Валерий Геннадьевич был человеком, выкованным из чистого, дистиллированного разума. Его мир состоял из формул, гипотез, бесконечных уравнений и запаха озона, исходящего от перегруженных приборов.
За сорок лет своей жизни он не знал иной страсти, кроме познания, и иной цели, кроме пересечения невидимых границ реальности.
Он был учёным до мозга костей, а лаборатория – тесный, загромождённый хаос из проводов, колб и мигающих экранов – была его храмом, крепостью и его единственным домом.
С самого детства Валерия Геннадьевича мучил один вопрос:
что находится за завесой?
Не за завесой смерти или космоса, а за завесой нашего собственного существования. Он верил в мультивселенную и параллельные миры, в бесконечное множество вариаций бытия, где каждое принятое или непринятое решение порождало новую вселенную. И его целью было не просто доказать их существование, а увидеть их, прикоснуться к ним.
Десятилетиями он работал над своим проектом, прозванным им «Зеркальный мир». Коллеги посмеивались, считая его безумцем, но Валерий Геннадьевич не обращал внимания. Он жил на грани нищеты, продавая всё, что имел, чтобы купить редкие элементы, построить уникальные конденсаторы, намотать вручную сложнейшие катушки. Его кожа стала бледной, глаза глубоко запали, а волосы поседели раньше времени. Но в них горел неугасимый огонь одержимости.
И вот, наконец, наступил этот день.
В центре лаборатории стояло Зеркало. Не простое стекло, а сложная конструкция из полированной стали, кварцевых призм и мерцающих рун, выгравированных на поверхности. Вокруг него клубился едва заметный туман, а воздух вибрировал от невидимой энергии, которую Валерий Геннадьевич чувствовал каждой клеточкой своего тела. Оно было готово.
Сердце Валерия Геннадьевича колотилось как сумасшедшее. Он проверил последние показатели на мониторах, убедился, что все системы работают в идеальном режиме. Затем он глубоко вздохнул, его лёгкие, не привыкшие к такому объёму воздуха, болезненно сжались, и нажал последнюю кнопку.
Зеркало ожило. По его поверхности пробежали волны света, руны вспыхнули ярким, почти ослепительным сиянием, и туман вокруг него сгустился, превращаясь в вихрь. Воздух наполнился запахом электричества и чем-то древним, но почти живым.
Валерий Геннадьевич отступил на шаг, руки дрожали. Он чувствовал, как сознание расширяется и границы его восприятия истончаются.
И тогда он увидел.
Сначала изображение было нечётким, словно Зеркало пыталось настроиться на нужную частоту. Но затем, постепенно, оно прояснилось. Валерий Геннадьевич увидел комнату. Она была ярко освещена, стены были увешаны плакатами с изображением спортсменов, а на полу лежали гантели и спортивные снаряды. Это явно была чья-то домашняя спортивная комната.
И в центре этой комнаты стоял человек. Он был высок, мускулист, с широкими плечами и уверенной осанкой. Его кожа была загорелой, а волосы – густые и тёмные, без единой седины. Он был одет в спортивную форму, и на лице сияла открытая, жизнерадостная улыбка.
Валерий Геннадьевич замер.
Он смотрел на этого человека, и его мозг, привыкший к мгновенному анализу, отказывался верить своим глазам.
Потому что человек в Зеркале был ОН.
Это был Валерий Геннадьевич, но не тот, кого он видел каждое утро в своём собственном, обыкновенном зеркале. Это был Валера – так он называл себя в юности, когда ещё были мечты о спортивных достижениях, о славе, о сильном теле. Но тогда, в той, его реальности, он выбрал путь науки, забросив тренировки, забыв о своей физической форме.
Валера в Зеркале поднял тяжёлую штангу, его мышцы напряглись под кожей. Он сделал несколько повторений с лёгкостью, которая поразила учёного. Затем он поставил штангу на место, вытер пот со лба и посмотрел прямо в Зеркало. Его глаза, точь-в-точь как у учёного, встретились с его собственными. На мгновение Валерию Геннадьевичу показалось, что Валера по ту сторону улыбнулся ему, но это было лишь мимолетное впечатление.
Дни превратились в недели, недели – в месяцы. Валерий Геннадьевич забыл о еде, о сне, о внешнем мире. Он проводил всё своё время перед Зеркалом, наблюдая за своей параллельной версией.
Он узнал всё о Валере. Тот Валера был чемпионом, звездой лёгкой атлетики. Его стены были увешаны медалями и кубками. Он тренировался ежедневно, его тело было совершенным. Он был окружён друзьями, его смех часто доносился из Зеркала, он ездил на соревнования по всему миру, его жизнь была наполнена аплодисментами, адреналином и триумфом.
Валерий Геннадьевич, учёный, наблюдал за этим миром с болезненным, жгучим чувством. Сначала это было чистое любопытство, научный интерес. Но постепенно, незаметно, любопытство сменилось чем-то другим.
Завистью.
Жгучей, разъедающей завистью.
Он видел своё худое, сутулое тело, свои бледные руки, изуродованные порезами и ожогами от экспериментов. Он видел свою лабораторию, заваленную мусором и пылью, свои одинокие ночи.
