— Ты хоть бы спросила, где он прописан, Аллочка. Для приличия.
Слова Фаины Петровны, брошенные с легкостью порхающей бабочки, опустились на белоснежную скатерть и замерли, придавив тишину. Евгений, сидевший напротив, кашлянул в кулак. Ему было двадцать девять, и вопрос прописки последний раз волновал его лет десять назад, когда он поступал в институт.
Алла, которой только-только исполнилось сорок один, картинно вздохнула и провела кончиками пальцев по своей чашке.
— Мам, мы вообще-то через месяц женимся. Какая разница, где он прописан?
— Большая, доченька. Очень большая, — Фаина Петровна поджала губы, накрашенные морковной помадой. Ее взгляд, цепкий и оценивающий, скользнул по Жене. По его недорогим, но опрятным джинсам, по свитеру, по простым часам на запястье. — Мужчина должен быть с фундаментом. А прописка — это первый кирпичик.
Евгений улыбнулся одними губами. Он очень старался понравиться. Принес любимые пирожные Фаины Петровны, сказал комплимент ее прическе, похвалил варенье. Но чувствовал себя экспонатом под микроскопом. Экспонатом с неясным происхождением и сомнительной ценностью.
Алла взяла его за руку под столом. Ее пальцы были теплыми, уверенными.
— У Жени есть главное — голова на плечах. И руки золотые. Он мне полку в ванной повесил, помнишь, я тебе жаловалась?
— Полка — это хорошо, — не сдавалась свекровь. — Полка — это замечательно. Но полку есть не будешь. И в старости она тебя не согреет.
Тот вечер стал отправной точкой. Невидимой трещиной в фундаменте их будущего брака, о которой они договорились не говорить.
***
Прошел год. Они поженились. Жили в просторной квартире Аллы в центре Москвы. Евгений, талантливый IT-специалист в небольшой, но перспективной компании, работал не покладая рук. Он не хотел быть «мужем при жене». Он хотел доказать — в первую очередь себе, а во вторую, свекрови, невидимой тенью стоявшей за плечом Аллы, — что он и сам чего-то стоит.
Фаина Петровна появлялась у них по воскресеньям. Всегда без предупреждения, с пирогами и инспекцией. Она не говорила ничего прямо. О, нет. Фаина Петровна была мастером полутонов и ядовитых намеков, завернутых в обертку материнской заботы.
— Женечка, а что это у тебя машина так кашляет по утрам? — спрашивала она, глядя в окно. — Старенькая уже, наверное? Аллочкина-то вон какая резвая. Немецкое качество!
Евгений, менявший в своей «ласточке» свечи на прошлых выходных, сжимал зубы.
— Ничего, Фаина Петровна. Бегает еще.
— Бегает, это хорошо, — кивала она. — Главное, чтобы от хозяйки не убегала. Шутка!
И она заливисто смеялась, а Алла хмурилась и торопливо меняла тему.
Или вот еще. Ужин.
— Я тут встретила Людочку из третьего подъезда, — начинала Фаина Петровна, аккуратно разрезая куриную ножку. — Ее зять, умница такой, свозил ее на Кипр. Говорит, отдыхайте, мама, вы заслужили. Вот что значит — настоящий мужчина в доме. Опора!
Евгений молча ковырял вилкой салат. Его зарплаты хватало на жизнь, на помощь родителям в Саратове, на небольшие подарки Алле. Но на Кипр для тещи — нет. Не хватало. И этот факт, озвученный с такой небрежной легкостью, бил под дых.
Алла пыталась его защищать.
— Мам, перестань. Женя много работает.
— Да я же не спорю! — всплескивала руками Фаина Петровна. — Я же за вас радуюсь! Просто говорю, что Аллочка у меня достойна самого лучшего. Она всю жизнь пахала, заслужила, чтобы ее на руках носили. На крепких мужских руках.
После ее уходов напряжение в квартире можно было резать ножом.
— Не обращай внимания, — говорила Алла, обнимая мужа. — Она старой закалки. У нее в голове программа: муж должен быть старше и богаче.
— А у нас все наоборот, — тихо отвечал Евгений, глядя в стену. — Не о таком зяте твоя мама мечтала.
— И что? — Алла заглядывала ему в глаза. — Ты ведь меня любишь?
— Люблю.
— А я тебя. Это главное. Остальное — пыль.
