Про Якова Джугашвили не говорят в учебниках. Ни как о герое, ни как о предателе. История у него — неудобная. В 1941 году он попал в плен к немцам. Сын вождя, коммунист, офицер — и вдруг на чужой земле, под прицелом. Кто-то ожидал, что он начнёт выкрикивать лозунги, кто-то — что быстро предаст. Но Яков выбрал другое: спорить, держаться, не рваться в герои, но и не становиться куклой в чужих руках. Ни у Сталина, ни у Гитлера.
Как всё началось: окружение, пыль и пленный офицер
Он родился в 1907 году. Не баловень судьбы — мать умерла рано, с отцом почти не общался. В юности работал электромонтёром, позже учился, вроде бы нашёл себя. В армии оказался не по блату, а по общей мобилизации. В 1941 году командовал батареей гаубиц. В первые дни войны — хаос, танки рвутся вперёд, связь обрывается. Где-то под Витебском его дивизию окружили. Всё развалилось, как мокрый хлеб.
17 июля Якова схватили солдаты вермахта. Его документы сразу насторожили: фамилия непростая. Немцы быстро поняли, кого взяли. Это уже был не просто офицер. Это был трофей, почти как знамя.
Разговор через стол: допрос без лозунгов
На допросе сидели двое: капитан Реушле и майор Гольтерс. Они ждали шоу. Но Яков не стал разыгрывать спектакль. Он говорил спокойно. Когда речь зашла о комиссарах, он не стал петь хвалу, но и не отрёкся: мол, если человек честный — его уважают. Колхозы? Да, не всем по вкусу. Но реформы не бывают сладкими. Он спорил, но не выкручивался. Сказал, что видел, как к немецким пленным относились нормально — и убийств не видел. О советской армии отзывался без пафоса, но с уважением.
Даже когда речь зашла о диверсантах, говорил прямо: немецкие парашютисты прятались под формой красноармейцев, маскировались под милиционеров. Про одну диверсантку даже упомянул — якобы несла заразу в колодцы. Немцы посмеялись, конечно. Но Яков не стал извиняться.
Трудные слова о евреях: пятно или защита?
Самый неприятный момент допроса — разговор о евреях. Немцы, конечно, подкинули провокацию: мол, евреи у вас всем рулят. И Яков, неожиданно, сказал, что евреи — мол, где лучше, туда и бегут. Что не любят работать. Сравнил с цыганами. И это при том, что его жена — Юдифь Мельцер — была еврейкой. Почему он так сказал? Испугался? Хотел выжить? Или на самом деле думал так же, как миллионы советских людей, которые вроде бы и против Гитлера, а бытовой антисемитизм в крови?
Сказать сложно. Он не пытался угодить, но и не спорил резко. А вот когда немцы намекнули, что мать его — еврейка, он вспыхнул. «Первая — грузинка, вторая — русская!», — почти крикнул. Семью он защищал ревностно.
Последние месяцы: холод, лагерь и шаг в никуда
После допросов его отправили в лагерь Заксенхаузен. Там держали тех, кого нельзя было «отпустить в тираж»: политических, ценных, сложных. Яков — слишком громкая фамилия. Ему не разрешали писать. Не разрешали говорить. Он был в клетке, но не поддавался. От пропагандистских предложений отказался. Листовки, радио — нет. Ждал? Надеялся? Возможно.
14 апреля 1943 года он подошёл к проволоке и бросился на неё. Она была под напряжением. Кто-то говорит, что охранник ещё и выстрелил — про всякий случай. Он умер сразу. Случайность? Суицид? Протест? Никто не скажет точно. Но ясно одно: он не стал кричать на немецком, не принял чужую правду. До последнего оставался чужим в лагере. Даже с пятнами — всё равно не предал.
Как вы считаете: почему история Якова Джугашвили до сих пор вызывает противоречия? Он слабый человек — или единственный, кто остался честен среди цинизма войны? Пишите в комментариях.
Вам могут понравиться следующие статьи: