хлеб. Или хотя бы сахар в виде мармелада.
Григорий зашел ненадолго, проверить термостат.
— У вас тут тепло?
— Нам нормально, спасибо.
— Просто батареи трещат. Может, из-за лишней влажности.
— А может, потому что зима.
Он вышел, не споря. Это был маленький шаг. Но шаг.
К 15:00 метель усилилась. За окнами стало почти белым-бело. Стекла покрылись изморозью. Казалось, что снаружи кто-то нарочно тряс снегом, не переставая.
— Эй, а у нас вообще улицу видно? — воскликнул Леша, выглядывая в окно.
Григорий тоже подошел.
— Видно. Вон фонарь.
— Это не фонарь. Это… сугроб, подсвеченный воспоминаниями.
— Похоже, снегопад серьезный.
— Мы сегодня вообще домой попадем?
— Может, к вечеру метель успокоится, — с надеждой в голосе, но тихо сказал хозяин дома.
— А если нет?
Они переглянулись. Без шуток.
— У вас еда есть? — спросил Леша.
— Мы готовим по плану. На 1 января — плов, 31-го — картошка с грибами и оливье.
— В смысле, по дням расписано? — удивился Алексей.
— У нас есть табличка.
— Годовая?
— Почти.
Леша вернулся на кухню, задумчивый.
— Они не просто странные. Они — как военная база.
— Я чувствую себя партизаном. Мы тут на вражеской территории, но с миссией гуманности, — в тон ему сказала Ира.
Дети начали звать на “прием сигнала с Марса”. Взрослые не реагировали, им было не до Марса.
Вечером стало понятно — погода серьезно залипла. Дверь на улицу не открывалась.
Григорий попробовал — ничего, потом Леша.
— Ага. Все. Мы здесь. Нас тут и встретит старость.
— Не драматизируй.
— Это не драма. Это реализм.
Татьяна все еще надеялась, что через пару часов все утихнет, и она спокойно возьмется готовить на завтра праздничный стол.
— Погода в это время года… переменчивая.
— Да уж, — ответила Ирина, — особенно, когда ты внезапно живешь у врагов.
Григорий сделал вид, что не слышал, а потом все-таки сказал:
— Мы не враги, мы… соседи.
— Ух, как звучит, — фыркнул Алексей.
Вечером в доме стало подозрительно тихо. Даже дети поутихли — не потому что устали, а потому что почувствовали: что-то происходит.
Леша снова подошел к входной двери и потянул ручку.
— Никак. Деревяшка ни туда, ни сюда.
— Примерзло? — спросил Григорий.
— Там уже полметра снега. Оно просто не двигается.
— Ну, пока не расчистят — не выйдем.
— Кто расчистит? Санта?
В это время в коридоре погас свет. Резко. Без щелчка, без предупреждения. Просто хлоп — и темнота.
— Так, — сказал кто-то с кухни, — это уже не просто каприз природы, это заколдованный квест.
Ирина щелкнула выключателем: тишина, пустота, бесполезный щелчок.
— Электричества нет, — подвела она итог, — и, судя по всему, не будет.
Леша попытался включить фонарик на телефоне, экран не реагировал, телефон разрядился.
— И мобильная сеть сдохла. Ну, все. Друзья, мы официально — “в заложниках у погоды”.
— Это временно, — пробормотала Татьяна с ужасом, — надо просто… переждать.
— Конечно, что там — всего-то ночь, шесть человек, одна кошка и… культурный конфликт.
Кухню осветили свечи. У Корнеевых их оказалось целая коробка — разных размеров, в коробках с надписями: “церковные”, “для отключений”, “декор не трогать”. Разобрались быстро. Пламя чуть дрожало, но создавало уют. На удивление, именно дети в этот момент вели себя лучше всех.
— Мам, а у нас Новый год отменяется? — спросила Вика.
— Нет, просто он… немножко в стиле постапокалипсиса, — ответила Ирина, — представь, будто мы в фильме.
— Ага, — сказал Артем, — только вместо зомби — папы с характером.
Разговор перешел в практическую плоскость. Кто готовит ужин? Где кто спит? Кто присматривает за детьми?
— У нас картошка есть. Вареная. — Григорий неловко ткнул пальцем в сторону холодильника.
— Вареная? Просто так? Без всего? — Леша глянул, как на оскорбление вкуса.
— У нас система. Мы варим с утра. Раз в три дня. Потом добавляем.
— То есть у вас картошка идет базой? Как операционная система?
— Мы можем пожарить сосиски, — предложила Ирина, — у нас свои. Сковорода, газ работает.
— Газ — это наше, — буркнула Татьяна.
— А что, у вас есть проблемы с газом?
— У нас нет проблем. У нас есть нормы.
Тарасовы заняли кухню. Корнеевы молча следили. Леша жарил сосиски, дети хлопали, Ирина пела что-то под нос. Татьяна мыла за ними плиту, причем в процессе.
— Можно мы хоть поедим, а потом вы нас дезинфицируете?
— Она просто… любит порядок, — пробормотал Артем, заметив реакцию Тарасовых.
За ужином сидели вразнобой, не по-семейному, по-соседски, каждый за своей тарелкой. Тарелки, кстати, были чужие.
— У вас очень тонкая посуда, — заметила Ирина.
— Это сервиз, — кивнула Татьяна, — подарочный.
— Ну вот, теперь он у вас боевой.
После ужина вопрос встал ребром — где кому спать. Дети легли в детской. Им хватило одного матраса, пары одеял и кота.
— Я буду спать в кресле, — заявил Григорий, — оно у меня рабочее.
— Я тогда на диване, — кивнул Леша. — хорошо он у вас на кухне.
— И пахнет сосисками, — добавила Ирина.
— Отлично. А я, значит, в прихожей? — Татьяна не скрывала иронии.
— Хотите, поменяемся, — предложила Ирина.
— Не стоит. Я — гибкая.
Все казалось каким-то странным театром. Люди, которые никогда не ужинали вместе, теперь спят под одной крышей, в темноте, среди свечей и шелеста постельного белья.
— Знаете, — сказал Леша перед сном, — в армии у нас был полковник. Он всегда говорил: “Главное — это не свет и не комфорт. Главное — это не сойти с ума друг с другом”.
— Звучит, как уже девиз этого дома, — буркнул Григорий.
— А у нас в институте преподаватель была. Жила с тремя кошками и радиоприемником. Всегда говорила: “Люди не понимают, как важно уметь молчать вместе”. — это уже Ирина.
— А мы — молчим сейчас? — спросила Вика из-за двери.
— Пока — еще нет.
Потом стало по-настоящему тихо. За окнами метель завывала, как будто ее режиссировал кто-то с богатой фантазией. Свечи догорали, а внутри дома все спали. Почти. Кроме Маши, которая тихо бродила между комнатами, проверяя территорию,
и, может быть, чуть-чуть — кроме Татьяны. Она лежала в коридоре, смотрела в потолок и думала: “Вот интересно… А ведь не так уж они и ужасны”.
Утро началось с запаха чая и хруста половиц. Света все еще не было, но к темноте уже привыкли — в свечах было что-то уютное, а в темноте — честность. Когда тебя не видно, проще говорить то, что обычно прячешь за выражением лица.
На кухне Ирина разминала тесто. Нашлась мука. У Корнеевых была кладовка, и в ней — запасов на зиму, как у белок орехов. Все разложено по банкам с подписями. “Крупа. Овсяная. Срок: до 2026”. “Сахар. Март 2024. Использовать строго по праздникам”.
— А ничего, что я тут месю? — спросила Ирина, разминая тесто на свечном свете.
— Это, конечно, нарушение пищевого протокола, — буркнула Татьяна, — но раз уж вы тут, пусть будет с тестом.
— У нас дома никто не ест блины.
— Почему?
— Потому что их нет.
Татьяна хмыкнула. Молча достала с полки старую сковороду. Без слов — просто поставила рядом. Ирина вздохнула:
— Это сейчас был акт доверия?
— Не льстите себе. Просто у нас нет запасных рук.
В зале Григорий и Леша молчали, не по вражде, просто так получалось. У каждого был свой стакан, своя свечка и свои мысли.
— У вас что, вообще никогда телевизор не орет? — спросил Алексей, глядя на полку с энциклопедиями.
— Мы читаем.
— Ага. У меня от книг аллергия.
— Вы их грызли? — сострил хозяин.
— Я пробовал.
— Неудивительно.
Сначала это было похоже на обмен уколами. Но потом, когда они оба увидели, как Маша с разбега нырнула в таз с пельменями, засмеялись. Настояще. Без злобы.
— Вот она, пища богов, — вытер слезы Леша, — мясо с шерстью.
— Кошка — не виновата. Она просто хотела тепла, — сказал Григорий.
— Все мы хотим тепла, — согласился Леша, — просто кто-то прыгает в таз, а кто-то в бутылку.
Тем временем в детской кипела работа. Артем, Вика и Егор строили “новогодний квест”. В ход пошло все: веревки, одеяла, коробки, конфеты, даже старый компас из чемодана Григория.
— Мы сделаем тайную тропу к подаркам, — шептал Артем, — а еще загадки!
— А если взрослые не угадают? — волновалась Вика.
— Тогда пусть снова поругаются. Мы им новое испытание устроим.
Вика посмотрела на брата:
— Егор, ты будешь хранителем волшебного фонаря.
— Это фонарик из подвала. Он не работает.
— Именно! Он — волшебный. Только притворяется выключенным.
Ирина заглянула в комнату:
— Что тут у вас, детективное бюро?
— У нас тут штаб-квартира! — гордо сказал Артем.
— А что вы там прячете?
— Тебе знать нельзя. У тебя взрослость,— ответил Егорка.
— Я вообще-то блины пеку.
— Тогда тебе — проходной жетон.
Она улыбнулась, получила от Вики бумажку с надписью “Пропуск” и пошла обратно на кухню, где Татьяна уже поджаривала первый блин.
— Вы его сами делаете? — удивилась Ирина.
— Я в молодости работала в пекарне.
— Неожиданно.
— А вы кем?
— Менеджер по рекламе.
— Тоже пекарь, только по словам.
Потом Татьяна вдруг сказала:
— Мы с Гришей семь лет копили на этот дом. Он еще чертежи сам рисовал.
— Красиво получилось.
— Спасибо. Хоть кто-то это заметил.
В зале Григорий пил чай, оборачиваясь на шорохи из детской.
— Они что, в стены лезут?
— Они делают квест.
— Куда?
— Новый год.
— Мы в ловушке, а они в игре. Классика.
— Гриша, а у тебя было когда-нибудь… ну, чтоб прям срыв? — спросил Леша вдруг.
— Был.
— А что делал?
— Уехал в Псков. Один, на три дня. Вернулся и женился.
— Мощно.
— У тебя?
— У меня срывы по мелочи, я их складываю, потом в гараже кричу в коробку.
Наступал вечер. Свечи опять зажглись. Дети позвали всех в зал:
— Внимание! Сейчас начнется новогодний квест!
— В нашем доме каждый день квест, — пробормотал Леша.
— Не перебивай! — строго сказал Егор, — у нас тут сценарий!
Вика зачитывала:
— Все взрослые должны пройти три испытания: Найти спрятанный носок. Сказать теплое слово друг другу. Рассказать, какой у них был самый смешной Новый год.
— Носок? — удивилась Татьяна.
— Это символ тайного желания, — объяснил Артемка.
Носок нашли под подушкой. С тремя мандаринами внутри. Теплое слово… никто не решался начать.
— Я начну, — сказал вдруг Григорий, — Алексей, ты шумный, хаотичный, раздражающий человек. Но… вы помогли моему сыну открыть рот. Он всегда был слишком замкнут. Спасибо.
— А я скажу, — Ирина подняла голову, — Татьяна, вы пугающе организованная женщина, но мне кажется, вам бы иногда не мешало поржать. И спасибо за сковородку.
— Самый смешной Новый год? — Леша задумался, — это когда мы перепутали адрес и вломились к соседям с фейерверками. Они были в пижамах, мы — с шампанским.
— А у нас, — сказала Татьяна, — когда я зажгла бенгальский огонь и подожгла шубу. Мою. И свекровь крикнула: “Вот, все так сгорит, как ваша семейная жизнь!”.
Они засмеялись. Все. Впервые — вместе. Дети хлопали. Кошка прыгнула на колени Григория. Он не отогнал.
— Ну что, — тихо сказал Леша, — новый год не за горами.
Часы показывали 23:04.
За окном по-прежнему завывала метель, но в доме стало... почти уютно. То, что начиналось как форс-мажор, теперь выглядело как странная, но настоящая встреча.
Картинка была такая: на столе свечи в банках из-под варенья; гирлянда, собранная детьми из фонариков, фольги и батареек, еле мерцала под потолком; салат оливье — в одном тазике, ложка — одна на всех; тортик — наполовину детское творчество, наполовину развалившийся бисквит.
— Кто-то бы сказал, что это беда, — начал Леша, поправляя свечу, — но если честно… это, пожалуй, самый живой Новый год в моей жизни.
— Потому что не вы успели все испортить заранее, — вставила Татьяна, но без яда. Почти с улыбкой.
— Или потому что свет отключился раньше, чем мы успели поссориться, — добавила Ирина.
Григорий поднял пластиковый стакан с компотом.
— Знаете, за что я хочу выпить? За то, что иногда надо просто не сбежать. Посидеть, переждать. Посмотреть в глаза тем, кого привык видеть спиной.
— Глубоко, — кивнул Леша,— не ожидал.
— Я тоже, — признался Григорий, — видимо, подействовало свечное освещение.
— Тогда я скажу тоже, — подняла стакан Ирина, — за детей. Потому что пока мы тут считали, кто кому дорогу перекрыл, они просто начали дружить.
— И за блины, — добавила Татьяна, — потому что без них мы бы не поговорили по-человечески.
— А я хочу за кошку, — сказал Егор, — Она не выгонял нас.
— И за сугробы, — сказала Вика, — потому что если бы не они — мы бы так и ворчали через забор.
В это время на кассетнике (да, у Корнеевых был кассетник — последний работающий гаджет), заиграла старая пленка с песней “В лесу родилась елочка”.
Голос дребезжал, как из-под воды, но от этого было даже уютнее.
— Можете считать меня сентиментальным, — сказал Леша, — но это похоже на кино.
— Только бюджет — сто рублей и картофель, — уточнил Григорий.
— Главное — атмосфера.
Дети устроили “парад смешных шапок”. В ход пошли кастрюли, подушки, бумажные короны из фольги. Артем выдал Григорию веник:
— Вы — король уборки.
— Лестно, — буркнул он, — но я бы предпочел титул повара.
— Это следующий уровень, — подмигнул Артем.
В 23:59 Ирина посмотрела на часы:
— Ну что, готовы?
Все притихли.
— Десять...
— Девять...
— Восемь...
Кто-то хлопнул в ладоши. Кто-то схватил кошку. Кто-то налил еще компота.
— Три... два... один!
Они закричали “С новым годом!” — нестройно, но от души. Григорий хлопнул в ладоши, Леша обнял Иру, Артем подбросил бумажную звезду в воздух. Даже Татьяна позволила себе короткое, почти нежное “Счастья вам”.
И в этот момент… свет включился. Резко. Ярко. Как в театр, когда заканчивается пьеса.
— О! — сказал Егор, — мы починили Новый год!
— Или он починил нас, — тихо добавила Татьяна.
На часах было 00:03. Метель поутихла. Сквозь стекло уже не виднелось бешеных завихрений, только мягкие снежные хлопья, лениво сложившиеся на подоконник.
— Можно проверить дверь? — спросил Григорий.
— Не спеши, — ответил Леша, — пока не хочется уходить.
— Так мы и не гоним,до утра есть время.
Утро 1 января выдалось на удивление светлым. Настоящим. Улицы еще были в снегу, но уже слышались редкие звуки лопат и двигателей. В окно заглянуло солнце. Теплое, как будто и оно решило подружиться.
Леша вышел первым. Дверь открылась с усилием — но без борьбы. На крыльце стоял трактор. Снег вокруг него — в кучах. Двор очищен.
— Ух ты, нас кто-то спас, — крикнул он в дом.
— Или мы просто дождались, пока спасение само пришло, — сказала Ирина, зевая.
Дети вышли следом.
— Мам, мы идем домой? — с сомнением спросил Егор.
— Похоже, да, надеюсь трубы все же переклыли.
— Жалко, — сказала Вика.
— Почему? — удивилась Татьяна.
— Здесь уютно. Даже если папа ругался.
Григорий поправил очки.
— Вы, кстати, забыли свои тапки.
— Можем оставить, на память? — предложила Ирина.
— Оставьте. Вдруг еще заглянете. В непогоду.
На прощание никто не спешил. Стояли в коридоре.
— Спасибо за приют, — сказал Леша, — и за картошку.
— А вам — за сосиски и блины, — кивнула Татьяна.