Но пыль эта была едкой. Она оседала в легких, на языке, в мыслях. Она проникала в их спальню, отравляя ночную тишину. Евгений стал меньше говорить. Он уходил в работу, засиживался в офисе допоздна. Ему казалось, что каждый купленный им продукт, каждая оплаченная квитанция — это маленький бой, в котором он отчаянно пытается доказать свою состоятельность.
***
На третью годовщину их свадьбы Евгений получил крупный бонус. Он долго думал, что подарить Алле. И решил — путешествие. Настоящее. В Италию, о которой она мечтала. Он сам все спланировал: билеты, отели, маршрут по маленьким городкам Тосканы.
Когда он вручил супруге конверт с билетами, она заплакала от счастья. Не ожидала от него такого широкого жеста.
— Женька, ты сумасшедший! Это же так дорого!
— Для тебя — ничего не жалко, — сказал он, и впервые за долгое время почувствовал себя не просто мужем, а настоящим мужчиной. Добытчиком. Тем самым, с «крепкими руками».
В воскресенье, как по расписанию, пришла Фаина Петровна. Алла, сияя, тут же похвасталась подарком.
Фаина Петровна внимательно рассмотрела билеты. Затем перевела взгляд на зятя. Взгляд был долгим, изучающим.
— Италия... — протянула она. — Красиво. Дорого, наверное. Аллочка, ты ему денег, что ли, дала?
Воздух в комнате застыл. Алла побледнела.
— Мама! Что ты такое говоришь? Это подарок Жени!
— Да я ничего, — Фаина Петровна невинно захлопала ресницами. — Я просто спросила. Женя ведь у нас не олигарх. А Италия — удовольствие не из дешевых. Я же волнуюсь, чтобы вы в долги не влезли. Семья должна жить по средствам.
Евгений встал. Молча вышел из комнаты. Он не хлопнул дверью. Просто тихо прикрыл ее за собой. Он пошел на кухню, налил стакан воды и выпил залпом. Руки дрожали. Дело было не в деньгах. Не в Италии. Дело было в этом спокойном, будничном унижении, которое стало нормой их жизни.
Алла влетела на кухню через пару минут.
— Женя, прости ее, умоляю. Она не со зла...
— Не со зла? — он впервые за три года повысил на нее голос. — Она делает это специально, Алла! Каждое воскресенье! Каждую нашу встречу! Она методично вбивает тебе в голову, что я — ничтожество, которое присосалось к твоей квартире и твоим деньгам!
— Это неправда! Я так не думаю!
— А она думает! И хочет, чтобы и ты так думала!
Они смотрели друг на друга. Между ними стояла тень ее матери. Огромная, всепоглощающая.
В тот вечер он впервые не остался ночевать дома. Сказал, что поедет к другу. Просто посидеть, выдохнуть. Алла не спорила. Она видела, что Женя на грани.
***
Следующие полгода были похожи на хождение по тонкому льду. Они почти не ссорились. И почти не разговаривали. Вежливость, натянутая, как струна, звенела в каждом «доброе утро» и «спокойной ночи». Евгений замкнулся окончательно. Он похудел, под глазами залегли тени. Алла тоже изменилась. В ее глазах поселилась тревога. Она перестала звать мать в гости, ссылаясь на занятость.
Развязка наступила внезапно. В обычный вторник. Евгений вернулся с работы раньше обычного. Алла была в душе. Он прошел в спальню, чтобы переодеться, и услышал, как на тумбочке завибрировал ее телефон. На экране светилось: «Мама».
Он не хотел. Правда, не хотел. Но рука сама потянулась к телефону. Какой-то злой, отчаянный бес сидел внутри и шептал: «Давай. Узнай. Узнай все до конца». Он нажал на иконку сообщений.
Переписка была недлинной.
Мама: «Ну что, он все еще дуется? Я же как лучше хотела. Предупредить».
Алла: «Мам, не надо. Пожалуйста».
Мама: «А что не надо? Правда глаза колет? Ты же сама видишь, он гол как сокол. Вся его любовь на твоем банковском счете держится. Ты просто боишься себе в этом признаться».
Алла: «Это неправда».
Мама: «Правда, доченька, правда. Мужики в его возрасте ищут ровесниц, чтобы семью строить, детей рожать. А он к тебе пришел, зачем? Подумай своей головой. Удобно устроился. Тепло, сытно, и квартира в центре. Жиголо это называется, Аллочка. Просто современный жиголо».
Евгений медленно положил телефон на место. Стены комнаты начали сходиться. Он чувствовал физическую тошноту. Не от слов. А от того, что Алла, его Алла, читала это. И отвечала. «Это неправда». Не «Мама, как ты смеешь!», не «Да пошла ты!». А тихое, слабое, неуверенное «это неправда». Как будто она сама себя в этом уговаривала.