Он видел, как Валера смеётся, как он обнимает своих близких, как он пересекает финишную черту первым, поднимая руки в победном жесте.
— Я мог бы быть им, – шептал Валерий Геннадьевич, его голос стал хриплым от недосыпа. – Я мог бы быть таким же сильным, таким же счастливым.
Зеркало, казалось, реагировало на его эмоции. Свечение стало более интенсивным, его гул – совсем низким, почти утробным.
Иногда Валерию Геннадьевичу казалось, что он слышит голоса по ту сторону, неразборчивые обрывки фраз, смех, шум толпы. И самое жуткое – иногда Валера в Зеркале, казалось, смотрел прямо на него. Не просто в направлении Зеркала, а НА НЕГО, с каким-то странным, проницательным взглядом.
Однажды, когда Валера выполнял особенно сложное упражнение, его лицо исказилось от напряжения, и Валерий Геннадьевич почувствовал странную боль в собственных мышцах, словно он сам поднимал этот вес. Он отшатнулся, ошеломлённый.
Это было не просто наблюдение.
Это было подключение к телу двойника.
С каждым днём связь становилась сильнее. Валерий Геннадьевич начал чувствовать усталость Валеры после тренировок, его голод, его жажду. Его собственные руки начали непроизвольно сжиматься, словно готовясь к броску, его ноги – дёргаться, словно он бежал марафон.
Его научные записи стали хаотичными, а формулы – бессмысленными. Он начал забывать о своих текущих экспериментах, о причинах, по которым он вообще построил Зеркало. Всё, что имело значение, – это жизнь его другого «Я».
Он перестал есть, его тело стало ещё более истощённым. Но при этом он чувствовал прилив энергии, странной, чужой энергии, которая заставляла его ходить по лаборатории кругами, делать приседания, отжиматься от пола – действия, которые он никогда не совершал в своей жизни.
Однажды ночью Валерий Геннадьевич, глядя в Зеркало, увидел, как Валера празднует очередную победу. Его лицо сияло, он был окружён восхищёнными людьми. И в этот момент что-то сломалось внутри учёного. Он протянул дрожащую руку к Зеркалу.
— Пусти меня, – прошептал он, его голос был едва слышен. – Пусти меня туда.
Поверхность Зеркала замерцала особенно сильно. Руны на ней пульсировали красным. Туман сгустился до плотной, непроницаемой завесы. И в этот момент Валера по ту сторону Зеркала тоже протянул руку. Его пальцы, сильные и загорелые, коснулись невидимой границы.
И тогда Валерий Геннадьевич почувствовал это. Холод, пронзивший его до самых костей. Не просто холод, а ощущение, будто его собственная сущность вытягивается из него, словно нить из клубка. Он закричал, но звук застрял в его горле.
Его тело забилось в конвульсиях.
Его мозг, привыкший к рациональному мышлению, был охвачен паникой. Он почувствовал, как воспоминания, знания, его личность, всё, что делало Валерием Геннадьевичем, учёным, начали растворяться, исчезать, заменяясь чем-то другим.
Чужим.
Он видел, как его научные формулы рассыпаются в пыль в его сознании.
Он видел, как его теории превращаются в бессмысленный набор слов.
Он видел, как его одержимость познанием сменяется чем-то вроде жажды движения, стремления к физическому напряжению.
Последнее, что он осознал, было то, что его рука, вытянутая к Зеркалу, встретилась с чем-то твёрдым. И в этот момент его сознание погрузилось в хаос.
***
Когда солнце взошло над городом, сквозь пыльные окна лаборатории пробились первые лучи. Они осветили загромождённое помещение и фигуру, стоящую перед Зеркалом.
Это был Валерий Геннадьевич, но не совсем.
Его глаза были широко распахнуты, но в них не было прежней искры интеллекта, прежней глубины мысли. Они были пустыми, лишёнными фокуса. Его тело, всё ещё худое и истощённое, дрожало от какого-то внутреннего напряжения.
Зеркало было тёмным и безжизненным. Его свечение угасло, руны потухли. Оно снова стало просто куском полированного металла и стекла.
Валерий Геннадьевич сделал шаг назад. Затем ещё один. Его ноги, словно по собственной воле, начали двигаться. Он начал ходить по лаборатории, сначала медленно, затем быстрее. Его движения были неуклюжими, неловкими, но в них чувствовалась какая-то необъяснимая потребность.
Он натыкался на столы, ронял колбы, но не обращал на это внимания. Его взгляд скользил по приборам, но он не воспринимал их как научные инструменты. Он видел их как препятствия.
Внезапно он остановился перед тяжёлым лабораторным столом. Его руки, тонкие и бледные, сами собой опустились, обхватывая края стола. Он напрягся, его мышцы задрожали, и он попытался поднять его. Он не смог. Но попытка была настойчивой, почти отчаянной.
Он издал странный, глухой звук – не слово, не стон, а что-то вроде рычания, вызванного физическим усилием. Его лёгкие, привыкшие к вдыханию озона, теперь жадно глотали воздух, словно после долгого забега.