— И за то, что пустили, — добавила Ирина, — мы ведь, честно, думали, что не пустите.
— Мы тоже так думали, — сказал Григорий.
Дети обнялись. Маша прыгнул на подоконник и промурлыкала. Соседи разошлись по домам. Тихо, спокойно, но уже было понятно: следующая встреча будет не через конфликт, а, может, за чаем и блинами. Или просто потому что — можно.
Снег медленно таял. Новый год начался не с салюта. А с того, что враги смотрели друг на друга и поняли — они не враги. Просто раньше они не были рядом достаточно долго, чтобы это понять.
Прошла неделя. Метель уже казалась далеким сном. Сугробы осели, на улицах снова зашуршали машины. На крыльце Корнеевых аккуратно лежал растаявший веник. На заборе Тарасовых — гирлянда, забытая на ветру. Но что-то изменилось. Тихо, не очевидно, не в погоде — в воздухе между домами.
6 января, вечер. Григорий возвращался с прогулки — налегке, с газетой под мышкой.
На соседском крыльце сидел Леша. В тапках и пуховике, с чашкой кофе.
Они молча кивнули друг другу. Без слов. Без иронии.
— Газету читаешь? — спросил Леша.
— Читаю. Старая привычка.
— Вы и привычки по плану заводите?
— Нет. Они сами заводятся, — рассмеялся сосед, — как дети.
— Слушай, я что подумал, а если сделать… ну, чай попить? Мы тут блинчики снова пекли.
— Спонтанно? — приподнял бровь Григорий.
— Да. Страшно, да?
— Очень.
— Ну так что?
— А вы чай с чем пьете?
— С сахаром. Иногда с иронией.
Они рассмеялись.
— Тогда идите. Я через пять минут подойду. Принесу свой мед. Натуральный.
— А, вот где вы прячете душевность, — хмыкнул Леша.
Тем временем у Тарасовых дети снова бегали по комнатам. Артем был у них в гостях — с рюкзаком, полным настолок.
Вика рассказывала Егорке, что Артем знает, как сделать настоящий фонарик на батарейках.
Маша, лежала на батарее — без нервов, без шипения. Дом теперь пах блинами и перемирием.
Ирина поставила чайник.
— А ты веришь, что мы реально дружим с Корневыми?
— Пока нет. Но мне нравится пробовать.
Татьяна появилась в дверях минутой позже. В руках — контейнер с домашним печеньем.
— Мы тут кое-что испекли. Вдруг… пригодится, без счета.
— Конечно пригодится, — кивнула Ирина, — у нас дети. Все пригодится.
Соседство — вещь странная. Иногда это просто забор и разные розетки, а иногда — возможность. Незаметная, но крепкая, как лед на озере: сначала тонкий, потом — держит.
В ту метель обе семьи оказались заперты не только в доме. Они были закрыты друг от друга — годами, привычками, фразами, и только когда все выключилось — свет, звук, интернет — стало видно, кто на самом деле живет за стенкой. Не монстры. Не зануды. Просто люди. Тоже уставшие, смешные, немного потерянные. Просто раньше никто не успевал это разглядеть. Только так остается то, что по-настоящему живое: голос, взгляд, пауза перед тем, как сказать что-то важное.
Эта история не про метель. И не про картошку, кошку и поломанные двери.
Она про то, как часто мы прячемся за свое: свой забор, свои обиды, свое “я так привык”, а рядом — другие. Такие же уставшие, смешные, нуждающиеся в простом внимании. Мы боимся сближения не потому что не хотим его. А потому что оно требует хрупкости. Нужно признать: я не идеален. Ты не идеален. Но, может быть, вместе мы — вполне себе человечные. Иногда самая большая близость начинается не с подарка, а с блинчика, поданного на чужой кухне.
И не с фразы “дружим?», а с молчаливого жеста: “Останься еще чуть-чуть”. Настоящая человеческая связь — она не всегда удобная, не всегда красивая, но всегда теплая, особенно, когда за окном — снег, а в доме — кто-то, кто когда-то был просто соседом. А стал — немного больше.
Ещё больше историй здесь
Как подключить Премиум
Интересно Ваше мнение, делитесь своими историями, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала. А чтобы не пропустить новые публикации, просто включите уведомления ;)
(Все слова синим цветом кликабельны)