Он вышел из спальни и сел в гостиной, глядя в одну точку.
Алла вышла из ванной, закутанная в полотенце, с тюрбаном на голове. Свежая, пахнущая гелем для душа. Она увидела его и замерла.
— Женя? Ты чего так рано? Что-то случилось?
Он долго молчал. Потом поднял на нее пустые глаза.
— Случилось. Твоя мама считает, что я на тебе женился ради денег.
Он сказал это так, будто констатировал прогноз погоды. Ровно, безэмоционально. Но в этом было больше боли, чем в любом крике.
Алла застыла. Полотенце показалось ей свинцовым.
— Женя... откуда ты...
— Я не просто так это говорю, — продолжил он тем же мертвым голосом. — Это не мои догадки. Она сказала мне это лично. Год назад. После истории с Италией. Я тебе не говорил. Не хотел тебя расстраивать. Думал, мы справимся.
Он усмехнулся.
— Она поймала меня в коридоре, когда ты была на кухне. Сказала, что видит меня насквозь. Что у меня «глаза голодные». И что я «своего не упущу». Сказала, что ты, конечно, женщина умная, но влюбленная. А влюбленные женщины, цитирую, «слепы, как котята». И ее материнский долг — открыть тебе глаза.
Алла медленно опустилась на диван. С ее волос упала капля воды и поползла по щеке, как слеза.
— Почему... почему ты молчал?
— А что бы это изменило? — он пожал плечами. — Ты бы перестала общаться с собственной матерью? Нет, конечно. Да я и не прошу ничего подобного. Ты бы сказала мне: «Не обращай внимания». Ты бы сказала, что мама просто переживает и желает добра. А я бы все равно остался в твоих и ее глазах... приживалом. Современным жиголо.
Последние слова он произнес почти шепотом. Алла вздрогнула, как от удара. Она поняла. Он все знает.
— Женя... я...
— Ничего не говори, — он поднял руку. — Я все понимаю. Я даже ее понимаю. С ее колокольни все логично. Молодой парень. Взрослая, обеспеченная женщина. Что еще тут думать? Я не понимаю только одного. Почему ты позволяла этому происходить? Почему три года ты смотрела, как она меня уничтожает? И даже не попыталась поставить мать на место.
Он встал, подошел к окну и посмотрел на вечерний город. Он был в квартире, которая никогда не была ему домом.
— Я, наверное, пойду.
— Куда? — ее голос дрогнул.
— Не знаю. К другу. Сниму что-нибудь. Мне нужно подумать. Побыть одному.
Он не смотрел на нее. Он боялся увидеть в ее глазах жалость. Или, что еще хуже, подтверждение правоты ее матери.
Алла сидела на диване, кутаясь в мокрое полотенце. Тишина давила. Она смотрела на его спину и понимала, что прямо сейчас, в эту самую минуту, рушится не просто их брак. Рушится ее мир, который она так старательно выстраивала, защищаясь от одиночества.
Он ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Также, как тогда, на кухню. Но в этот раз Алла знала, что он может не вернуться.
Она сидела в пустой квартире еще очень долго. Потом взяла свой телефон, нашла контакт «Мама» и уставилась на него. Палец завис над кнопкой вызова. Что она ей скажет? Обвинит? Закричит? Или просто молча выслушает очередную порцию «заботы»?
И вдруг, с оглушительной ясностью, она поняла, что самый страшный вопрос, который задавала ей мать, был не про деньги. И не про любовь. Самый страшный вопрос она теперь задавала себе сама, сидя в гулком одиночестве посреди своей идеальной квартиры: а верила ли она ему? По-настоящему. Все эти три года.
На столе лежали забытые ключи Евгения. Рядом с ними — маленькая бархатная коробочка, которую он, видимо, хотел вручить ей сегодня. Просто так, без повода.
Алла посмотрела на ключи, на коробочку. А потом медленно перевела взгляд на входную дверь. За ней была тишина. И неизвестность. Она вдруг вспомнила тот первый ужин и слова матери, которые показались ей тогда глупыми и неуместными.
— Ты хоть бы спросила, где он прописан, Аллочка.
И сейчас, три года спустя, этот вопрос прозвучал в ее голове совсем по-другому. Не про штамп в паспорте. А про место. Про его место в ее жизни, в ее сердце. Место, которое она, кажется, так и не смогла ему по-настоящему предоставить.
🎀Подписывайтесь на канал💕