Валерий Геннадьевич, учёный, был потерян. Его разум, его личность, его жизненная цель – всё это было вытеснено, заглушено, перемолото чужой сущностью. Теперь в его теле жил лишь отголосок другого Валеры, спортсмена. Но не личность, лишь отголосок, лишённый контекста, цели и радости победы.
Он больше не помнил формул, не понимал гипотез. Он не знал, кто он и почему его тело требует движения, почему его мышцы ноют от нереализованной энергии. Он был заперт в своём собственном теле, одержимый чуждыми ему порывами, постоянно ищущий выход для физической активности, которую его худое, научное тело не могло выдержать.
Он был живой, но не существовал. Он был телом без души, мозгом без мысли. Он был пустым сосудом, наполненным чужим эхом. И в этой пустоте, в этом вечном поиске невыполнимого физического действия, заключался его новый, ужасающий ад.
Ученый Валерий Геннадьевич исчез. Остался лишь бледный, измождённый человек, обречённый бесцельно блуждать по своей разрушенной лаборатории, пытаясь поднять невидимую штангу или пробежать бесконечный марафон, никогда не понимая, почему.
***
Когда солнце взошло над городом, сквозь плотные шторы спортивной комнаты пробились первые лучи. Они осветили стены, увешанные плакатами со спортсменами, пол, заваленный гантелями и спортивными снарядами, и фигуру, которая лежала на полу, задыхаясь.
Это был Валера. Его тело было сильным, мускулистым, загорелым. Но его глаза, широко распахнутые, не имели прежней жизнерадостности. В них читалось что-то иное – глубокая, почти болезненная задумчивость, оттенок усталости и невысказанного вопроса.
Он резко сел, его мощные мышцы напряглись. Он огляделся вокруг, его взгляд скользил по знакомым предметам – штанге, беговой дорожке, кубкам на полке – но он смотрел на них так, словно видел впервые, или, по крайней мере, под совершенно иным углом.
В его голове кружился водоворот мыслей, не его собственных. Формулы, уравнения, гипотезы о параллельных мирах, запах озона и пыли старой лаборатории – всё это смешалось с его собственными воспоминаниями о тренировках, о шуме стадионов, о вкусе победы.
Валера поднял руку. Его пальцы, сильные и жилистые, были покрыты мозолями от штанги. Но в его сознании всплыл образ других рук – бледных, тонких, с порезами и ожогами.
Он подошел к большому настенному зеркалу. В отражении стоял он сам – Валера, чемпион, атлет. Но когда он посмотрел в свои глаза, он увидел там не только себя. Он увидел там отголосок, эхо Валерия Геннадьевича, учёного.
— Что... что произошло? – прошептал он, и его голос, обычно звонкий и уверенный, прозвучал хрипло, непривычно.
В этом голосе слышалась не только его собственная растерянность, но и чужая, глубокая тоска.
Он протянул руку к своему отражению. Его мозг, привыкший к мгновенному анализу, был парализован. Он чувствовал неутолимую потребность двигаться, бежать, поднимать тяжести, но одновременно в его голове звучали сложные научные термины, и он внезапно ощутил жгучее желание сесть за микроскоп, проанализировать образцы, расшифровать древние руны.
Валера, спортсмен, был потерян среди чужого сознания. Его разум, личность, его жизненная цель – всё это было искажено, дополнено, перемолото чужой сущностью. Теперь в его теле, в его сознании жили двое: он сам и ученый Валерий Геннадьевич.
Он был сильным, но его сила теперь казалась бессмысленной. Его тело жаждало тренировок, но его разум был захвачен новыми, чуждыми мыслями о бесконечных измерениях и невидимых границах. Он пытался вспомнить маршрут своей любимой пробежки, но вместо этого перед его глазами вставали чертежи сложнейших приборов. Он хотел почувствовать адреналин перед стартом, но его сознание было занято анализом теории струн.
Он был живой, но не жил как прежде. Он был телом спортсмена, но с разумом, наполненным научным знанием, которое теперь казалось бессмысленным в его новой, физической реальности. Он был пустым сосудом, наполненным двумя борющимися сознаниями. И в этой борьбе, в этом вечном диссонансе между телом и разумом, заключался его новый, ужасающий ад.
Спортсмен Валера не исчез полностью. Но был мускулистый, сильный человек, обречённый бесцельно блуждать по своей спортивной комнате, пытаясь понять сложность мира, который он когда-то воспринимал так просто, и ощущая неутолимую тоску по формулам, которые он теперь не мог вспомнить, и по стадиону, на котором он больше не хотел бежать.
А Вы думали, как бы сложилась ваша жизнь сделай Вы другой выбор? Другая профессия? Другая работа? Или поездка? Какой могла бы быть Ваша жизнь? 🙃
Если Вам понравилось, пожалуйста, ставьте лайк, подписывайтесь и оставляйте комментарии. Рада послушать Ваше мнение. 😊
Благодарю за прочтение! ❤️
Предыдущий рассказ ⬇️
Другие рассказы ⬇️